Княжна Екатерина Распутина

Глава 3 Знакомство с семейством барона Петра Емельяновича Соловьева

Целители здесь оказались сродни волшебникам: достаточно было нескольких пассов руками, и мучительные колики в животе отступили, словно их и не бывало. До поместья мы добирались в угрюмом, тяжеловесном автомобиле, казалось, выкованном из цельного куска металла, с единственным, словно бойница, окном для водителя.

Имение Соловьева было раскинуто среди холмов, поросших вековым лесом, и, когда мы вышли из машины, я ощутила какое-то умиротворение и покой. Вертя головой, рассматривала каменный старинный особняк с величественными колоннами и резными балконами, хранящий в своих стенах отголоски минувших эпох, наверняка тихие истории любви и утрат, радости и печали. Воздух здесь был напоен ароматом цветущих лип и полевых трав, а вдали, словно тихая песнь, слышалось журчание ручья. Обязательно сбегаю к речушке, обожаю смотреть и слушать шум бегущей воды.

С рук Яромира я отказывалась слезать, любая попытка забрать меня вызывала бурю протеста: визг, слезы, и я, словно испуганный зверек, вжималась в его грудь. Так, бережно неся меня, он вошел в дом, а затем и в просторный холл. Любопытство, наконец, взяло верх, и я робко повернула голову. Беглый взгляд охватил огромное светлое помещение, обставленное с музейной роскошью и изысканным вкусом.

На мягких подушках необъятного дивана, словно изумрудный цветок, сидела дама лет сорока в платье цвета глубокой хвои. Смелый вырез открывал взору пышный холм груди, манящий и неприступный. Тёмно-русая волна волос вздымалась в высокой причёске, обрамляя лицо, где серые глаза метали колкие льдинки. Алые губы, чуть тронутые полнотой, надменно кривились над прямым носом. Красота почти безупречная, но острый подбородок, словно дерзкий штрих, нарушал гармонию, внося нотку холодной решимости. В мочках ушей томились тяжёлые серьги, мерцая отблесками драгоценных камней, а шею обвивало колье, вторящее их холодному сиянию. На коленях её, точно рыжий сноп солнца, примостился кот, утопая в ласковых движениях её руки, скользившей по шелковистой шерсти.

— Яромир… Что это значит? Явился в дом в таком виде, — недовольно сказала она. — И что это за грязное отродье у тебя на руках?

— Невеста, — расплылся он в улыбке до ушей, а в карих глазах заплясали озорные искорки.

— Какая ещё невеста⁈ — взволнованно вскрикнула женщина, хватаясь за сердце. — У тебя уже есть невеста!

— Так я и не говорил, что моя. Это невеста Михаила, — парень с удовольствием подливал масла в и без того разгоравшееся пламя.

— Что⁈ — взвизгнул истеричный голос за Яромиром, от которого у меня по спине пробежал неприятный холодок. Мне отчаянно захотелось увидеть обладательницу этого вопля, но она сама возникла перед нами, словно разъярённая фурия. — Яромир… Ты в своём уме⁈ — прошипела она, испепеляя меня взглядом. — Где ты откопал эту нищенку? Она грязная, словно свинья, и от неё разит за версту! Ты издеваешься⁈ Убери эту бродяжку с глаз долой! — её голос сорвался в фальцет.

— Софья, ну что ты, не могу я, — притворно посетовал Яромир. — Отец сказал, что лучшей партии для Михаила нам не сыскать.

— Да как ты смеешь! — продолжала бушевать женщина, ещё одна обладательница пышных форм, блондинка с голубыми глазами и, возможно, едва перешагнувшая тридцатилетний рубеж. Сиреневое платье облегало её фигуру, выгодно подчёркивая каждый изгиб тела и внушительный объём бёдер.

Пока Яромир своим язвительным напором доводил Софью до исступления, Хромус, словно сотканный из теней, возник на спинке дивана. С неподдельным любопытством, будто рассматривая невиданное доселе чудо, он уставился на кота с приплюснутой мордочкой. Любопытство пересилило, и он, грациозно спрыгнув, оказался прямо перед домашним питомцем. Маленькие пальчики, увенчанные черными острыми, словно иглы, коготками, вцепились в розовый нос. Кот, взвыв от испуга, впился когтями в ноги хозяйки, выгнул спину дугой, ощетинился и издал дикий, душераздирающий вопль. Мой фамильяр, словно молния, нанес стремительный удар лапой коту по морде и тут же растворился в воздухе.

София, вскрикнув от боли, сбросила с себя обезумевшее животное и, в панике оглядываясь, тщетно пыталась отыскать Хромуса. А в моей голове в этот момент прояснилось: у Петра Емельяновича явно был фетиш на женщин с пышной грудью и фигурой «песочные часы». Обе красотки были похожи, словно сестры, не лицами, а формами тела. Но если учесть, что у них разные сыновья, получается, что у барона две женщины, живущие под одной крышей и рожающие ему детей. «Неужели в этом мире многоженство?» — задумалась я, вспоминая, что на планете Аритарг у зеленокожих иномерян это тоже было распространенной практикой.

— Что это сейчас было?.. Монстр? — пролепетала она, в ее глазах плескался неподдельный ужас.

— Мам, не бойся, это фамильяр вот этой прелестной юной леди, — с кривой усмешкой парировал молодой боярин. — Девочка — магичка, и ее, по велению отца, подобрали на улице для Михаила.

— Замолчи! — взвизгнула Софья, едва сдерживая гнев.

— А как по мне, Петр принял весьма мудрое решение, — ехидно вставила старшая из женщин.

— Надежда!.. Да как ты смеешь! — воскликнула голубоглазая, судорожно глотая воздух. — Вы все заодно, чтобы поиздеваться надо мной…

— А ну цыц! — прогремел голос главы семейства, вошедшего в комнату, и хрустальные подвески люстры отозвались мелодичным перезвоном. — Раскудахтались, как клуши на насесте.

— Петр… Я не понимаю, — пролепетала Софья, переходя на жалобный, вкрадчивый тон. — Яромир говорит о такой нелепице, будто эта девочка — невеста Михаила, и будто это твое решение.

По его елейному голосу я поняла: она исподтишка пакостит сыну Надежды. Куда я попала… Змеиное гнездо…

— Все верно Яромир сказал, — отрезал Емельянович. — Решение мое нерушимо. Радоваться должна, дуреха, — промурлыкал он, бросив на нее взгляд, полный хищной нежности. — Сама княжна перед тобой, пусть и измазанная грязью. Отмоете, накормите, женским теплом обогреете, а это девочкам нужнее злата. Лучшей невестки тебе вовек не сыскать.

— Да как… Княжна… Это что, шутка? — пролепетала она, теряя дар речи.

— Самая настоящая Распутина Екатерина Михайловна, — с неприкрытой гордостью выдохнул барон.

И тут нервы Софьи, натянутые до предела, лопнули. Она обмякла и рухнула на пол, словно подкошенная, теряя сознание в зловещей тишине комнаты. Надежда, сбросив с себя оцепенение, метнулась к ней, бросив мужу укоризненный взгляд, полный невысказанных обвинений.

— Петр… Нельзя же так… Ты же знаешь, какая у нее хрупкая натура.

— А что мне прикажешь? Каждое слово шоколадом вымазывать? — огрызнулся он, раздраженный до глубины души. — Глупая женщина и представить себе не может, какая участь ее ждет. Яким! — рявкнул он, и словно тень из ниоткуда возник слуга, застыв в ожидании. — Целителя к Софье пошли, да поживее! Что с девкой делать, наверняка слышал. И Глашку к ней приставь, чтоб присмотрела.

— Будет исполнено, ваше сиятельство, — ответил Яким ровным голосом, словно всю жизнь только и делал, что исполнял подобные приказы, и тут же бесшумно исчез, растворившись в полумраке комнаты.

Минутой позже возник мужчина средних лет, худощавый, но с лицом, излучавшим добродушие. Он легко провел руками над распростертой на полу женщиной, и та тут же распахнула глаза. Взгляд ее, еще затуманенный, скользнул по лицам присутствующих, задержался на мне. Софья вздрогнула, и по щекам ее покатились слезы.

— Софья, глупенькая, — ласково проворковал Емельянович. — Ты же ничего не понимаешь! Твой сын княжичем будет! Всем соседям на зависть! А ты при нем — в своем доме, равноправной хозяйкой! Радоваться должна.

Софья, казалось, не ощутила ни грамма радости от этих слов. Поднявшись с пола, она закрыла лицо руками и выбежала прочь. В дверях тут же возникло другое лицо — зеленоглазое, девичье, усыпанное веснушками, с дерзко вздернутым носиком. Стройная, рыжеволосая девушка лет восемнадцати нерешительно переминалась с ноги на ногу, оглядывая меня с любопытством. Я же, в свою очередь, уже догадывалась, что это и есть служанка, приставленная ко мне. В голове еще теплилась мысль продолжить комедию, но, почуяв исходящий от меня зловонный дух, я смирилась с перспективой мытья и переодевания.

— Яким, — позвал барон слугу, — отправь Машку и Лину приготовить малые покои для Катерины, те, что Алена занимала прежде. — В его голосе звучала властность, и я поняла: у меня будет своя комната. — И вещи поищи детские, наверняка в сундуках на чердаке пылятся. Пусть княжна поначалу в поношенном походит, а там видно будет, — донеслись слова Петра Емельяновича, когда Яромир вынес меня из комнаты.

Глафира драила меня с усердием, граничащим с фанатизмом, я опасалась, как бы она не содрала мне кожу до костей. Дважды сменив воду, служанка, наконец, оставила меня нежиться в третьей купели, увенчанной шапкой пены. Сладкая истома разлилась по телу, и я, блаженно сомкнув веки, ощутила, как каждая пора жадно вдыхает свежесть. Идиллия была грубо нарушена — дверь распахнулась, впуская в ванную комнату юношу, сложенного богатырски. Из пены торчала одна лишь моя голова, так что приличия вроде бы не нарушены, но я все равно нахмурилась, скорчив недовольную гримасу, готовясь разразиться плачем.

— Михаил! — всполошилась Глафира, метая встревоженные взгляды между юношей и мной. — Ты ее напугаешь, она же голосить начнет!

— Не утерпел, — пробасил он ломающимся голосом. — До смерти любопытно стало на невесту поглядеть. Не понимаю, чего мамка расстроилась! Представляешь, Глаша, я князем стану! Особняк у меня будет. Обязательно тебя заберу, второй женой сделаю, — выпалил он, не сводя с Глафиры похотливого взгляда.

Стало очевидно: к молодому боярину приставили взрослую девицу для усмирения его бушующих гормонов. Что ж… Неглупо. Вот только юноша, и правда, похоже, не совсем в ладах с головой, не понимает очевидного: никто и никогда не позволит ему привести в дом вторую жену из простолюдинок. Во всех мирах у высшей знати свои неписаные законы.

— Ох, княжич, — проворковала Глафира, подслащивая голос патокой лести. — Вы же понимаете, Петр Емельянович да Софья Инокентьевна ни за что не благословят такой мезальянс, — прошептала она с притворной печалью, хитро поблескивая глазами. Ишь, лисица, на чувствах играет.

— Да плевать мне, — утробно прорычал он, сгребая ее тонкий стан в медвежьи объятия. — Я — княжич. Сам волен выбирать, с кем жизнь делить, — прошептал он, опаляя поцелуями нежную кожу ее шеи.

— Княжич! — взвизгнула она притворно, отстраняя его игриво. — Да что вы себе позволяете, на виду перед будущей женой!

— Да она, дуреха, ничегошеньки не смыслит, — прохрипел он, надвигаясь на нее угрожающе.

— Все равно не гоже, — возмутилась Глафира. — Ступайте-ка лучше восвояси, а я, как только освобожусь, к вам в покои загляну, — многозначительно намекнула она, что не место похотливым утехам при невинном создании. Схватив оболтуса за руки, она развернула его и, словно таран, направила к двери, приговаривая: — Ступайте, княжич, в свои покои и дожидайтесь меня.

Слегка отрезвив пылающие щеки легкими шлепками, служанка, одернув лиф платья, поправив платье, заглянула мне в глаза с ласковой тревогой:

— Ваше Сиятельство, пора покинуть воду. Вы, верно, проголодались? Наша повариха сотворила восхитительный куриный суп.

При упоминании еды в животе заурчало, словно голодный зверь проснулся в темной утробе. Желудок сжался в томительном предвкушении, и гримаса невольной муки скользнула по моему лицу. Служанка, истолковав ее по-своему, всполошилась, запричитала:

— Только не плачьте, милая. Мы подберем вам самые дивные наряды, и вы будете прекраснее самой принцессы.

Я замерла, выходя из воды, и, продолжая играть роль невинной, блаженной, с опаской озиралась, словно выискивая притаившегося хищника.

— А бояться вот совсем нечего, — продолжала она ворковать, бережно помогая мне выбраться из ванны. Белоснежная простыня мягко обернула мои плечи, и, словно ненароком подтолкнув, Глафира повела меня прочь.

Рыжеволосая красавица мне определенно нравилась: тихая, ласковая, без капли надменности, словно голубка ворковала рядом, помогала облачаться мне в нижнее белье и платье. А то, что у нее там шуры-муры с младшим боярином… Молодость — ветреная пора. Мне до их забав дела нет. Когда вырасту, замуж за этого увальня Михаила я уж точно не пойду.

Неделя промелькнула, словно сон, с тех пор, как я оказалась в этом мире и в стенах особняка Соловьевых. Сегодняшнее утро дышало непередаваемой красотой: солнце золотило верхушки деревьев, а птичий хор звенел в изумрудной листве сада. Легкий, прохладный ветерок, ворвавшись в распахнутые окна, нежно ласкал кожу моих рук. Я купалась в этой радости жизни, день за днем осваиваясь в новом теле.

Все это время я предавалась неге и отдыху, лелея воспоминания о прошлой жизни и размышляя о настоящей. Неразрешимой тайной оставалось, как моя душа совершила этот невероятный переход в тело осиротевшей княжны. И загадочная «лента», принявшая облик зверька, — как эта непостижимая субстанция сумела проникнуть в меня, ухватиться за мою душу и воплотиться вместе со мной в этом новом мире?

Законы мироздания непостижимы для меня, и остается лишь принять судьбу и довольствоваться тем, что имею. А пока у меня не было ничего, кроме фамилии, наводящей ужас на людей. Из обрывков разговоров взрослых я узнала, что была найдена сумка с документами на мое имя. Это было чудесной новостью, ведь теперь не придется никому доказывать, что я — княжна Екатерина Распутина. К сожалению, я не помнила имени моей преданной няни, но ее самоотверженность поразила меня до глубины души. Петр Емельянович распорядился собрать ее останки и предать земле на кладбище. Я не знаю, где оно находится, но как только окрепну, обязательно найду ее могилу и возложу цветы в знак моей благодарности.

Вылезать из-под одеяла не было ни малейшего желания, но задумчивый голос Хромуса заставил насторожиться.

— О… Ещё О, — бормотал он, перебирая камешки. — Какое красивое О.

И тут меня словно разряд молнии пронзил. Отбросив одеяло, я пулей вылетела из кровати и понеслась в тот самый закуток, откуда доносилось его восторженное бормотание. Застыв перед ним, я потеряла дар речи, ошеломлённо глядя на разноцветную россыпь сафиров.

— Где ты это взял? — прошипела я, ткнув пальцем в его сторону для убедительности.

— Там, — ответил он, махнув своей маленькой растопыренной лапкой в неопределённом направлении.

— Где там⁈ — не унималась я, предчувствуя надвигающуюся катастрофу.

Фамильяр вперил в меня взгляд, завораживая причудливой игрой своих голубых, словно подернутых дымкой, глаз. Удивительно, но я начала замечать, что и мои собственные глаза за последнюю неделю словно выцвели, приобретая оттенок, идентичный его. Казалось, только я одна замечала эту странную метаморфозу; остальным же было все равно, что до меня, что до изменений, происходящих с моим телом.

Зверек, задумавшись на мгновение, вдруг легко вскочил и, бросившись ко мне, мгновенно перевоплотился в бесформенную ленту, которая скользнула мне в грудь. Тут же я увидела, как он проник в сейф и взял оттуда сафиры. Еще один способ нашего общения: Хромус мог передавать мне свои воспоминания.

— А ну немедленно выметайся из меня и верни все на место! — прорычала я. — Воровать нехорошо. Ты вообще знаешь, что за такое полагается? — спросила я и тут же сама себе ответила: — Наверняка нет. А за воровство, знаешь ли, тебе оторвут лапы, а мне — руки. И если ты, может, и сможешь отрастить себе новые конечности, то я — нет. Как я безрукая жить буду, если нас с тобой выгонят? — строго спросила я, глядя на его обиженную мордочку.

Надо сказать, эта «лента» эволюционировала с невероятной скоростью. Облазила все окрестности, впитывала знания, словно губка, и, похоже, уже обжилась в новом мире, и новая форма тела ей очень даже нравилась.

— О, вкусные, — отозвался он, высвобождаясь из моего тела в облике фамильяра, и устремил молящий взгляд, полный тоски, с меня на сафиры.

Еще одна его причуда — он ни в какую не желал признавать магические камни, извлеченные из тел чудовищ, сафирами. В протяжное «О» зверек вкладывал нечто непостижимое, тайну, доступную лишь его разуму.

Я опустилась на корточки перед ним. Вздохнула, протянула руку и нежно погладила его дымчатую шёрстку на голове, едва коснувшись мягких ушек и крохотных рожек.

— Послушай, дружище, — я старалась подобрать самые убедительные слова. — Сафиры — это не просто лакомые камушки, это сокровище, понимаешь? Петр Емельянович прекрасно осведомлен о содержимом своего сейфа. Если он обнаружит пропажу, разразится буря невиданной силы. И, поверь, первым подозреваемым стану я, а следом — ты. До моего появления в его доме ничего не исчезало. А если каким-то образом раскроется твой дар проходить сквозь любые препятствия… Страшно даже представить последствия. Не забывай, мы в мире, где магия — реальность, и мы еще не видели ее истинного могущества. Вдруг найдется маг такой силы, что поработит тебя и заставит служить себе? Ты станешь пленником, а меня снова выбросят на улицу, как ненужную вещь. Я не ощущаю в себе магической силы, а без такого чудесного фамильяра, как ты, я никому не буду нужна, даже с княжеским титулом. Мы оба одиноки в этом мире, у меня никого нет, кроме тебя. Мы должны держаться вместе, помогать друг другу, строить наше будущее. А для этого нам нужно быть тише воды, ниже травы, — вспомнила я еще одну старую поговорку. — Пожалуйста, верни сафиры на место. Обещаю, как только появится возможность, я обязательно подарю тебе эти восхитительные камешки.

— Мы пойдем охотиться на монстров? — спросил он, в голосе прорезались нотки мальчишеского задора.

— На охоту? — переспросила я, задумчиво почесывая затылок. — Ты думаешь, это так просто? Для всех я ребенок, и никто не подозревает, что в этом хрупком теле заключена душа взрослой девушки. Чтобы быть самостоятельной, мне нужно время — вырасти, набраться сил, отточить умения, научиться побеждать этих тварей. Сначала нужно разузнать, откуда они лезут. Вдруг тот вид монстров, что ты убил, — лишь щенки по сравнению с теми чудовищами, что где-то таятся. И, судя по цвету сафиров, моя догадка может быть верна. Потерпи немного, дружок, и все у нас получится. Я сама жажду сразиться с монстрами — ведь для меня это единственный путь к независимости. Не знаю только, дадут ли мне такое право… Но после разговора с тобой я понимаю, что пора сбросить маску блаженной Катьки и предстать перед всеми не кем иным, как княжной Екатериной Распутиной.