Княжна Екатерина Распутина

Глава 21 Новые возможности Хромуса

Неспешно ступала я по парковой аллее, вдыхая пьянящий аромат прелой листвы, еще помнящей зиму, и нежный, травянисто-сладкий дух распускающихся почек. Весна, щедрая на тепло, раскрашивала май буйством красок, готовясь явить миру свою чарующую красоту.

Пролетел еще один год моей жизни в усадьбе Соловьевых, и я с нетерпеливым трепетом ждала отъезда в академию. Но стоило лишь вспомнить о ней, сердце начинало тревожно биться, а душу окутывала горечь скорой разлуки. Первая влюбленность — словно ураган, обрушившийся внезапно, пленивший разум и не желающий отпускать. Как целитель, я могла бы исцелить многие недуги, но против этой напасти оказалась бессильна. Наверное, такое чувство дается свыше, и нам не подвластно ни управлять им, ни приказать сердцу забыть того, кто неумолимо притягивает взгляд.

Сколько раз я прокручивала в голове тот поход в разлом, ту роковую цепь событий, что навеки изменили мою жизнь… Невольно коснувшись пальцем места, где бережно хранилось спрятанное от посторонних глаз колечко, я вновь погрузилась в пучину воспоминаний.

'Отойдя от пациентов на три сотни шагов, я укрылась за раскидистым кустом плакучей ивы. Необходимо было убедиться, что Хромус выполнит порученное.

В томительном ожидании меня бросало то в жар, то в ледяную дрожь. Перед глазами плясали черные мушки, к горлу подступала тошнота. Я судорожно пыталась направить остатки целительной энергии на себя, но лишь усугубляла свое состояние.

Впервые мне довелось бороться за жизнь сразу трех человек. И все бы ничего, будь то простые царапины или переломы. Но их балансирование на грани жизни и смерти заставило меня выложиться без остатка. И моё донорство не прошло бесследно. Мучила нестерпимая жажда, а живот, казалось, прилип к позвоночнику.

Хромус нашел мужиков, и вместе они погрузили раненых охотников на телеги и повезли их к целителю. Я верила, что их спасут.

Расправившись с кустами, выбралась на дорогу и, словно пьяная, побрела в сторону усадьбы, проклиная ее удаленность. Сколько времени прошло, не знаю. Тишину разорвал оглушительный хлопок, эхом прокатившийся по округе. Инстинктивно обернувшись, я едва успела зажмуриться от ослепительной вспышки, на миг превратившей вечер в день. Воздух словно загустел, налился тяжестью, ощутимо задрожал. И это была ударная волна.

Я поняла это, когда невидимые руки подхватили меня, бережно, словно в колыбели, приподняли над землей и понесли. Сопротивляться не было сил, да и смысла — меня словно выжали до последней капли. Оставалось лишь беспомощно наблюдать, как под напором невидимой силы пригибаются травы и молодые деревца, словно кланяясь неведомому божеству.

Вскоре тиски, сжимавшие меня, разжались, и я рухнула плашмя на накатанную колесами машин и телег дорогу. Подняться не было сил, тело налилось свинцом. В голове гудел рой растревоженных пчел, веки казались неподъемными, словно вылитые из чугуна. Осознание беспомощности, как ледяной ком, окатило меня с головой. Я свернулась калачиком, словно загнанный зверек, и провалилась в долгожданный, манящий омут небытия.

Я очнулась резко, словно меня грубо выдернули из глубокого сна, подбросив на невидимой кочке. Гул мотора и приглушенные голоса пробивались сквозь пелену забытья. Встрепенулась, чувствуя, как меня сдавливают горячие, сильные руки, держа в плену. Моя голова покоилась на твердом, мускулистом мужском торсе. Догадаться, кому он принадлежит, не составило труда. Легкий оттенок пота смешивался с дорогим, едва уловимым ароматом одеколона.

Любопытство — это мое все. Я с трудом приподняла голову и утонула во встревоженном, полном заботы взгляде Дмитрия, старшего наследника рода Соловьевых.

— Очнулась, красавица, — прозвучал его бархатистый баритон, обволакивая теплом, и по коже пробежали тысячи мурашек. — Ну и напугала ты нас. Когда увидели этот столп света… Мощнейший удар, от которого земля содрогнулась, все сразу поняли — это в районе разлома. Гостей как ветром сдуло, мигом по домам разъехались. Мы стали пересчитывать домочадцев и обнаружили твое отсутствие. Бросились на поиски. Когда нашел тебя, лежащую без сознания на дороге… Невозможно описать тот ужас, что я испытал. Зачем ты одна бродишь по округе? Вдруг прорыв, а тебя и защитить некому. Хотя о прорывах в этих местах можно забыть, — Дмитрий обрушил на меня целый поток вопросов.

— Почему? — прошептала я, облизывая пересохшие губы.

— Да нет больше разлома. Исчез, словно его и не было. Феерическое, надо сказать, было волшебство, — усмехнулся он, и машина плавно остановилась.

Я отчаянно попыталась вырваться из его хватки, но словно попала в стальной капкан.

— Не дёргайся, — в его голосе прозвучали стальные нотки властной силы, против которой не хотелось и невозможно было устоять. Инстинктивно повинуясь, я обвила его шею руками, когда он легко вынес меня из машины.

Дмитрий бережно донес меня в комнату и, опустив на кровать, одарил такой обезоруживающе чистой и открытой улыбкой, что мои губы невольно расцвели в ответ.

— Сейчас пришлю Резника.

— Не надо Анатолия Родионовича, — пропищала я, в ужасе от мысли, что целитель увидит мой пробудившийся дар. Я была слишком слаба, чтобы скрыть его сейчас.

— Ну чего ты так его боишься? — серые глаза Дмитрия в этот момент согрели меня таким теплом, что щеки невольно вспыхнули от воспоминания о его стальной груди, к которой я только что прижималась. К счастью, он истолковал мою неловкость по-своему.

— Неужели стесняешься? — он окинул меня долгим, оценивающим взглядом, задержавшимся на моих едва наметившихся холмиках груди. Качнув головой, унося с собой рой только ему ведомых мыслей, добавил: — Ладно. Умойся и ложись. Завтра я приду и посмотрю на твое состояние. И если оно ухудшится… — он запнулся, словно слова застряли в горле, — … берегись! — И, пригрозив пальцем, выскользнул из комнаты, оставив после неповторимый мужской аромат.

Когда вернулся Хромус, он поведал, что охотников разместил в больнице Вологды и щедро оплатил лучшего целителя. Сочтя свой долг исполненным, он вихрем примчался ко мне, сердце его терзалось тревогой. Ослепительное зарево, словно прорвавшийся из преисподней свет, было видно за много верст.

Мы долго размышляли над природой этого явления и пришли к общему заключению. В самом сердце разлома пульсировало ядро энергии, заключенное в изменчивые объятия движущегося разлома, населенного феями. Когда же жизненная сила ядра истощилась (её поглотил Хромус), сама ткань разлома начала увядать и рассыпаться. А вспышка, озарившая небо, была не чем иным, как последним отчаянным аккордом рунного заклинания фей. Им удалось вырваться из цепких объятий нашего мира, но достигнут ли они когда-нибудь родных земель — останется для нас тайной навеки.

Долго ворочалась я в ту ночь, сон бежал прочь, уступая место жгучим видениям: горячее тело Дмитрия, опаляющее дыхание, словно клеймо на коже. Что-то древнее, забытое, пробудил во мне этот наследник рода, имя чему — томление. Возможно, виной тому — душа, накопившая мудрость, заточенная в хрупкой оболочке юной девы. Неосознанно тянуло меня к нему, зрелому, сильному. Разум твердил: он женат, и я для него — лишь дитя. Куда мне? Пятнадцать лет — возраст невинности. Да и не было в мыслях крамолы, лишь жажда тонуть в глубине его серых глаз, упиваться совершенством мужественного профиля, силой, что дышала в каждом движении крепкого тела".

— Опять мечтаешь? — пропищал Хромус, бесцеремонно восседая у меня на плече.

Я благодарно вздрогнула, будто очнулась от наваждения. Первая любовь, словно буря, ворвалась в мою жизнь, не спрашивая разрешения, и имя ей — Дмитрий. Вся душа, все мысли были захвачены вихрем новых чувств. Тяжело вздохнув, я машинально провела рукой по мягкой шерстке зверька, но Хромус вдруг взвился, заголосил, задергал лапками, болезненно впиваясь ноготками в кожу.

— Какая вкуснятина… Ты только посмотри! Посмотри!

Я растерянно огляделась, ища взглядом оброненный сафир — Хромус обожал эти камни энергии, — но меня тут же одернули.

— Да куда ты смотришь, ходячее недоразумение? Вперед смотри, да внимательней!

И точно, прямо на нас, бесшумно катясь по плитам аллеи, надвигалось инвалидное кресло. В нем сидел мальчик лет тринадцати. Его неестественно безвольная поза, скрюченные пальцы, пустой, словно выцветший взгляд не оставляли сомнений: судьба жестоко обошлась с этим ребенком.

Миловидная кареглазая шатенка с пухлыми губами катила коляску, словно везла драгоценную ношу. По левую сторону, не отставая, шла девушка лет двадцати, в чьей прямой осанке и гордом взгляде безошибочно угадывалась аристократка. Разница в их нарядах была разительной: на шатенке висело неприглядное пальто мышиного цвета, словно позаимствованное у тени, в то время как русоволосая дева была окутана легким, сшитым по последней моде плащом глубокого синего цвета. Маленькая шляпка кокетливо сидела на ее волосах, перчатки облегали тонкие пальцы, а сумочка и сапожки на каблучке завершали образ, полный изящества. Аккуратный носик, алые, словно нарисованные, губы и широко распахнутые большие голубые глаза, в которых плескалась тихая печаль, то и дело обращались к коляске. Взгляд, полный невысказанной любви и тревоги, был адресован брату — догадаться об этом было несложно, ведь они были удивительно похожи. Только его красоту безжалостно сжигала изнутри болезнь, оставляя лишь тень прежнего великолепия.

— Да куда ты всё смотришь⁈ — проворчал Хромус, продолжая недовольно тыкать лапкой в мою щеку. — Ты на его голову посмотри!

Послушно исполнив его просьбу, я дернула плечами, так и не понимая, чего он добивается.

— Вруби уже некродар.

Пришлось подчиниться. Давно я не видела друга таким взбудораженным. Открывшаяся картина заставила меня застыть, челюсть предательски поползла вниз, словно налилась свинцом.

На этот раз мы увидели не кляксу из разлома, а нечто зловещее, сотканное из самой тьмы. Это порождение кошмара напоминало химеру паука и мухи, чьи лапки, казалось, намертво впились в череп ребенка, словно когти демона. Множество глаз, усеивавших лохматую спину, вращались в безумном хороводе, выискивая жертву в полумраке. Вместо рта у твари виднелись лишь два длинных, пульсирующих хоботка, которые, словно пиявки, присосались к вискам мальчика, медленно вытягивая из него жизненную силу.

— Это… то, о чем я думаю? — прошептала я, ошеломленная открывшейся картиной.

— Если ты думаешь о проклятье, то да, это оно и есть, — подтвердил Хромус мою худшую догадку. Его взгляд, казалось, притягивало к чудовищу. — Хочу… хочу эту вкусняшку, — прошипел зверек, нервно подергивая лапкой. — Бегом за ту ель! — указал он, и я, не раздумывая, бросилась выполнять его приказ.

Едва я успела нырнуть под лохматые, колючие лапы елей, как замерла, пораженная вновь. Зверек словно растекся по мне, окутывая, облекая в человеческое естество. Я стала марионеткой в его руках, вернее, матрешкой, облаченной в чужую оболочку.

— Прости, Кисс… Некогда, — бросил он, выныривая из изумрудной тени ветвей и устремляясь к коляске. — Какая прелесть! — воскликнул он с неподдельным восторгом, занося руку над головой мальчика, но тут же отдернул ее, услышав взволнованный вопрос:

— Вы кто⁈

— Я леди Кисс, — провозгласил он и, не удостоив никого взглядом, вцепился в проклятье, потянув на себя.

Раздался встревоженный визг, настолько пронзительный, что я невольно задалась вопросом, каким же органом это существо производит звук, режущий слух, словно осколком стекла. Проклятье, казалось, намертво вцепилось в свою жертву.

Решение созрело мгновенно. Пропустив некроэнергию через руку Хромуса, я обрушила на тварь разряд черной молнии, угодивший точно в центр головы. В то же мгновение лапки проклятья разжались, а хоботки безвольно повисли, словно плети мертвых лиан.

Хромус, с довольным урчанием, поднес мертвое существо к губам и жадно втянул его в себя. Зрелище было отвратительным до тошноты.

— Да что ж вы творите⁈ — вскрикнула аристократка, обходя коляску. Присев возле брата, она встревоженно вглядывалась в его лицо, но тут же вскочила, пораженная увиденным.

Девушка, до этого безмятежно катившая коляску, теперь задыхалась, лицо ее пылало неестественным румянцем. Она жадно ловила воздух, ее посиневшие губы то и дело изрекали: «Я не виновата… Не виновата… Мне приказала Рина Георгиевна». В одно мгновение глаза шатенки закатились, и она рухнула на землю, тело ее содрогнулось в судорогах и замерло.

Хромус, принявший облик леди Кисс, склонился над телом. Я, проанализировав состояние несчастной, увидела черноту, расползающуюся по ее легким и мозгу. Вердикт был однозначен: мертва.

— Что происходит? — прозвучал тревожный голос незнакомки. Она озиралась по сторонам, пытаясь найти источник опасности, ища помощи. В ее взгляде читался неподдельный ужас перед незнакомой леди, словно она видела перед собой само воплощение смерти.

— Простите за вмешательство, но я не могла пройти мимо, — спохватился Хромус с виноватой улыбкой. — На вашем брате лежало проклятье, и я избавила его от этой ноши. Взгляните сами на него.

Девушка и, как бы странно это ни звучало, я под личиной леди Кисс устремили взгляд на мальчика, завороженно наблюдая, как проясняется его лицо и в глазах рождается понимание окружающего мира. Прошло, казалось, несколько мгновений, и он посмотрел на сестру. По щекам его покатились первые слезы.

— Ольга… — прошептал мальчик хриплым голосом.

Сестра, не в силах сдержать рыдания, бросилась к нему и крепко обняла.

Пока двое предавались своему долгожданному счастью, Хромус юркнул за ель, вновь собирая рассыпавшийся образ леди Кисс и превращаясь обратно в забавного зверька с рожками.

— Ну ты и выкинул коленце, — с укоризной проговорила я, но в голосе слышалось восхищение. — Однако мне понравилось. Теперь, под твоей тенью, я смогу спокойно лечить больных.

— Сам от себя такого не чаял сотворить. Видать, после впитывания энергии разлома во мне просыпаются неведомые доселе силы.

— Превосходно. Только вот сердце мое неспокойно за этих двоих. Надо приглядеть за ними.

— Будет исполнено, — зверек приложил крохотную лапку к голове и, метнувшись черной лентой, растворился в воздухе.

Я вышла из сумрака деревьев и поспешила прочь от брата и сестры. Не нужно, чтобы кто-то связал меня с этим происшествием.