Кровавая Ведьма

Глава 27. Домой? Значит, домой!

Я сразу даже глазам своим не поверила.

Вроде вот стоит он — мой кошмар наяву.

Огромный, почти с того конягу ростом волк, хищник, самый настоящий. Густая шерсть чернющая, пусть и мокрая сейчас. Клыки в пасти, даже не оскаленной, виднеются, уши к крепкой голове прижаты. Глаза, так часто являющиеся в кошмарах, желтым горят. Страшно!

Должно быть.

А на самом деле — тянет к нему так сильно, что странно даже. Вот он, предо мной: воплощение самых страшных снов, преследующих меня годами, заставляющий просыпаться в холодном поту. Воспоминания, болезненные, яркие, жуткие — как зубы эти смыкаются на моих хрупких, детских еще лодыжках, как леденит кровь вой за спиной…

А нет. Шагаю смело, проглатывая слезы, и пальцами зарываюсь в густую шерсть, и теплое дыхание зверя обдает заледеневшую, промокшую от дождя макушку.

Мой Зверь. Только мой!

И слезы на щеках уже не кажутся такими солеными.

— Ты в порядке? — и тихий вопрос получился как-то сам собой, заглядывая в такие знакомые, невыразимо-теплые желтые глаза. Теплые для меня одной.

И, кажется, я даже успела улыбнуться, когда шершавый язык коснулся моего лица, зализывая глубокие борозды на щеке. Сначала было больно, потом защипало, а после и вовсе, как будто не было ничего!

Но счастье оказалось недолгим. И едва покалывать коже перестало, как Волк, вдруг вздрогнув, стал заваливаться на бок!

Конечно же, удержать такую громадину было невозможным. Но я и охнуть не успела, как вместо хищника у моих ног вдруг оказался мужчина!

— Нет, — невольно замерла, прикрывая рот ладонью. И вовсе не потому, что удивилась. Просто очередная вспышка молний показала очевидное, заставляя буквально рухнуть на колени — на маге просто живого места не было!

— Нет, нет, нет, — шептала, как умалишенная, в исступлении, с трудом переворачивая мужчину на спину. По бледному лицу его пробежала болезненная тень, но в сознание он не пришел. И не удивительно!

Куртка, штаны — они ж держались на честном слове. Всюду, насколько хватало глаз, были рваные следы когтей. И кровь. Много крови!

Ее смывал проливной дождь, но и без того стало понятно — мага мне не спасти.

— Шетан, — едва сумев справиться с эмоциями, крикнула куда-то в пустоту кладбища, едва шевеля онемевшими губами. — Шетан!

Цокот копыт раздался не скоро, непозволительно нескоро для моего измученного сердца, заходящегося от предчувствия беды и тревоги. Крови было слишком много, а моих целительских способностей преступно мало!

Столько ран, столько царапин, отравленных ядом… И мозг, глупый мозг, еще чудом не погрузившийся в панику, выдал единственный пришедший на ум вердикт. Час. Ему остался час, вряд ли больше! И то только потому, что всё рассказанное о гриммах по большей части действительно являлись лишь сказкой.

Будь это правдой, я бы сама давно была должна упасть замертво.

Но как это знание поможет мне его спасти?!

— Должно же быть, — срывая с седла привязанную сумку, упала на колени обратно в грязь, принимаясь почти без разбора вытряхивать ее содержимое. — Должно же быть хоть что-то!

Но где прикажете взять противоядие от когтей гримма, если его в природе не существует? Нужно хотя бы остановить кровь, но как… Столько ран одновременно ни одно заклятие не возьмет!

Руки тряслись, мысли путались, слезы отчаянья застилали глаза. С каждой секундой я все больше понимала, что поможет лишь чудо. Чудо, которого у меня нет…

Или есть?

— Шетан, помоги, — не понимая, зачем, попросила коня, углубляясь всё дальше в безразмерную сумку одной рукой. Второй попыталась поднять левитацией тело Волка, но сразу получилось плохо.

Мужчина застонал от боли, и я вздрогнула, теряя концентрацию.

К счастью, животина оказалась умнее меня, и поддела безвольное тело хозяина головой, приподнимая. Дальше подхватила я, дрожа и продолжая поиски.

Когда удалось расположить Волка, повиснув, поперек седла, нашлось и искомое — пальцы наконец-то сжали небольшой резной ларчик.

— Да! — не сдержала ликования, подскакивая на ноги, одной рукой сжимая поводья, а другой извлеченное из ларца перо жар-птицы. Последнее из оставшихся. И, почти не думая, произнесла. — Перенеси нас туда, где ему помогут. Я хочу, чтобы он жил!

И земля вокруг завертелась. Закружилась, заметалась, вспыхнула золотистыми искрами…

И исчезла, оставив нас в темном, незнакомом лесу.

В лесу, где ни единой живой души не было!

— Да что же это? — невольно замирая, чувствуя, как с головой накрывает отчаянье, глухо произнесла я, озираясь.

Шетан недовольно всхрапнул. Переступил ногами, взрывая землю, а после и вовсе, чуть не встал на дыбы! Пришлось посильнее перехватить поводья, и погладить лошадиную морду, приговаривая:

— Тише. Ты ему навредишь. Чтобы тут не было, я разберусь. Я нас уберегу, слышишь?!

И конь послушался, хотя всё еще недовольно стриг ушами.

И причина его волнений стала понятно, когда из теней вековых сосен на полянку, где мы стояли, шагнул могучий владелец этих земель и природный враг всех копытных. То был огромный бурый медведь!

Вот только… медведь ли?

Я на своем веку повидала немало лесных животных. И леших, которые любили ими оборачиваться — тоже. Но могла ли я, спустя столько лет хоть подумать о том, что именно этого косолапого узнаю вот так запросто, в темноте и с одного взгляда?

— Дядюшка, — невольно охнула, замирая и прижимая ладонь ко рту. Голос в мгновение ока задрожал, и слезы, против воли, увлажнили глаза. — Да как же это…

А хозяин леса, огромный, что та телега кузнецовская, взирал на меня с непривычной добротой и лаской. Так, словно ждал меня тут всегда, непутевую, и зла, не смотря на все мои проступки, до сих пор не держал.

Не выдержав, я рухнула на колени там же, где стояла:

— Дядюшка. Прости меня, дуру бестолковую, беспутную! Прости за всё, что натворила! Что лесу твоему боль принесла, что деревню без присмотра оставила. Что тебя без помощи оставила — тоже прости, окаянную! Но заклинаю, всеми богами заклинаю: помоги. Помоги дойти до ручья заветного! Не смогу я без помощи твоей, жизнь его потеряю. Знаю, что много зла принесли маги имперские на наши земли. Но заклинаю, помоги. Я без него себя потеряю тоже — не смогу же без него!

Тихо фыркнул в ответ на этот мешка косолапый…

И моих вздрагивающих плеч коснулись уже морщинистые, но по-прежнему сильные руки. А голос мужской не ворчал, а успокаивал:

— Ну что ты, что ты, девочка! Когда ж я в помощи отказывал дочери своей названной? Вижу, горе у тебя большое, да маг этот дышит едва. Идем. Чем могу, подсоблю. А разговоры уже опосля вести будем.

— Правда? — звучно шмыгнув носом, будто я снова та мелкая ведьма деревенская с коленками разбитыми, с надеждой посмотрела я на лешего.

— Кривда, — ободряюще улыбнулся седобородый старец, звучно стукнув своим кряжистым посохом по земле. — Идем, Никаська. Время пустые россказни не уважает. Ты лучше расскажи, что такое с вами приключилось, что сила волшебная понадобилась. Кто ж его так?

— Гримм, — окончательно поверив в добрые намерения лешего, еще раз шмыгнула и утерла нос рукавом куртки, как когда-то в детстве вытиралась рубахой. И шагнула следом за старцем на тропинку меж елей, на первый взгляд обычному глазу невидимую. — Родственница моя, на бабушку злая, натравила, видимо. Или слуга ее так отомстить хотел. Волк меня спас, а сам…

Договорить до конца не сумела — голос внезапно осип.

— Да уж, — только и молвил леший, уверенно через свой лес ступая. А тот перед ним расступался, охотно давая дорогу. И ведь ни одна травинка, ни одна ветка нас даже не зацепила! Хотя, признаться честно, я думала, что хотя бы космы старый-добрый лесок мне потреплет нещадно. За всё хорошее-то! — Вижу, со временем нрав не переменился, что твой, что его. Ты за ним так следовать везде готова, а он за тебя и жизнь не прочь отдать.

— Дядюшка! — тут же смущенно порозовев, возмущенно откликнулась я, и даже Шетан поддержал меня согласным фырком.

Он-то, скотиняка такая, довольно быстро понял, что опасности тут нет никакой и весьма освоиться успел.

— Что, «дядюшка»? — даже не посмотрев, добродушно хмыкнул леший, тяжело ступая впереди и опираясь на свой посох. Тяжело ему было ходить, в человеческом облике-то! — Ты что смолоду чувств своих не признавала, что сейчас та же. И он хорош. Сейчас-то, хоть, не смолчал, надеюсь?

— Не смолчал, — смущаясь еще больше, эхом откликнулась я, невольно оборачиваясь. Даже остановилась на миг, с застывшим сердцем проверяя, жив ли?

Маг был без сознания, очень бледен, но еще жив.

Правда, надолго ли?

— Добро, — тут же откликнулся леший. И вдруг, после долгого молчания в полной тишине, задал неожиданный вопрос. — Значит, повстречала ты родину свою, говоришь?

— Родину, — я невольно усмехнулась, да криво так, что сама удивилась. — Была б то родина, а то… так! Сбоку припека. Но, дядюшка! А вам откуда про нее ведомо?

— Мне много про что ведомо, Доминичка, — добродушно проскрипел леший, мягко отводя в сторону пушистую еловую ветвь, усеянную шишками. — Древний лес много тайн хранит. Но всё лишь до поры, до времени. Придет черед — узнаешь. А нет, значит, быть по сему. Неужели не поняла еще?

— Да поняла уже, — невольно вздохнула, поводья пальцами комкая. Под ноги себе я даже не смотрела — казалось, столько лет прошло, а нет! Ноги сами уже знакомую тропу вспомнили, до каждой ее горки, до каждой выбоинки! Идти-то всего-ничего оставалось. — Жизнь научила.

— Жизнь — суровый учитель. Не каждый способен пережить ее урок, — мудро заметил леший, раздвигая особо крупные еловые ветки…

И в свете полной луны на чистом небе засеребрился он. Тот самый животворящий ручей!

Свое начало он брал прямо из-под земли, аккурат у корней раскидистого белого ясеня, что в свете луну сверкал и переливался. В темном хвойном лесу он казался инородным, сказочным — несуществующим. Да и не должен он был тут расти вовсе. А когда появился, обычным был, чахлым, да слабым. Но когда впитал силу матушки моей погибшей, стал именно таким… Невероятным!

Только магию сестры моей бабушка впитать меня заставила, а дочери своей не смогла. Ее впитал ясень и ручей, и с тех пор стал он чудотворным… Тем, что я оберегала, как могла, от приезжих имперских магов когда-то, да не сдержалась, одного из них в его водах излечила. И теперь собиралась повторить это вновь, но не была уверена — согласиться ли он?

Теперь выбора не было.

Вдвоем с дядюшкой лешим мы осторожно сняли бессознательного, продолжающего истекать кровью мага с седла, и бережно, как могли, опустили прямо в ручей, аккурат у широких корней белого ясеня. И уже там я принялась, роняя слезы, и всем богам молясь, срезать с него драную одежку. Оружия по всем карманам уже не было, видать, в сражении с гриммом ушло. Но и ран оказалось меньше, чем я подумала сразу — всего-то четыре борозды через всю грудь. Но какие!

А крови-то сколько! Насилу остановила, благо, целебные воды помогли.

Уж не знаю, сколько мы так у ручья просидели: я прям в воде, удерживая голову мага на своих коленях, а дядюшка подле меня, на берегу. Но, мал по малу, и кровь ушла, и раны затягиваться стали, потихоньку превращаясь в свежие, розовые рубцы. Я, на всякий случай, проверила еще, и несколько царапин на шее замыла, и те затянулись вмиг.

Но Воплощенный Зверь так до сих пор в сознание не пришел. Но дышал. Дышал, я проверяла!

— Ты б это, — в неожиданной тишине сухо крякнул леший. — Умылась бы тоже, дочка. Лицо в крови всё.

— Да без толку, — устало дернула плечом, продолжая удерживать голову Волка над водой, с опаской и замиранием сердца всматриваясь в его бледное лицо. — Не действует на меня магия чужая.

— А так ли чужая-то? — хитро сощурился леший.

И я замерла.

А ведь действительно!

Думала я недолго. А и что там думать-то?

Сунула ладонь одну в кристально-чистую воду, зачерпнула, да умыла лицо, размазанную кровь с него смывая. Но толку? Чище стала, и всё, а царапины, оставшиеся от когтей гримма, даже не щипало.

Всё, что можно было, Волк залечил, невесть каким образом, рваные края раны прикрыл, да зятянул. А на большее и рассчитывать не приходилось.

Дядюшка леший, видя это, только головой покачал, а белоснежный ясень, серебрившийся в свете луны, скрипнул чуть устало, будто досадуя.

Я лишь плечами пожала — на чудо, признаться, и не надеялась.

Некоторые проклятия вечны, и даже родовая магия пред ними бессильна. Будь это иначе, две соседние империи на пороге войны не стояли бы! А мы б не мыкались по свету, вековую разгадку разгадывая.

— Шрамы останутся, — глядя на мое лицо, с неудовольствием произнес дядюшка.

Я же отмахнулась только:

— Да и пусть останутся. Совсем жутко будет — поселюсь здесь снова, да людей стану пугать. Девки-то, небось, снова, нарушая запреты, в чащобу бегают?

— Бегают, — согласился леший, довольно усмехаясь. — Как им не бегать-то? Да только ты как ушла, враз умнее стали. Теперича границы соблюдают, понимают, бедовые, что спасать их будет некому.

— И то ладно, — глубоко вздохнула я, снова пульс на шее мага проверяя.

Душа болела за родную деревеньку, если честно. И посмотреть на нее хотелось страсть как! Да только я до сих пор не была уверена, что там меня рады будут видеть. Люди — не лешие. Их нрав весьма переменчив. Да и что я могла им сказать?

— Но что остаться — так это придется, девонька, — вдруг проворчал дядюшка, как-то хитро на меня поглядывая. — Отдохнуть тебе надобно перед дальней дорогой. Да и Зверю твоему тоже. А уж погодя, как все дела свои переделаете, уж решишь, возвращаться к жизни деревенской аль нет…

— Я ей решу, — послышался вдруг знакомый хриплый голос. Раздался тяжелый вздох и мужчина, наконец, открыл глаза. — Никакой деревни!

— Волк! — закусив губу от облегчения, едва не всхлипнула я, чувствуя, как начинают трястись давно озябшие в воде руки.

Жив. Он всё ж таки выжил!!

А на меня, меж тем, снизу вверх внимательно смотрели вполне осознанные, широко-распахнутые, пронзительно-желтые глаза… Кажется, они стали еще ярче.

— Ишь, командир нашелся, — не глядя на мое смятение, добродушно усмехнулся дедушка, поднимаясь на ноги, опираясь на свой кряжистый посох. — Ты уж встань для начала, болезненный. Опосля приказы раздавать станешь. Где это видано, чтобы девка молодая столько времени в воде холоднючей сидела? Рожать потом каково будет?

— Дядюшка! — тут же покраснев до кончиков волос, возмущенно воскликнула я. Я б и на месте подпрыгнула, да голова мага до сих пор лежала на моих коленях. И потому я лишь шепнула едва слышно, почти оправдываясь. — И ничего она не холодная.

На что Волк лишь усмехнулся… И одним резким рывком оказался стоящим на ногах! Всех его ран будто и не бывало, а сил и вовсе словно прибавилось. Даже странно как-то. Ирбис, например, когда я его ногу тут лечила, только наутро бодрым оказался. А всю ночь в кошмарах метался, я уж думала, разумом повредится, болезненный.

— Вот то-то же, — окинув полуголого мужчину, стоящего по колено в воде, довольно крякнул леший, поглаживая седую бороду, в которой то тут, то там мелькал сочный зеленый вьюнок. — Полегчало, как вижу?

— Да, — на миг прикрыв глаза, будто прислушиваясь к ощущениям, кивнул в ответ Волк. — Спасибо.

— Да не меня благодари, дурной, — покачал головой дядюшка. — Никаське спасибо скажи, что привела тебя сюда. Да цени ее поступок: клялась она на огне когда-то, что ни один имперский маг в этот лес больше ногой ни ступит.

Я беззвучно охнула, зажимая рот ладонью.

А ведь точно. Клялась, было дело! И лес, помнится, заколдовывала, чтобы никто, наделенный магией, дальше опушки шагу не сделал!

— Мне ли этого не знать? — глядя на лешего, иронично вскинул бровь Волк, подавая мне руку и помогая подняться.

Казалось, леший сначала его не понял, только нахмурил кустистые брови. А после махнул рукой, улыбаясь сквозь бороду:

— Действительно. Прости старого, запамятовал. Сколько с тех пор годов-то прошло?

— Да о чем вы? — поднимаясь, непонимающе посмотрела я на обоих.

Честное слово, сговор какой-то, не иначе!

— Это ты вон, у Зверя своего спрашивай, — махнул сухой ладонью дядюшка. — Чую, поведать о многом ему придется.

— А, может, не надо разговоров? — переступив с ноги на ногу, хлюпнув насквозь мокрыми ботинками, жалобно попросила я. — Уж за сегодня насмотрелась на всякое. И наслушалась.

— Да не о чем тут рассказывать, родная, — понимающе усмехнулся Волк. И вдруг притяну меня к себе, макушки губами касаясь. — Спасибо, что спасла мне жизнь.

— Кто кого еще спас, интересно, — тихонько проворчала, утыкаясь носом в его грудь, обнаженную, прохладную, но уже чистую, без следов крови, с едва заметными алыми рубцами, оставшимися от глубоких ран. Хоть и ледяную. — Не меня благодарить надо. А ручей.

— Что ж, — отпуская меня, просто констатировал мужчина. И вдруг, развернувшись, не отпуская моей руки, глубоко, в пояс поклонился ясеню. — И снова спасибо, матушка. За доброту твою, за ласку.

Я с немым удивлением смотрела, как высокое дерево приветливо прошелестело в ответ. И даже склонилось, едва касаясь мужской головы тонкой веточкой…

А потом до меня, наконец, дошло.

Ясень. Белый ясень! Такой же белый, как и его флейта!

А я еще гадала, непутевая, с чего такой цвет необычный, его породе никак не свойственный!

— Ты был здесь, — глухо пробормотала, всё еще сама себе не веря. — Ты был здесь после моего ухода!

Где-то сбоку довольно рассмеялся леший:

— Неужто поняла, девка, наконец?

— Ну, знаете, что? — сердито топнула ногой и принялась самостоятельно выбираться на берег. — Развели тут тайны. Уж от кого, а от тебя, дядюшка, я не ожидала!

— А что там говорить-то? — изумился леший. — Кто ж с порога такие разговоры хороводит? Никаська, Никаська. Совсем одичал, ребенок, с жизнью этой городской. А ты, Волк, куда смотрел?

— Уж извини, — послышался хриплый смешок за моей спиной. — Не до того было.

Не до того ему, видите ли, было. Я уж стесняюсь спросить, чего еще начудить успел, и откуда они с лешим вообще, столь тесное знакомство водят!

Догнал он меня, кстати, быстро. Далеко уйти не дал, но и останавливать не решился, только за руку взял, переплетая наши пальцы. И врываться уже не позволил, уверенно шагая рядом так, будто точно знал дорогу и легко мог ее отыскать даже в кромешной темноте векового леса.

Где-то позади слышалась тяжелая поступь дядюшки лешего и… злиться на них обоих долго не получилось. По одному страсть, как соскучилась, а второй перепугал так, что до сих пор нутро в узел завязывается!

Как представлю, что могла его потерять, так перед глазами темнеет всё, и не вздохнуть даже.

Но всю дорогу шли молча. И вроде как я уже не злилась на них обоих, а Шетан, так и вовсе, почуяв себя в безопасности, остался у ручья травку щипать. Однако ж говорить всё-таки не хотелось. Просто…

Просто я тоже вспомнила, куда именно вела эта тропа.

— А может… — и замерла за пушистой елкой, когда до нужной поляны оставался с десяток шагов. — Не надо нам туда?

— Надо, родная, — не слушая моих страхов и сомнений, хрипло и негромко рассмеялся имперский маг, уверенно подталкивая меня в спину. — Поверь, как раз туда тебе надо.

А я всё равно не хотела. Знала, же, что ничего хорошего там не увижу — нос будто до сих пор чуял непередаваемый запах пепелища, тоски и увядания.

Но у меня, как всегда, мнения не спрашивали, и по обыкновению многое скрывали.

Выходя в тот час на поляну, озаряемую мягким светом полной луны, я ожидала увидеть уничтоженные огнем развалины. А обнаружила целый, невредимый, и будто даже обновленный скит!

Мой собственный скит, который я собственноручно сожгла много, много лет назад.