Я возвращаюсь в комнату Эл, когда Вин выходит. Он избегает смотреть мне в глаза. Думаю, он изо всех сил старается избегать меня. Последние несколько дней я остаюсь здесь и провожу с Эл как можно больше времени… всякий раз, когда ее муж не нависает над ней и не выгоняет меня из комнаты.
Я ставлю поднос с приготовленной мною едой на кровать и сажусь рядом с ней.
— Не думаю, что я ему нравлюсь.
— Он тебя не знает, — говорит она.
— И все же я чувствую от него негатив. Однажды утром он поймал меня, когда я тайком выходила из комнаты Гейба, и с тех пор, когда вижу его, от него исходит ощущение я ненавижу Дейзи. — Пожимаю я плечами, словно это не так уж и важно, но на самом деле это так. Я не хочу, чтобы семья Гейба меня недолюбливала.
— Он подросток — поэтому только такое поведение от него и получаешь. Кроме того, я думаю, что все они просто очень осторожно относятся к тем, кого подпускают к себе, — говорит Эл, затем добавляет: — Он одумается.
— Может быть. Да и вообще, ешь. — Я протягиваю ей тарелку с сырным тостом, который приготовила для нее.
— А, ты знаешь, что есть кухонный персонал, который мог бы приготовить это без добавления привкуса горелого хлеба? — хихикает Эл.
— Знаю, но я не хочу просить их приготовить что-нибудь для меня. Это странно. Просто съешь без подгоревших кусочков, — говорю я ей.
— Я не голодна, Дейзи. Прости. — Эл берет тост и кладет обратно на тарелку.
— Я знаю, что ты не голодна. И также знаю, что ты не хочешь есть. Но тебе нужно, Эл. Если ты не поешь, то сделаешь себе же хуже. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, даже успокаивающе.
— Я не могу, — качает головой Эл.
— Всего один кусочек. — Я подношу тост к ее рту, и она откусывает крошечный кусочек. — Если хочешь поговорить об этом, я здесь. Знаю, иногда кажется, что лучше все это держать в себе, но поверь мне, разговоры помогают. Я могу порекомендовать нескольких очень хороших психотерапевтов.
— Я не хочу об этом говорить. Я в порядке. — Эл отводит взгляд, как бы отмахиваясь от этой идеи.
— Да, я тоже так себе говорила. Я была в порядке. Все было не так уж плохо. Иначе я бы попыталась убедить себя, что это моя вина, поэтому должна просто принять это и двигаться дальше. — Смотрю я в окно, открывая ту часть себя, которую никогда не показывала ни единой душе — кроме моего психотерапевта, которого не видела уже пару лет.
— О чем ты говоришь? — Эл берет меня за руку.
Я не знаю, что на меня нашло. Почему я вдруг рассказываю ей эту историю. Историю, которую никогда раньше никому не рассказывала.
— Мне было тринадцать, когда это началось. А закончилось только тогда, когда исполнилось семнадцать, — шепчу я.
— Ты встретила нас, когда тебе было семнадцать, — шепчет в ответ Эл.
— Думаю, во многом вы с Дэни спасли меня. Я так хотела быть похожей на вас, девочки, что просто начала делать то же, что и вы. Ходила в школу, делала лучший выбор. Я перестала пить и принимать таблетки. Благодаря вам с Дэни я взяла себя в руки. — Я делаю вдох. Ведь никогда не говорила им, что они спасли мне жизнь, причем не одним способом. — Вскоре после этого я начала общаться с психологом. Она вытащила меня из дома, а моего… моего отчима арестовали.
— Боже мой, Дейзи, мне так жаль. Почему ты никогда не рассказывала нам? — Спрашивает Эл.
— Потому что я не хотела, чтобы вы меня осуждали. Знаю, сейчас это звучит глупо, но когда я была моложе, то чувствовала себя… грязной. Словно я чем-то заслужила это, понимаешь? Я до сих пор не рассказываю об этом людям, Эл.
— Я никому не скажу. Ты всегда можешь поговорить со мной.
— Спасибо, ты тоже. Это работает в обе стороны. — Я указываю на нас, прежде чем шум за дверью заставляет меня переключить внимание в ту сторону. Гейб. Он разворачивается на пятках и несется в противоположном направлении, а звук бьющегося стекла эхом разносится по коридору несколько секунд спустя.
— Я так понимаю, он не знал, — говорит Эл.
— Нет. Я солгала ему, Эл. Я лгу всем, кто видит шрамы, — признаю я.
— Какие шрамы?
— У меня хорошо получается их скрывать. Но это не так-то просто, когда я полностью обнажена. Я сказала ему, что была неуклюжим ребенком. И часто падала. — Я пожимаю плечами.
— Откуда они? Шрамы?
— Моему отчиму нравилось пользоваться ножами, чтобы я не кричала, — понижаю я голос, чтобы никто другой не услышал.
— О, Дейзи… — Глаза Эл наполняются слезами, когда она заключает меня в крепкие объятия.
— Все в порядке. Это было давно, Эл. Сейчас со мной все хорошо. Но я… Я хочу, чтобы ты знала, что все понимаю. Если тебе когда-нибудь захочется с кем-нибудь поговорить, я знаю, каково это.
— Все время, пока это происходило, единственное, о чем я могла думать, — как защитить Джио. Я боролась. Я так старалась, но боролась не за себя. А за него. Когда должна была бороться за себя… — Теперь слезы текут по ее щекам, и я вытираю их так нежно, как только могу.
— Вы с Джио — одинаковые. Ты думаешь, что боролась за своего мужа, но кто он без тебя? Кто ты без него? — Спрашиваю я ее.
— Кем бы ни был этот человек, тот, кто… он просил передать Джио, что в следующий раз не оставит меня в живых. Вот что напугало меня до смерти. Я часто спрашиваю себя, когда наступит этот следующий раз. — Слова Эл звучат приглушенно, словно раскрывает мне секрет. И что-то мне подсказывает, что она не говорила об этом мужу.
— Джио сейчас там. Он найдет этого парня и сделает все, что должен. Этот засранец не сможет дышать, не говоря уже о том, чтобы снова добраться до тебя, — говорю я ей.
— Спасибо, что осталась вчера вечером, и что была здесь сегодня. — Улыбается Эл. Натянуто. Я знаю, что меньше всего ей сейчас хочется улыбаться.
— Я не в первый раз ночую в этом доме. — Смеюсь я, вспоминая, как встретила Гейба на кухне во время нашей маленькой вечеринки с ночевкой.
— Фу. Думаешь, тебе стоит пойти и поговорить с ним? С Гейбом, я имею в виду? — Эл бросает взгляд на пустой дверной проем.
— Неа, я останусь здесь с тобой, и мы устроим марафон Сумерек. — Я беру пульт от телевизора. Меньше всего сейчас мне хочется разбираться с Гейбом. Что бы он ни сказал, я уверена, что мне лучше этого не слышать. Ради нашего общего блага.
Джио прокрадывается в комнату во время третьего фильма. Эл уже отключилась на кровати.
— Как долго она спала? — спрашивает он меня.
— Около часа. Мне нужно идти, но позвони мне, если она захочет, чтобы я вернулась, — говорю я ему.
— Спасибо, что ты здесь, ради нее.
— Можешь не благодарить меня за это, — говорю я.
Затем я выхожу, сворачиваю в коридор и открываю дверь Гейба. Рада, что его здесь нет. Я хватаю все вещи, которые разбросала по комнате за последние пару дней. И каким-то чудом мне удается выйти из дома, не увидев ни его, ни кого-либо из его братьев.
Только когда я оказываюсь дома, в своей собственной квартире, меня осеняет. Я чувствую пустоту в груди. Осознание того, что моя ложь довела его до крайности. Тот факт, что он слышал, что со мной случилось… Он знает правду. Что я не та женщина, за которую он меня принимал. Когда-то я была испорчена.
Я говорю "когда-то", потому что теперь это не так. Я не зацикливаюсь на своем прошлом и не позволяю ему влиять на жизнь, которую построила для себя в настоящем. Кроме моего стремления помочь другим девушкам, которые могут оказаться в очень похожей ситуации.
Печаль, которую я испытываю при мысли о потере Гейба, быстро превращается в ярость, которую я приветствую.
Пошел он к черту.
Кто он такой, чтобы злиться из-за того, что случилось со мной много лет назад? Задолго до того, как я встретила его. Из-за того, что не имеет к нему абсолютно никакого отношения. Пошел он к черту, если думает, что я буду бегать за ним, выпрашивая толику внимания, которое он раньше уделял мне безвозмездно.
Я никогда не позволю себе стать такой женщиной. Такой, какой была моя мать. Такой, которая не обращает внимания на жестокое обращение с дочерью, лишь бы подольше удержать парня рядом. Я никогда не стану такой зависимой от мужчины и не буду так отчаянно требовать внимания.
Только потому, что я не буду умолять его о внимании, не значит, что он мне не нужен. И уж точно не значит, что я не буду приветствовать его в своей постели, когда он появляется в моей квартире посреди ночи. Я буду чувствовать себя комфортно, засыпая в объятиях Гейба, даже если буду знать, что утром мне придется посмотреть правде в глаза.