Любовь, которую ты вспомнишь

Глава 26.

Диего Солер

Мимо проносились лица официантов, гостей, незнакомых людей. А я просто шел вперед, не разбирая дороги. Включил режим автопилота и теперь жил в нем, уже целых полторы минуты. В голове полный бардак. Такого количества мыслей там не было даже тогда, когда я очнулся и не мог вспомнить собственного имени.

Фойе, улица, парковка. Не останавливался, боясь, что тогда меня догонят эмоции, от которых я всячески пытался отстраниться. Двигаться, мне просто нужно было двигаться, не важно, куда и с какой скоростью. Но чем быстрее, тем лучше.

– Диего, постой! – чужие пальцы обхватили локоть в тот момент, когда я уже тянулся к ручке на двери машины. Обернулся вслед за настойчивым движением и увидел перед собой запыхавшуюся Елену. Не удивился ее виду, учитывая, сколько ей пришлось пробежать за мной на каблуках, чтобы догнать. А я, к своему стыду, только сейчас вспомнил о ее существовании. – Что случилось? На тебе лица нет!

Да ничего не случилось! Просто я вдруг узнал, что стал отцом. Четыре. Долбанных. Года. Назад. И эта фраза никак не хотела укладываться в сознании.

– Что такого эта стерва тебе сказала? – не унималась Мартинез.

Едва не дернулся в ответ на такое обращение к Ане. Все внутри противилось. Нет, не так: скалилось. Мне не нравилось, что Елена позволяла себе говорить в подобном тоне о моей пока еще жене. Жене, которую я совсем не помнил.

– Выбирай выражения, – в который раз рычал свозь зубы.

В своем стремлении развести меня Елена походила на маньяка. Она была буквально одержима этой идеей, хотя я ей еще ничего не обещал. Никакого «вместе и навсегда», хоть сама Мартинез давно уже намекала, что ждет предложения руки и сердца. А я, наверное, и готов был разумом, но сердцем…

С глупым органом договориться не удавалось. С тех пор, как память приказала долго жить, но без нее, чувства – единственный мой индикатор. Было очень тяжело прислушиваться к ним, но, как оказалось, именно так можно было понять, врут мне или нет.

Когда Хавьер нашел меня, информации было очень много. Проведя почти месяц в больнице, где никто о тебе ничего не знал, а потом вдруг оказавшись в центре мира, где каждый знал тебя лучше, чем ты сам, – это было настоящим испытанием. Смотреть на людей, которые говорили, что они – мои мать, сестры, друзья, и не узнавать никого из них – это очень тяжело.

Я не доверял никому. Ведь это так просто – прикинуться родственником человека, который ничего не помнил. А мне быстро донесли, что я – не деревенский дурачок, а вполне себе обеспеченный мужик с большими деньгами. И сразу после этого такой наплыв посетителей в мою палату.

Я очень хотел бы вспомнить каждого из них, но сознание играло со мной в тупую игру «верю-не верю» на каждое произнесенное предложение. И лишь чувства или молчали, или проявляли себя.

Когда впервые увидел Хави, я почувствовал умиротворение и спокойствие. Доверие – вот что было основой наших отношений, поэтому брат стал первым, в чьих словах я перестал сомневаться.

Когда в палату вошла плачущая мать в окружении сестер, сердце дрогнуло еще раз, наполняясь теплотой. И если Марию и Сару мне в тот же момент захотелось успокоить, то с сеньорой Солер все оказалось куда сложнее.

Я чувствовал, что у нас с ней есть связь. Не сомневался, что мы – родственники. Но почему-то каждый раз, когда она смотрела на меня с нежностью во взгляде и говорила что-то о моем прошлом, меня не отпускало ощущение, что мать что-то недоговаривала. Или приукрашала.

Триггером стала Ана. Я прекрасно помнил, как во время осмотра врач поинтересовался, не нужно ли сообщить моей жене. Какой жене, удивился я тогда. А мать, находившаяся рядом каждую минуту, вдруг поджала губы и сурово заявила:

– Эта гадина нас бросила.

Это был первый, но далеко не единственный раз, когда слова сеньоры Солер вызывали острое отторжение. Но я далеко не сразу понял, почему.

О моей жене мама говорила много, и почти всегда – что-то плохое. Что Анна меня соблазнила, почти приворожила. Что крутила мой, как хотела, а я совсем потерял голову и был на себя не похож. Что она заставила жениться на себе, что совершенно не занималась домом, а большую часть времени проводила с подругами в клубах и барах, прожигая мои деньги.

Не могу сказать, что я верил, но мне нечего было возразить. Я просто слушал и впитывал, каждый раз все больше и больше задумываясь о том, что вряд ли стал бы терпеть рядом с собой такую женщину. Да, я ничего не помнил, но ощущения! Я ведь понимал, что не тот человек, которым легко манипулировать, да и эмоциям я не поддавался с такой легкостью, как тот же Хави или мама. Тогда зачем я женился? Тем более на женщине, которая ни во что меня не ставила.

А после Хавьер привез меня домой. Ко мне домой, на виллу, где я жил последние полгода до исчезновения. Мать пыталась противиться, мол, нельзя оставлять меня одного, за мной нужен был уход, но к тому моменту ее забота уже сидела у меня в печенках. Я хотел одиночества и, едва переступив порог дома, вздохнул свободно.

Тут я чувствовал себя на своем месте. Среди этих панорамных окон, светлой мебели и цветных диванных подушек.

– Красивые, – вот что я сказал, взяв одну из них в руки.

– Это Ана выбирала, – печально улыбнулся Хавьер. И кивнул на фоторамку на каминной полке.

Там я обнимал невысокую стройную девушку на фоне заката. Мы оба босиком стояли на песке и счастливо улыбались в камеру. Рядом со мной ее фигура казалась миниатюрной, но при этом я не мог сказать, что пара на фото выглядела нелепо или несовместимо, как две наложенные друг на друга вырезки из разных журналов. Нет, те двое идеально друг к другу подходили, несмотря на мужскую массивность и женскую хрупкость.

Даже странно было осознавать, что этот мужчина на фото – я. Таким счастливым и беззаботным я себя никогда не ощущал.

На мне были черные брюки и белая рубашка, на ней – легкое белоснежное платье с ажурным лифом и летящей юбкой. Никаких вульгарных вырезов или провокационных декольте, очень нежный фасон, идеально подходивший девушке с лицом сердечком. Русые волосы трепал морской ветер, и если сначала мне показалась, что прически и вовсе не было, то чем больше я смотрел, тем больше видел маленьких косичек со светлыми бусинками.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что мне больше хочется рассматривать именно их – бусинки, косички, кружева на платье, лишь бы на подольше оттянуть момент взгляда в глаза. Я боялся, что не узнаю свою жену. И так же боялся, что узнаю.

Но, к счастью и разочарованию одновременно, узнавания не было. Только сказать, что серые раскосые глаза оставляют меня равнодушным, я не мог. Нет, я смотрел на женщину, которую не помнил, и ощущал, как внутри начинает что-то ворочаться. Какой-то коктейль из чувств и ощущений. Словно я оказался там, на побережье. Словно я ощущал песок под ногами, дуновения ветра на лице, даже морские капли, хотя на фото от края воды мы стояли достаточно далеко. А кончики пальцев на левой руке закололо от ощущения неровной ткани под ними.

Я хмурился, не понимая, как такое возможно. Прикрыл глаза в попытке избавиться от образов, но стало лишь хуже: мне вдруг показалось, что рядом со мной кто-то был. И этот кто-то нежно прижимался к моему боку точно так же, как это делала девушка на фото.

Но когда я вынырнул из навеянных образов, рядом находился только брат, и он стоял достаточно далеко, чтобы хоть как-то повлиять на мое восприятие. Не подходил, не говорил, не двигался. Давал мне время или вспомнить, или познакомиться с женой заново.

Помню, как разозлился в тот момент – на себя и на девушку со снимка. За то, что не мог вспомнить, за то, что ее не было рядом. За то, что ничего не понимал. И уже порывался убрать злосчастную рамку куда подальше, туда, где никогда не буду ее видеть, как вдруг наткнулся взглядом на лежащий рядом браслет. Простой, незамысловатый, узкая кожаная полоска черного цвета и серебряные крепежи с цепочкой между ними.

Не сомневался ни минуты, прежде чем взять его в руку. Шестое чувство буквально кричало о том, что эта дешевая вещь, совершенно не вписывающаяся в обстановку, – моя.

Тогда я впервые почувствовал боль. Не физическую. Душевную. Меня накрывало такой тоской, стоило только провести пальцем по маленьким звеньям, что я едва не выл в голос. Взгляд сам собой метнулся обратно к фотографии, заставляя разум запоминать каждую деталь. Косички. Бусинки в волосах. Вышивку на платье. Расположение песчинок у ног.

Серые глаза в обрамлении пышных ресниц, которые смотрели в самое сердце и переворачивали в нем что-то.

Сами собой в голове всплыли рассказы матери о моей жене. Сеньора Солер не очень любила говорить о ней, но в те пару раз, когда я задавал вопросы, мама была неумолима в своих описаниях. В ее глазах я был женат на дьяволице, не меньше.

Но та девушка, что смотрела на меня с фото, не создавала впечатления прожженной стервы, гуляющей налево и направо и изводящей мужчину, к которому так доверчиво жалась. В ее глазах я видел чувства, которые невозможно сыграть. И верил, что эти чувства были обращены ко мне.

– Почему она ушла? – спросил я у брата, так и не выпустив браслет из рук. Я помнил, как его сняли с моей руки при поступлении в больницу. Удивительно, что Хави его нашел и принес сюда – а в том, что это сделал именно брат, я не сомневался.

Хавьер растерял улыбку.

– Я не знаю, Ди. Мне не удалось с ней связаться. Последний раз с ней разговаривала мама, и ей Ана сказала, что для нее это слишком.

Я кивнул, хотя не понял ровным счетом ничего.

– Этот браслет она подарила тебе в честь месяца со дня свадьбы. Сама сделала, – подойдя ближе, тихо произнес брат. А после уже другим, куда более глухим тоном добавил: – Ей было очень тяжело, когда ты пропал. От нее буквально ничего не осталось. Призрак, а не человек. И, знаешь. Возможно, для нее так действительно лучше. Она настолько отдавала себя тебе, что это уничтожило ее саму. Нельзя настолько терять себя в другом человеке, Ди.

Мы потом еще не раз говорили об этом – о моем браке и о Ане. И то, что рассказывал мне Хави, кардинально отличалось от слов матери. Я так и не набрался смелости спросить у брата, почему, но догадывался, что сеньора Солер просто не одобрила мой выбор женщины. А уж в том, что это был именно мой выбор, я к тому моменту уже не сомневался.