Диего Солер
Я никогда столько не улыбался, как за время того обеда. И, наверное, я никогда в жизни столько не умилялся всему. Как Александр пересчитывал картошку в наших тарелках, уверенный, что мне положили больше, но сбивался, потому что умеет считать только до пятнадцати. Как он пачкал руки и губы в кетчупе и уворачивался от матери, пытавшейся всучить ему салфетку. Как сосредоточено вытирал каждый пальчик, когда ту же самую салфетку подал ему я. Как пил через трубочку молочный коктейль и тер глаза, сурово заявляя, что он не устал.
И хотел бы я сказать, что все мое внимание было приковано к сыну, но это была бы ложь. Я не следил за Анной специально, но невольно отмечал каждую ее реакцию. Как нежно она улыбалась, глядя на сосредоточенно считающего сына. Как качала головой и вздыхала, когда он капал соусом на футболку. Как показательно хмурила брови, пытаясь привести ребенка в порядок, а потом отворачивалась, чтобы спрятать улыбку, когда Александр беспрекословно выполнял мою просьбу вытереть руки.
Каждое действие Анны откликалось во мне не меньше, чем действие нашего сына. Не так, как должно было откликаться действие женщины, с которой я собирался развестись. Она меня цепляла – каждым своим взглядом, наклоном головы, поднятыми глазками. Что-то внутри меня, что-то неизведанное и необъяснимое, тянулось к ней снова и снова, стоило только нам посмотреть друг на друга хотя бы на секунду. Я хотел ей улыбаться. Не потому, что она – мать его моего сына. Потому что она – это она.
Вчерашний вечер что-то изменил во мне, и дело было не в рассказе Аны о наших отношениях. Дело было в ней и том, что она вызывала во мне. Это уже не интерес потерявшего память человека, это не симпатия из-за общего ребенка. Мне не хотелось в это верить, но я давно уже перестал врать сам себе, поэтому признавал: это влечение. То самое сугубо мужское влечение, когда сидящая напротив женщина тебе нравится. Нравится настолько, что хочется ее узнавать, проводить с ней время, держать за руку. И не только это.
Разум бунтовал, напоминая, что у меня есть Елена. Но чем больше времени я проводил в компании Анны и Александра, тем меньше этот довод меня волновал. Мысль о том, что моя семья – это сидящие рядом двое, уже не казалась мне сугубо юридическим фактом. И я пока не понимал, как к этому относиться.
Мы вышли из ресторана спустя час. Александр к тому моменту уже больше молчал и все чаще зевал, но до последнего храбрился и пытался потащить нас гулять дальше.
– Тебе нужно поспать, солнышко, – качала головой Анна.
Александр топал ногой и останавливался на месте, вырывая свою ладошку из маминой руки.
– Нет!
Хмурился, складывал руки на груди, смотрел зло. А у самого при этом глаза едва ли не слипались.
– Саша! – Ана предприняла еще одну попытку, но наш сын оказался непреклонен.
– Я хочу гулять!
Если честно, я понятия не имел, как реагировать на детские истерики – такого опыта я у меня еще не было. Дети Сары если и пытались при мне капризничать, всегда делали это в присутствии своей матери, а та могла их успокоить одним словом. Я был уверен, что и Анна умела парочку подобных фокусов, но, когда она поднимала на меня немного извиняющийся, немного испуганный взгляд, я просто не смог остаться в стороне.
– Эй, малыш, – опустившись перед сыном, вынудил его перестать прожигать недовольным взглядом Анну. – У меня есть предложение. Давай сейчас я отвезу вас с мамой домой, вы отдохнете, а вечером мы вместе сходим в парк. Как ты на это смотришь?
Александр смотрел настороженно, недоверчиво. Сомневался, искал где-то подвох. Но его не было. Я собирался проводить со своим ребенком столько времени, сколько потребуется, чтобы жгучее чувство вины внутри меня сдохло в страшных муках, а у Алекса не возникло даже намека на мысль, что отец его оставил.
Хм, Алекс. Я первый раз мысленно сократил имя сына, и мне это понравилось. Словно новый виток отношений, большая близость. Нужно будет обязательно узнать у него, не против ли он такого обращения. Я был бы рад называть его так.
– Ди, спасибо за предложение, но у тебя наверняка много дел, – в отличие от еще слишком маленького Александра, Анна прекрасно умела находить проблему там, где ее не имелось. – Мы не будем навязываться или…
Я не дал ей договорить, остановив одним взглядом.
– Мои дела подождут, – произнес так, чтобы Ана поняла: я не отступлюсь от принятого решения. И, что удивительно, мне не пришлось приводить ни один из подготовленных аргументов, чтобы убедить жену: она удерживала мой взгляд еще недолго, а после чуть поджимала губы и кивала. Улыбнувшись ей вполне искренне, я вернул все свое внимание сыну. – Так, маму мы уговорили. А тебя?
Алекс посмотрел на маму, но это был практически мимолетный взгляд. Не знаю, что именно сделала Анна, но мне показалось, что она полностью отдала право выбора ребенку.
– А ты точно придешь вечером? – неуверенно поинтересовался мой сын.
– Совершенно точно, – кивнул я. – И мы съездим в парк Гуэль. Вы с мамой уже были там?
– Нет, – выдохнула за моей спиной Анна.
– Вот и прекрасно, – улыбался я уже сыну. – Одобряешь план?
Александру потребовалось несколько секунд, прежде чем кивнуть. А у меня от его согласия камень с души свалился. Кажется, у меня неплохо получалось быть отцом. Осталось закрепить успех.
До машины сына я нес на руках – спустя пару шагов Алекс споткнулся, я его удержал и предложил альтернативный вариант передвижения. Спавший на ходу сын возражать не стал. Зато его мама попыталась заикнуться, что они вполне могли бы доехать на такси, чтобы не утруждать меня.
– Ана, – в какой-то момент я остановился и посмотрел на свою жену со всей доступной серьезностью. Я говорил на испанском, чтобы сын не понял, хотя он, кажется, уже пару метров как мирно спал на моем плече. – Наш ребенок не может меня утруждать. Никак. Ни в чем. И пока он хочет быть со мной, я сделаю все, чтобы быть рядом с ним. Идет?
Она хмурилась точно так же, как совсем недавно этот делал Александр.
– Это не обязательно… – начала Ана, но я вновь не дал ей договорить.
– Обязательно, – я сделал шаг вперед, сокращая между нами расстояние. Анна подняла на меня взгляд – сегодня она в легких балетках, поэтому значительно ниже меня ростом, и это заставляло меня чувствовать свою ответственность и за нее. Такая маленькая, мне хотелось защищать ее ото всех. Но в серых глазах – недоверие, и я попытался его оттуда убрать. – Ана… он держал меня за руку всю прогулку. А я не хотел его отпускать, и сейчас не хочу. Мне тошно от одной мысли, что нам снова придется расстаться.
Своей цели я добился: недоверие Анну отпустило, но на его место пришло нечто более разрушительное: сожаление и вина. Я не хотел обвинять жену и не хотел, чтобы она восприняла мои слова как упрек. Поэтому взял небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями.
– Я хочу наверстать это время, Ана, – признался я на выдохе, удобнее перехватывая сына. Он казался таким маленьким в моих руках, и от этого сердце щемило от нежности. – Каждую минуту, что я пропустил, просто не набрав ни разу твой номер. Пожалуйста, не запрещай мне это.
Она смотрела на меня пристально, словно пыталась разглядеть за моими словами обман или второе дно. Но я был честен и искренен с Анной, и, пожалуй, она единственная, с кем я таким был. Раскрыть душу ей не казалось слабостью. Не было страха, что она этим воспользуется, чтобы причинить боль.
Она и не воспользовалась. Потрясающая женщина.
– Я не собираюсь ограничивать ваше общение, Ди, – призналась она, но напряжение из ее голоса и тела так и не ушло окончательно. – Особенно после того, как Саша тебя принял. Это было бы жестоко по отношению к нему в первую очередь. Конечно, ты можешь проводить с ним сколько угодно времени, пока мы здесь. Но давай не будем жить одним моментом, потому что однажды мы с Александром вернемся домой, и ты уже не сможешь быть с ним рядом постоянно. Что тогда с ним будет, ты об этом подумал?
Определенно, под этим «вернемся домой» Анна имела в виду вовсе не отельный номер. И я только теперь понял, что у моего сына действительно другой дом, и не просто не со мной, он – в другой стране, где у Александра целая жизнь, устоявшаяся без меня. Всего минуту назад меня ломало от необходимости расстаться с ребенком на несколько часов, а сейчас я задыхался от мысли, что мне придется расстаться с ним на гораздо больший срок и дальнее расстояние.
Мне было больно. Не тошно, не страшно, не противно, а именно больно, и больно до такой степени, что хотелось выть. Я никогда не испытывал подобного, даже в те времена, когда неспособность разобраться в собственной жизни и самом себе сводила меня с ума. Тогда я знал, что все преодолею. Теперь такой уверенности не было.
Не было ее у Анны – поэтому в ее глазах я видел сожаление. Но чем дольше я на нее смотрел, тем сильнее во мне крепла мысль, что сына я не отпущу. Никогда.
– Я понял, – произнес только для того, чтобы успокоить нас обоих. – Я придумаю что-нибудь.
Например, уговорю их переехать в Испанию. Или сам перееду в Россию. Но я точно не оставлю больше своего ребенка.
Я стану для него идеальным отцом. Чего бы мне это не стоило.