Глава 44.

Диего Солер

– Почему у меня такое ощущение, что ты хочешь столкнуть меня за борт?

Хавьер, сияющий, как начищенная монетка, остановился рядом со мной, уперевшись локтями в перила на верхней палубе моей яхты. В руках он держал бокал с соком, без стеснений подставлял солнечным лучам свой обнаженный торс и наверняка стрелял в меня насмешливым взглядом, но из-за темных солнечных очков убедиться в этом я не мог.

– Потому что я очень хочу столкнуть тебя за борт.

Хави приехал утром, как и договаривались. Он не отпускал меня одного в море, да я и сам после произошедшего не стремился делать это в одиночку. Но, словно сомневаясь в моем решении, брат привел другой убойный аргумент: он хотел провести время с моим сыном.

Я не мог ему в этом отказать. Как и Алексу, который с дядей действительно неплохо ладил. А побыть для них переводчиком мне было не сложно.

Поэтому в тихой бухте мы отдыхали впятером. Анна и Лера сейчас кормили Александра на нижней палубе, и совсем недавно их общество покинул Хавьер, до этого больше мешавший, чем помогавший в этом сложном занятии: накормить моего сына обедом.

Я не видел проблемы в том, чтобы ребенок поел тогда, когда сам этого захочет. Но, когда я заикнулся об этом, Ана бросила на меня такой проникновенный взгляд, что я тут же сдал назад. Ссориться с ней мне не хотелось, равно как и подрывать ее родительский авторитет на глазах у Алекса, поэтому, пообещав ребенку пустить его за штурвал на обратном пути, я ушел наверх, наблюдая за своей семьей со стороны.

– А папа точно даст мне порулить? – расслышал я в один из моментов, когда ветер подул в мою сторону.

– Конечно, – с готовностью подтвердила Ана. – Папа всегда выполняет свои обещания.

Я испытал прилив гордости за то, что еще не разу не подвел веру Анны в свои слова.

– Не злись, – толкнув меня плечом, отвлек брат. – Ана для меня – как младшая сестра.

Я это понимал – разумом. Но ничего не мог поделать с чувствами, которые сходили с ума каждый раз, когда Хавьер дотрагивался до моей жены.

Он не совершал ничего предосудительного. Поздоровавшись, поцеловал Анну в щеку, когда приехал. Взял за руку, когда помогал перебраться на яхту. Пару раз дотронулся до плеча, когда они мило обсуждали что-то из прошлого.

Нет, я не ревновал Ану к собственному брату. Я… завидовал ему. Потому что он мог позволить себе то, чего не решался сделать я.

Вчера я едва удержался от того, чтобы поцеловать Анну. Точнее, я не сдержался, и, если бы не визит Елены, сомневаюсь, что моего здравого смысла хватило бы, чтобы не утащить жену ночевать в собственную спальню. И поблагодарить бы Мартинез за это, но ее роль я осознал только сегодня, а вчера, увидев знакомую машину на экране домофона, я разозлился.

Мне не свойственны такие сильные эмоции, особенно в негативном ключе. Да, я мог выйти из себя, когда на работе что-то шло не так, как было задумано – но в такие моменты я обычно злился сам на себя, а не на окружавших меня людей. Но вчера… вчера я почти ненавидел Елену за ее несвоевременный визит.

Я должен был выгнать ее сразу же, но тогда логичная часть взяла верх над чувственной. Я… испугался, что, оставшись с Аной один на один, наделаю глупостей, за которые мы оба меня не сможем простить. Мне нужна была передышка, нужна была минута вдали от источника постоянного соблазна, чтобы во всем разобраться. Нужно было что-то, в чем я был уверен – а Елена всегда была олицетворением самого понятного в моей новой жизни.

Но я не учел фактора Леры. Это и стало моей ошибкой.

Наверное, я должен сказать ей спасибо за вчерашнюю сцену: слова Валерии многое расставили по своим местам. Я понял, почему она меня недолюбливала, и осознал, что мои сомнения по поводу Аны заметны не только мне. Нерешительность – то, что мне самому в людях не нравилось, но вчера, благодаря Лере, я словно посмотрел на ситуацию со стороны.

У меня была жена. Законная. Да, незнакомая, но привлекательная – причем, не только в плане внешности, но и эмоций.

У меня был сын – замечательный ребенок, которого я полюбил всем сердцем буквально за одну минуту. Малыш, который нуждался во мне намного больше, чем мог это показать.

И была Елена. Женщина, с которой у меня «отношения». Но, рассуждая о них, я не мог определиться, что именно вкладывал в это понятие тогда, когда еще не знал Анну.

Мы с Мартинез вместе жили, но правильнее было бы сказать вместе «ночевали», приходя в ее квартиру после работы. У нас был прекрасный секс, мы неплохо ладили и превосходно сходились в рабочих моментах. Но если взять, например, мою помощницу, Бланку, то про нее я мог сказать то же самое, исключив разве что постельную совместимость. Значило ли это, что с ней у меня тоже «отношения»?

Очевидно, что нет. Потому что ни одна, ни вторая не будили во мне никаких иных эмоций, кроме симпатии и удовлетворения, пусть и по разным поводам. А вчера к Елене я впервые за три года почувствовал злость.

И прозрел. Потому что там, в другом конце коридора, стояла другая женщина. С которой мы неплохо ладили. С которой превосходно сходились в вопросах воспитания ребенка. И с которой – я даже не сомневался – совпали бы в вопросе поцелуев.

Но помимо всего этого она будила во мне чувства. Настоящие, живые эмоции, целый спектр, который я до сих пор не мог до конца разложить на составляющие. Там и влечение, и гордость, и восхищение, и желание заботиться. То, что я порой не ощущал даже к матери и сестрам. Но глубже. Ярче. Сильнее.

И если до этого момента я еще сомневался, может ли эта симфония быть взаимной, то в тот момент, глядя на явно храбрившуюся Анну, задиравшую подбородок выше и не отводящую взгляда, я понял со всей четкостью:

Я – идиот.

Мне не нужно было никого выбирать. Я свой выбор сделал в тот момент, когда принял своего ребенка. Или еще раньше, когда впервые в новой жизни встретил его мать? Ведь именно с того вечера в холодном Екатеринбурге я не мог выкинуть Анну Солер из головы.

Поэтому я не поднимал тему развода. Поэтому я стремился проводить каждую свободную минуту своего времени рядом с ними – удивительной женщиной и замечательным ребенком. Теми, кого считал своей семьей лишь на бумаге.

Но идиот я не поэтому. А потому, что не признался сразу ни Анне, ни Елене. Ведь им обоим приходилось непросто, а мое молчание все только усугубляло.

Вот я и решил устроить вечер откровений – сначала с одной женщиной, потом – другой. Мартинез, несмотря на то что я малодушно откладывал наш разговор, все-таки дождалась меня на кухне, потягивая вино, которое я открывал для Аны и Леры за ужином. И, подняв на меня взгляд, сразу же сделала правильный вывод:

– Судя по всему, на этом все?

Я опустился напротив.

– Прости, Елена, – я решил быть честным. – Но я не прощу себе, если не попробую сохранить свою семью. Ты – замечательная женщина, но я не уверен, что смогу дать тебе то, что ты хочешь. Потому что сам хочу другого.

Елена понимающе кивнула и сделала еще глоток. Ее лицо не выражало ничего, как и взгляд – ни злости, ни расстройства. Только пустоту.

– Этого следовало ожидать, – спустя недолгую паузу заявила она и отставила недопитый бокал. – С самого первого дня ты смотрел на нее так, как на меня никогда не смотрел.

Я не нашел, что возразить. И попытался не оправдаться, но объясниться, но Мартинез слушать не стала.

– Это твоя жизнь, Диего, – покачала она головой, прерывая меня на середине фразы. – Твои чувства и твой выбор. Не сказу, что я его понимаю – я, наверное, еще не осознала до конца, что ты можешь вот так просто перечеркнуть то, что было между нами. Это ведь не мимолетная интрижка, это целые годы!

Впервые за разговор ее голос зазвучал громче. И я понимал, что это – эмоции, на которые обиженная женщина имеет полное право. Но думал о том, что она может разбудить Алекса и Ану. И еще сильнее убеждался, что принял правильное решение.

– Поэтому прости, но я поработаю из дома ближайшее время. Мне нужно как-то это все пережить в тишине и одиночестве.

Я согласился – это меньшее, что я мог для нее сделать. И предложил переночевать в свободной гостевой, но Елена отказалась и сама вызвала такси.

Она не попрощалась – даже не обернулась, уходя. А уже в дороге скинула сообщение, что заберет машину как-нибудь потом.

Учитывая, что автомобилей у нее было три, проблем с передвижением по городу у Елены точно не возникнет.

Когда за ней закрылись ворота, я почувствовал облегчение.

Я все сделал правильно.

И продолжил делать это дальше, когда не стал давить на Анну в наше первое совместное утро. Когда она появилась на кухне, немного сонная, немного растрепанная, мне до зуда в пальцах захотелось ее обнять и завершить то, от чего вчера нас оторвали. Но Ана смущенно мне улыбнулась и потупила взгляд, словно не верила, что я действительно сижу напротив нее один. Но, во избежание недоразумений, я сразу пояснил, что вопрос с Еленой решен. Как я и обещал.

А потом проснулся Алекс, приехал Хавьер, и ухаживать за женой мне стало банально некогда. Здесь же, на яхте, не было ни одного момента, чтобы мы с Анной остались вдвоем хотя бы на минутку. Чтобы я мог признаться ей в том, что мои демоны, о которых мы говорили вчера, кажется, уже в нее влюбились.

Я хотел, чтобы мы прояснили этот момент сначала между собой, чтобы уже после сообщать другим о изменившемся статусе наших отношений. Поэтому был вынужден сдерживать себя, ограничиваясь вежливостью и внимательностью.

Зато Хавьеру ни в чем себя не нужно было ограничивать, и впервые в своей осознанной пятилетней жизни я испытал зависть к своему брату, ведь у него было то, чего не было у меня: совместных воспоминаний с Анной. Тех, о которых они могли вспомнить мимолетом и обсудить за непринужденной беседой. Те, от которых на лице улыбка, а в глазах – счастливый блеск.

Все это я уже видел у Аны, когда она рассказывала о нашем прошлом. Но я не мог ее в этом рассказе поддержать.

– Ты ведь не собираешься ее упускать второй раз? – прервал мои рассуждения Хави, вынуждая перевести взгляд на него.

Ради этого вопроса брат даже очки поднял себе на лоб, чтобы я мог видеть: несмотря на улыбку, спрашивал Хавьер совершенно серьезно.

– Моему сыну нужна полная семья, – ответил я не совсем то, о чем меня спрашивали.

Но Хави на это не повелся.

– То есть, ты собираешься сойтись с Аной только ради этого? – он выпрямился и расправил плечи, словно пытался задавить меня своей широкой фигурой. Мои слова ему не нравились, и Хавьер не стеснялся выражать это и сдвинутыми бровями, и поджатыми губами, и стальным блеском в глазах. – Из-за Алекса?

Я поймал себя на мысли, что вряд ли в этот момент Хавьер переживал за меня. Скорее, его выводил из себя тот факт, что я мог отнестись к Анне как к необходимости.

Я отчетливо почувствовал, как моя вполне безобидная зависть трансформировалась в ревность. Но не стал разбираться, кого я ревновал: Анну к Хави или Хави к Анне, а просто признался:

– Я собираюсь сойтись с Анной, потому что только рядом с ней чувствую, что по-настоящему начинаю жить.

По лицу Хавьера медленно расползлась улыбка.

– Ты что-то вспомнил?

И столько надежды было в этом вопросе, что я на миг почувствовал себя злодеем, когда отрицательно качнул головой.

Но Хави если и растерял свое воодушевление, то совсем чуть-чуть.

– Когда ты признался, что собираешься в Россию ради девушки, с которой знаком чуть больше недели, я спросил у тебя, что такого ты в ней нашел, – признался вдруг Хавьер. – Знаешь, что ты мне ответил?

Очевидно, я не знал, но долго мучить меня неведением брат не стал.

– Ты сказал, что лишь рядом с ней начал понимать, что такое жизнь.

Я усмехнулся.

– Говорят, история циклична.

И моя зациклилась на ней, женщине, подарившей мне сына, которая сейчас бережно прижимала того к своей груди и целовала в макушку.

– Ваша любовь стоит того, чтобы ее вспомнить, – вдруг наклонившись ко мне, доверительно сообщил Хави. – Но даже если твоя память не отзовется… просто влюбись в нее заново. Поверь, ты не пожалеешь.

Я уже не жалел. Особенно в такие моменты, когда Ана, поймав мой взгляд, смущенно мне улыбалась.

____

Дорогие читатели, приглашаю вас в свою новинку!

КИНЖАЛ ДЛЯ ДОНА

Аннотация к книге "Кинжал для дона"

Ее учили быть Тенью.

Незаметной. Смертельно точной. Верной только ему.

Беатрис Кастелли — не любовница, не жена, не святая. Она — оружие в руках дона мафии. Та, кто уничтожает врагов в тени его трона. Та, кто не имеет права на ревность… даже когда Данте Орсини берет в жены другую — ради власти, вопреки собственным принципам.

Он выбрал власть.

Данте Орсини — Дон семьи. Каждое его решение — оковы на чужой жизни. Он продал свою душу ради мира, силы и фамилии, оторвав от сердца ту, кому меньше всего хотел причинить боль.

Он — ее крест. Ее долг. Ее конец.

А она — его безмолвная присяга.

И если кто-то встанет между ними — даже сама судьба, — он падет.

Потому что все, что осталось в нем живого… носит ее имя.

https:// /shrt/PS9z

В тексте есть:

- итальянаская мафия;

- властный герой и сильная героиня;

- сцены жестокости и насилия, но не между ГГ

Загрузка...