Натали Лан

20 глава

Следующее утро начинается с поездки к родителям.

Приняв накануне поспешное решение поехать на море с друзьями, я совсем забыла о том, что все, кому я могу доверить животных, уезжают вместе со мной. Мне стоило немалых усилий взять в руки телефон и набрать мамин номер. Что может быть унизительнее просьбы о помощи у того, кто с такой легкостью оставил тебя и ушел, не оборачиваясь?

После их переезда наше общение довольно быстро свелось к непродолжительным и неловким разговорам, которые доставляли нам всем один сплошной дискомфорт. По этой причине мы перешли на переписки в мессенджере, и последние пару лет «разговариваем» только так. Нашу виртуальную семейную идиллию нарушают мои редкие вылазки к ним в гости по праздникам или их внезапные порывы поужинать вместе в каком-нибудь изысканном ресторане.

Но после общения с психологом я поняла, что хочу наладить наши отношения. Несмотря на то, что они ни разу не пытались передо мной извиниться, я уверена, что они уже давно все осознали. Не всем от природы дана несгибаемая сила духа, и далеко не каждому хватает смелости попробовать все исправить. Но, как бы там ни было, родители – единственные, кто ответственно подойдут к моей просьбе присмотреть за Пломбиром и Угольком.

– Подвезти вас? – предлагает за завтраком Ясмина.

– Если тебе не трудно, – благодарно отвечаю я.

Через час мы с соседкой подъезжаем к двухэтажному дому, отделанному бежевыми фасадными панелями. Мама стоит на пороге, сцепив перед собой руки. На ней летний бордовый сарафан и домашние тапочки. Русые волосы, как обычно, собраны в небольшой хвостик на затылке.

– Твой отец на работе, – первое, что она говорит мне, когда я подхожу к ней с Пломбиром на поводке. Ясмина идет позади, держа переноску с Угольком.

– И тебе доброе утро, мам, – я захожу в открытую настежь дверь, параллельно кивая растерявшейся Яс, – идем.

Когда мы оказываемся внутри, мама забирает из рук соседки переноску.

– У меня в детстве тоже жил черный кот, – сообщает она, выпуская Уголька на пол. – Точнее, кошка. Ночка.

– Хорошее имя… для черной кошки, – многозначительно кивает подруга, снимая обувь.

– Раньше не заморачивались с именами, – мама переводит взгляд на Пломбира, – никогда бы не подумала, что моя дочь назовет собаку в честь сливочного мороженого.

Я отпускаю пса с поводка, и они вместе с Угольком убегают в гостиную, где забиваются под диван.

– У них стресс, – объясняю я, нервно заламывая пальцы.

– И у тебя, похоже, тоже, – мама касается моего плеча, – не переживай, они в надежных руках.

– Знаю, просто не хочу, чтобы им было страшно и одиноко.

Наши с мамой взгляды встречаются, и она удрученно вздыхает.

– Этого не произойдет. Обещаю.

– Хочется в это верить, – слишком язвительным тоном отвечаю я.

– Пойду посмотрю, как они там, – прервав нашу перепалку, Ясмина уходит в гостиную, оставляя нас наедине.

– Поговорим на кухне? – не дождавшись ответа, мама уходит в противоположную сторону дома.

Устроившись за небольшим столиком в центре комнаты, я оглядываюсь, пытаясь представить, каково было бы жить здесь вместе с ними. На подставке стоит прозрачный заварочный чайник, внутри которого плавают цветки ромашки. На плите только одна небольшая керамическая кастрюля, а на столе лежат две льняные белоснежные салфетки. Я борюсь с желанием взять одну из них в руки и вдохнуть так хорошо знакомый запах дома.

– Ты писала, что уезжаешь жить в столицу, – начинает мама, присаживаясь напротив меня. – Не передумала?

– С чего бы? – не специально, но в большинстве ее слов я привыкла видеть осуждение. – Меня взяли на работу, помнишь?

– На стажировку, – поправляет она меня, – это только половина успеха.

– Перестань, – прошу я ее, – даже если мне откажут, в столице полно другой работы.

– Что насчет квартиры? – этот вопрос задевает сильнее других, потому что они сами оформили ее на меня, а теперь не довольны тем, что я решила в ней не жить.

– В ней будут жить мои лучшие друзья, – уверенно отвечаю я, пытаясь одной только интонацией показать, что эта тема даже не обсуждается.

– Почему бы тебе ее не продать? Тогда ты бы смогла…

– Мам! – мне не доставляет удовольствия перебивать ее, но неужели так трудно просто уважать мое решение? – Им нравится эта квартира, и она много для них значит. На этом предлагаю закрыть эту тему, ладно?

– Ладно, – она пожимает плечами, словно не понимает, почему я так реагирую. – Но ты ничего не говорила про поездку на море.

– Это спонтанное решение.

– Понятно, но у этого решения есть хоть какая-то веская причина? – не унимается мама. – У тебя столько дел перед переездом, а ты срываешься в незапланированное путешествие. Это не похоже на мою дочь.

– Какая, по-твоему, у этого может быть причина? – усмехнувшись, я откидываюсь на спинку стула. – Друзья – это моя семья. Не могу же я упустить возможность провести с ними последние дни перед отъездом в другой город.

– Друзья никогда не станут твоей семьей, – сквозь зубы проговаривает она.

– Неужели? – не знаю, что в этот момент меня разрывает сильнее: злость или обида. – Хочешь поведать мне, что такое настоящая семья? Или подождем папу?

– Не обязательно быть такой жестокой, Наташа.

– Поверь, я ненавижу с тобой ругаться, – мне грустно находиться в такой близости от нее и не чувствовать прежней безоговорочной любви. В моем «я люблю тебя, мама» появилось слишком много «но». – Меньше всего мне хочется тебя обидеть, но и по-другому у нас пока не получается. И это не только моя вина.

– Знаю, ты ждешь извинений, – когда мама говорит эти слова, я вздрагиваю от неожиданности. – Но они ничего не значат. Разве тебе станет легче? Нет, не станет. Разве слово «прости» изменит то, что произошло с тобой? Нет, не изменит.

– И что, это причина годами хранить молчание и делать вид, что ничего не случилось? – я поднимаюсь с места. – Какой абсурд.

– Пока ты не примешь случившееся, как данность, мы не сдвинемся с мертвой точки. Наши отношения будут только ухудшаться, пока мы окончательно не станем чужими людьми, – мама тоже встает со стула. – Этого ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты не пыталась мной манипулировать и внушать чувство вины за наши испорченные отношения! – не сдержавшись, я хлопаю по столу и тут же подношу покрасневшую ладонь ко рту. – И если ты не веришь в силу искренних слов, то нам просто не о чем говорить.

– Ты не поговорила с нами. Не рассказала, что с тобой происходит, – заметив стоящие в ее глазах слезы, я крепко стискиваю зубы.

– Ты несколько раз находила меня в туалете, – говорю я, переходя на шепот, – ты была рядом, когда я полностью сменила гардероб. И неужели ты ни разу не слышала, как громко я плачу в соседней комнате? Неужели не видела, как я мучала себя голодом? И ты совсем ничего не заподозрила, когда я начала переедать?

– Хватит, – она практически умоляет меня прекратить, пока по ее щекам бегут слезы, – перестань, пожалуйста.

– Знаешь, в чем я никогда не буду на тебя похожа? – мой голос не просто дрожит, он на грани того, чтобы покинуть меня навсегда. – Я не боюсь говорить. Не боюсь просить о помощи. И мне хватает смелости предлагать свою помощь другим. Да, зачастую им это не нужно, но разве могу я называться человеком, если пройду мимо? Можешь ли ты называться матерью после игнорирования моих проблем и своего ухода?

– Зачем ты так? – мама обессиленно опускается на стул.

– Я не хотела, чтобы вы переживали, а потому молчала до самого конца. Вы были моей опорой, я никого не любила так, как вас. Как я могла признаться тебе в своей слабости?

– Нужно было мне все рассказать.

– Ну прости, что у меня не хватило смелости. Прости, что сломалась, и что огорчила тебя. Я делала все, чтобы вас не потерять, но именно это и случилось.

Когда Ясмина появляется в комнате, мама продолжает плакать, спрятав лицо в ладонях.

– Ты как? – беспокойно спрашивает подруга и, не дождавшись ответа, обнимает меня за плечи.

– Нормально, дай мне минутку, – прошу я ее.

– Жду тебя в машине, – быстро поцеловав меня в щеку, она уходит на улицу.

– Мам, – начинаю я, подойдя к ней со спины, – ты точно сможешь присмотреть за ними? Они мне как дети.

– Твои питомцы будут в порядке, – обещает она, и я ей верю. – Больше я тебя не подведу.

– Спасибо, – я наклоняюсь, чтобы обнять ее.

Какое-то время мы практически не двигаемся. Она прижимает наши руки к своей груди, и я чувствую, как сильно бьется ее сердце.

– Мы с отцом будем ждать твоего возвращения из поездки.

– Хорошо.

– И когда ты приедешь, мы поговорим еще раз. И я…я сделаю все, что в моих силах, чтобы наш следующий разговор закончился по-другому.

– Хорошо, мам.

Несколько минут спустя она провожает нас, стоя на крыльце.

– Значит, увидимся через неделю? – спрашивает она, целуя меня на прощание.

– Да, но я буду звонить. И писать.

– А я буду высылать тебе ежедневный фотоотчет по твоим распрекрасным питомцам с не менее прекрасными кличками.

Мы улыбаемся друг другу, как не улыбались уже очень давно. И впервые за долгое время я ловлю себя на мысли, что не хочу уезжать из города, где живет моя семья.

– Ната! Ты едешь? – кричит мне Ясмина, и я, быстро обняв маму, бегу в машину.

Когда авто отъезжает от дома, я замечаю Уголька, сидящего на подоконнике в гостиной.

Они будут в порядке, говорю я про себя и окончательно успокаиваюсь.