Нежеланная императрица, или Постоялый двор попаданки

25

У двери скромно топчется Джон. При моем появлении он кланяется и протягивает матерчатый узелок:

— Ваше Величество! Это вам от Матильды. За то, что не оставили нас в беде и подняли меня на ноги.

Принимаю подарок. Узелок крепкий, набит чем-то мелким, круглым и твердым. Кажется, орехами. Благодарю и отмечаю, что плотник выглядит гораздо лучше, чем пару дней назад, но с легким укором добавляю:

— Вам бы, конечно, стоило отлежаться еще хотя бы денек! Я все равно собиралась зайти проведать вас…

— Куда лежать, когда столько дел накопилось⁈ Как на ноги поднялся, сразу пришел к Вам, — немного смущенно отвечает Джон.

Следующие пару часов мы с ним ходим по таверне, изучаем каждую комнату, обсуждаем возможности. Он проверяет мебель, изучает дыру в кухонном полу, с которой мы жили все эти дни.

С нескрываемым удивлением рассматривает собранную мною этажерку. Потом ласково поглаживает покатые бока бочек, вполуха слушая мои планы сделать из них шкафы или тумбы.

После этого погружается в мысли и через некоторое время предлагает пути решения.

Начать, конечно, надо с пола в кухне. Причем вывод Джона неутешительный: менять надо целиком, ибо доски сгнили почти полностью. И только каким-то чудом, не иначе, мы все не провалились вниз раньше.

Для ремонта нужны доски, а их после изоляции и частичного вымирания деревни взять особо неоткуда. Хорошие доски пригодились бы и при починке остальных помещений и мебели, но проблема та же — взять их негде. Идея переделать бочки в тумбочки Джону понравилась. Но и тут, ясное дело, — нужны доски и петли…

Джон уходит, а я остаюсь наедине с грустными мыслями. Ума не приложу, что делать и как быть. И очень ясно осознаю, что если я не придумаю выход, то никто это не сделает. И вместо беспомощности и отчаяния опять накатывает злость.

Поскольку в моих обстоятельствах надо использовать всё, то и злость я тоже решаю направить в созидательное русло. Пока мой боевой настрой и пламя ярости не угасли, беру Джейкоба и направляюсь с ним к Винсенту. Я взвинчена настолько, что, кажется, готова разорвать дельца голыми руками и без участия сопровождающего меня крепыша.

Закутываюсь в теплый плащ, чтобы прикрыть жалкое состояние платья. Постирать его пока не было возможности, да и вряд ли получится избавиться от сложных пятен в этих условиях. А пачкать те немногие наряды, которые остались после моих дизайнерских экспериментов, не стоит.

Ледяной ветер нещадно лупит по лицу, ноги вязнут в грязи. Со смачным хлюпаньем с трудом вытаскиваю их из липких и холодных объятий противного месива.

Подходим к последнему дому на улице. Он обнесен крепким высоким забором. Выглядит явно лучше, чем остальные жилища. Собака во дворе заливается хриплым воем.

Джейкоб стучит в ворота. Собака истошно лает. Через некоторое время ворота приоткрываются. В узенькую щелочку показывается злобный глаз. Настороженный голос спрашивает:

— Кто?

— Её Величество императрица Аделина Дарквелл! — грохочет Джейкоб. — Открывай немедленно.

Одна створка со скрипом распахивается и пропускает нас во двор. Я бросаю быстрый взгляд на согнувшегося в поклоне мужчину и, не спрашивая разрешения, сразу направляюсь к дому. Изображаю величие и властность, но на самом деле мне просто хочется в тепло.

Входим. Убранство тут однозначно лучше, чем у тех крестьян, кого я успела посетить. Во дворе до хрипоты надрывается собака. И больше никаких звуков: ни детского плача, ни ворчания супруги, ни перебранки слуг вполголоса за стенкой. Да и беспорядок намекает на отсутствие хоть какого бы то ни было женского присмотра. Выходит, Винсент живет один? Вот сквалыга!

Останавливаюсь по центру комнаты и натыкаюсь взглядом на хозяина дома. Он такой худой и немощный, что Джейкоб может случайно убить его простым прикосновением… Значит, воздействовать на скупердяя буду я. Тем более, я императрица — или кто? Не пристало мне прятаться за спинами слуг. Надо решать проблемы самостоятельно. Дипломатическим путем, а не грубой силой.

Взгляд скряги острый, злобный, настороженный. Он прекрасно понимает, зачем я пожаловала. Трясущиеся бледные губы под крючковатым носом сжимаются в тонкую линию. Он всем своим видом демонстрирует, что не собирается уступить ни медяка.

Каким бы жалким и слабым Винсент ни выглядел, я отчетливо ощущаю: передо мной жестокий хапуга. Стоит мне дать слабину, и он вцепится в мое императорское горло. В переносном смысле, конечно.

— Джейкоб, — прошу не оборачиваясь к охраннику, — принеси мне стул. Нас ждет до-о-олгая беседа.

Великан молча выполняет приказ. Я по-хозяйски сажусь и втыкаю в Винсента суровый взгляд. Он выдерживает. Я делаю первый ход:

— Здравствуйте, Винсент. Вы догадываетесь, по какому вопросу я пришла?

Он хищно улыбается и протяжно произносит со змеиной интонацией:

— Ваш-ше Величество желает приобрести зерно для таверны?

— И это тоже, — прибавляю голосу деловой холодности. — Но я здесь не как потенциальный покупатель, а как защитница простого люда, который вы внаглую обдираете.

Его глаза на миг расширяются. Он не ожидал, что я начну вот так сразу. Но надо отдать ему должное, он прекрасно держит себя в руках. Через мгновение передо мной все тот же волк в овечьей шкуре. И он делает, как ему кажется, отличное предложение:

— Ваше Величество! Я готов продавать Вам зерно по обычной цене. Только вам, как самому дорогому и ценному клиенту!

Вскидываю бровь и спрашиваю:

— И по какой это цене, если не секрет?

Винсент продолжает, жадно потирая ручки:

— Вам — по медяку за фунт, а остальным, соответственно, по три медяка.

Фунт — это сколько? Кажется, граммов четыреста. Курицам на полдня… А муки из этого количества сколько получится? Еще меньше…

Я замолкаю, производя все эти расчеты в уме. Он же воспринимает мое молчание как заинтересованность и ужимки. И поэтому тихим шепотом добавляет:

— А еще я буду платить вам налог. Только вам! В казну — отдельно. Вам — отдельно!

Я смотрю на этого наглеца и теряю дар речи от его непоколебимой уверенности в том, будто императрица — это базарная баба или провинциальная жена чиновника средней руки.

И если я сейчас что-то не придумаю, то не смогу прижать этого жука. И подведу всех, кто на меня надеется…