Тишина.
Я буквально чувствую её. Осязаю. Она плотная, густая, тягучая.
Затем приходит запах. Аромат старых книг окутывает меня мягким облаком — тёплый, пыльный, с примесью воска и выцветших чернил.
Картинка появляется последней. Я в библиотеке. Темно, только одинокие свечи в канделябрах отбрасывают дрожащие отблески на деревянные стеллажи, уставленные книгами и свитками.
Я здесь не впервые. Мои руки сами нащупывают привычные углы стола, шершавый кожаный переплёт, чуть потрёпанный от времени. Я помню это место.
Кажется, я что-то искала… Что именно?
Встаю и двигаюсь вдоль шкафов с книгами. Пальцы пробегают по корешкам, но разум отказывается вспоминать цель. Что-то важное. Что-то срочное. Я наверняка целенаправленно пришла сюда.
В дальнем углу, куда свечи едва достают жидким светом, стоит высокий шкаф с рассыпанными на нижних полках манускриптами. Я иду туда, ведя пальцами по прохладному дереву.
И вдруг…
Раздается звук шагов. Цокот обитых металлом каблуков по деревянному паркету.
Кто-то вошёл. Их двое.
Дверь не хлопнула, не скрипнула. Эти люди двигаются осторожно, точно заговорщики.
Меня не видно, и я не двигаюсь. Я даже не знаю, зачем, но прислушиваюсь, ловя каждый скрип половицы.
Первый — мужской, уверенный, твёрдый, но сдержанный. Я узнаю этот голос. Альфред — советник императора, который яро настаивал на моей скорейшей казни.
— Ты собрала письма? — спрашивает он.
Я напрягаюсь, до боли сжимаю пальцами деревянную полку.
— Да, отец, у меня их целая шкатулка! — воркует второй голос, женский, тонкий, с приторной сладостью.
Это же… Джина! Моя подруга и… дочь Альфреда! Я судорожно глотаю воздух, едва не выдав себя. Что за письма? О чём они говорят⁈
— Тогда наш заговор можно будет выполнить, — рокочущим довольным голосом отвечает Альфред.
Голова начинает гудеть, будто кровь хлынула к вискам. Заговор? Мурашки колючие катятся по спине.
— Когда это случится, отец? — с горячим придыханием спрашивает женский голос. — Мне уже не терпится! Мы так долго к этому шли!
Я прижимаю руку к губам, чтобы не выдать себя.
Что-то ломается внутри. Всё, что я знала о дворце, переворачивается с ног на голову.
— Сначала нужно подставить Аделину, — говорит Альфред, размеренно, будто пересказывая уже обговорённый план. — Эта курица всё равно ничего не поймёт.
Курица⁈ Это я-то⁈
Но факт — они говорят обо мне.
Кровь стынет в жилах.
— Потом твой выход, Джина, — деловито продолжает Альфред. — Отравишь императора, и мы взойдём на престол.
Я вцепляюсь в полку так, что ногти царапают дерево.
— Вместе, отец, — голос Джины звенит от восторга и нетерпения.
— Конечно, дочь моя, — Альфред мягко смеётся. — Я стану регентом, и мы разделим бразды правления.
Нет. Нет, это не может быть правдой! В ушах поднимается гул крови.
Я должна рассказать Эдварду. Срочно! Он вот-вот должен вернуться во дворец!
Я осторожно делаю шаг назад, но половица предательски скрипит. Всё мгновенно замирает.
— Чш-ш! — зловеще шипит Альфред.
Они поняли, что здесь кто-то есть! В душе разгорается паника, сжимает горло холодными пальцами. Я должна бежать!
Я со всех ног бросаюсь к выходу, но сзади раздаётся резкий голос Альфреда:
— Кто здесь⁈
Я не отвечаю, бегу к двери, выскакиваю в коридор.
И бегу. Мне нужно к мужу! Сказать, что против него готовится заговор! Предупредить!
Коридоры пусты. Никого. Ноги в кожаных ботильонах для верховой езды цокают по каменным плитам. Подбираю юбки как могу, но они все равно мешают сделать широкий шаг! Поворот. Коридор тянется, как змей, пустой и тёмный. Тяжелые шаги Альфреда с металлическим звоном эхом повторяют мои и отдаются от каменных стен. Дыхание сбивается. Паника затапливает душу.
Лестница в покои мужа! Наверх.
Я знаю, куда нужно добежать.
Эдвард всегда приземляется на верхнем балконе. Если доберусь туда, спасусь. Эдвард не даст меня в обиду и выслушает!
Я взлетаю по лестнице, но за спиной все ближе и ближе шаги Альфреда. Я не оборачиваюсь, бегу как могу, но уже чувствую, что мне не уйти.
Дыхание рваное, сердце грохочет в груди.
Мне остается один последний марш. Последний рывок, небольшая площадка — и дверь в императорскую спальню. Добежать бы!
Я успеваю поставить ногу на верхнюю ступень, и вдруг грубая мужская рука резко хватает меня за запястье. Рывком разворачивает.
Альфред прожигает меня полным ледяной ненависти взглядом, но лицо холодное, в глазах расчетливый блеск.
Я открываю рот, чтобы закричать, но он дёргает меня на себя и шепчет тихо и холодно:
— Ты слишком много знаешь.
Рывок — и мир кружится. Все летит вверх тормашками вместе со мной.
Лестница мелькает перед глазами. В какой-то момент голову пронзает острейшая боль, кажется, я слышу хруст собственного черепа, а потом наступает тьма.
Густая, непроглядная тьма.