Нежеланная императрица, или Постоялый двор попаданки

7

— Хворь у нас тут. Эпидемия. Доживаем как Бог на душу положит. Кто мог, уехал, — вываливает Роза.

Меня охватывает холодное чувство. Муж отправил меня сюда неслучайно — это его решение, избавить меня от жизни в «наказание». Прикрываю глаза и массирую ладонями виски, как будто пытаюсь успокоить застучавшую там со скоростью швейной машинки кровь. Вдох — выдох. Медленный вдох — ещё более медленный выдох. Беру себя в руки. Сердце переходит с галопа на бодрую рысь. Ладно, до заразы еще дойдет очередь. Сейчас надо заняться насущными вопросами.

— Госпожа! Вам плохо? — слышу обеспокоенный голос Бетти.

— Все нормально, Бетти, — успокаиваю ее, а затем перевожу взгляд на Розу и ровным голосом распоряжаясь: — Подготовьте для нас комнату. Мы здесь надолго.

Роза пожимает плечами и, поджав губы, произносит:

— Выбирайте любую! Вы ж тут хозяйка.

Понятно. Бунт на корабле. Ну, ещё не бунт, но попахивает итальянской забастовкой. Или это с болота тянет? К таким ворчунам, как Роза, на самом деле несложно подобрать ключик.

Изображаю самую учтивую улыбку и доверительно говорю смотрительнице:

— Мне бы очень пригодился ваш совет в этом деликатном деле. Ведь вы столько сил вложили в эту таверну! Поди, каждую половицу тут знаете. Так что лучше вас никто не расскажет о тех вариантах, которые есть.

Роза приосанивается и становится похожа на довольную лягушку. Она снова проводит нас по комнатам, на этот раз подробно расписывая плюсы и минусы каждой. Минусов ощутимо больше. Во всех!

Самый лучший вариант недалеко от лестницы. И пусть доски под ногами скрипят, а в углах колышется паутина, но тут хотя бы тепло и не пахнет болотом. А ещё тут есть плешивый ковер, рукомойник а-ля мечта дачницы, круглая медная ванна и даже хромой столик с крошечным круглым зеркалом. В следующей комнате обстановка победнее: ни ванны, ни ковра, ни зеркала. В дальней и угловой комнатах тепло и сухо, хотя из мебели лишь узкая кровать да скрипучий комод. На окнах пыльные куцие шторы. В угловой на подоконнике замечаю старое кресало и полусгоревшую свечу. Оглядываю угловую и выношу вердикт:

— Подготовьте нам эту! А соседнюю займет Джейкоб.

Роза округляет глаза, Бетти всплескивает руками. Смотрительница наконец выдавливает:

— Но ведь у лестницы комнаты побогаче будут, поприличнее да поприятнее.

— Вот именно! — отвечаю. — Их оставим постояльцам. Клиент должен чувствовать, что ему предлагают лучшее. А нам с Бетти многого и не надо. Джейкоб, уверена, видал места и похуже. Разве что в нашу комнату надо переставить вторую кровати для девушки.

Роза кивает и выходит.

Прохожусь еще раз по комнате, оценивая ее потенциал. Первое время обойдемся малым, но разжиться еще полками и стеллажами не помешает. В животе урчит. Смотрю на Бетти, которая в унынии застыла у двери. Бедняжка выглядит измученной, но ни словом не обмолвилась о том, что устала.

— Давай поедим, пока тут всё подготовят? — предлагаю ей, по-дружески подмигивая.

Бетти соглашается, и мы покидаем комнату. В коридоре сталкиваемся с Джейкобом и высоким худощавым мужчиной в ливрее насыщенного зеленого цвета. Медные пуговицы потускнели, локти масляно лоснятся, но стойкость краски поражает. Мужчины с пыхтением тянут наш сундук. У незнакомца морщинистое лицо с глубоко посаженными глазами, уголки губ опущены. Поравнявшись с ними, прижимаемся к стене, чтобы пропустить их.

Проплывая мимо меня, незнакомец пытается поклониться, но с сундуком в руках это не удается сделать. Поэтому он в итоге просто кивает и сипловатым голосом представляется:

— Виктор Стерн, моя госпожа. Смотритель.

Благосклонно наклоняю голову, изображая почтительное приветствие.

— Рада познакомиться, Виктор. Благодарю за расторопность. Надеюсь, что и впредь смогу рассчитывать на вашу помощь.

Виктор приосанивается, уголки его губ приподнимаются и он выдает бодрой сипотцой:

— Зовите, ежели что понадобится, Ваше Величество!

Мы расходимся. Мужчины волокут нашу кладь в комнату, а мы спускаемся по скрипучим ступенькам на первый этаж.

У столика под окном суетится Роза. Вижу, как она плюет на пятнистую тряпку и протирает ею стол. Боже, какая тут антисанитария! Подойдя, спрашиваю:

— Кхм… А где тут можно вымыть руки?

Смотрительница с недоумением смотрит на меня:

— Зачем?

— Я в дороге испачкалась, потом тут пыльную мебель трогала.

В глазах Розы появляется понимание:

— А-а-а! Так давайте я вам тряпкой вытру! — и она на полном серьезе тянется этим грязным недоразумением ко мне.

Я невольно отдергиваю руки и прижимаю к груди, с трудом сдерживая вопль ужаса. Выдавливаю:

— Спасибо, не надо. Кажется, я все же не очень сильно испачкалась.

Роза с удовлетворением смотрит на стол, жестом приглашает за него нас с Бетти и скрывается на кухне. Мы покорно садимся и подавленно молчим. Зато мой желудок уже просто воет мартовским котом. Вскоре появляется наша смотрительница, которая, видимо, тут еще и за повариху, с подносом.

Она ставит его перед нами. На подносе две тарелки с какой-то жижей зеленовато-серого цвета, две здоровенные кружки с мутным желтым напитком, который под стать назвать зельем, и приборы. Роза всё это хаотично расставляет на столешнице и отходит на шаг назад, ожидая то ли приказов, то ли похвалы.

Наклоняю кружку и нюхаю. В нос бьет кисло-сладкий запах.

— Это что, пиво? — спрашиваю удивленно.

Роза быстро отвечает:

— Так ничего другого нет же.

— Можете принести просто воду?

Женщина снова округляет глаза:

— Вам что, жить расхотелось? — затем спохватывается и уже извиняющимся тоном продолжает: — Ой, простите, Ваше Величество… Но… Где это видано, чтобы люди воду пили? Помереть же можно! Пузо скрутит… Простите, брюхо… Э… Живот… Живот заболит, вмиг позеленеете и того… А вина, чтобы разбавить воду, у нас нет.

Вздыхаю и принимаюсь ковырять ложкой липкое нечто в тарелке. Блюдо имеет консистенцию медузы и пахнет силосной ямой. Это отвратительно. С трудом давлю рвотные позывы. Бетти напротив меня с унынием смотрит на свою тарелку, тоже не решается приступить к трапезе. Я громко выдыхаю, с шумом отодвигаю тарелку и обращаюсь к фрейлине:

— Ну нет! Это никуда не годится. Так жить нельзя!

Девушка поднимает на меня полные грусти и отчаяния глаза и спрашивает:

— А что вы предлагаете, госпожа?