Нежеланная императрица, или Постоялый двор попаданки

50

Эдвард

— Ай! — вскрикивает Бетти и дергается.

И я понимаю, что неосознанно вцепился в плечи девчонки каменной хваткой. Разжимаю пальцы и смотрю в перепуганные опухшие от слез глаза.

— Что с ней? — спрашиваю внезапно охрипшим голосом.

Бетти начинает всхлипывать:

— Мы с Джейкобом вернулись и нашли ее… В кухне у стола.

На меня накатывает раздражение. Девчонка говорит слишком медленно.

— Что с ней? — повторяю вопрос, скрипя зубами.

Эффект прямо противоположный желаемому: Бетти испуганно смотрит на меня и замирает, слова застревают у нее в горле.

В груди нарастает ярость, которая вот-вот выплеснется огненным штормом.

Тут сбоку раздается спокойный мужской голос:

— Ее Величество жива, но не уверен, что здорова, — поворачиваю голову и вижу здоровяка Джейкоба, который топчется у двери. Вид у него виноватый и потерянный. — Она без сознания, бледная, холодная… Мы сначала испугались, что она того… Но дыхание есть. Слабое. И сердце бьется. Я как раз собрался идти к травнице на болота — кроме нее, помочь некому.

Жива. Это главное. Теперь надо разобраться, что с ней, и искать выход.

— Приведи травницу, — киваю Джейкобу и снова обращаюсь к Бетти, которая, кажется, начала приходить в себя: — Где Аделина?

Бетти молча разворачивается и ведет меня в их спальню.

Аделина лежит на кровати в том же платье, в котором была вчера. Обмякшая, с закрытыми глазами, как восковая фигура. Веки подрагивают, брови иногда хмурятся, словно от боли. Она бледна, как фарфоровая статуэтка. Под белой нежной кожей выступают синие веточки вен.

В этой комнате душно, мало воздуха и света. В такой Аделина точно не выздоровеет. Беру жену на руки, аккуратно поднимаю. Она, кажется, легче воздуха. Направляюсь к самому лучшему номеру, который заприметил еще в один из прошлых визитов.

Ногой открываю дверь. Она ударяется о стену с оглушительным стуком, от которого Эгберт, дремавший в приятном полумраке на широкой и удобной кровати, испуганно подскакивает чуть не до потолка.

— Освободи кровать! — приказываю ему.

Родственник Фарквала мгновенно подчиняется. Молодец. Умеет контролировать себя. Полезный навык — пригодится на службе. Мальчишка после вчерашнего проступка будет только рад выслужиться.

Аккуратно укладываю Аделину на кровать. Коротко приказываю:

— Нужны свет и воздух!

Бетти без единого слова бросается к шторам и впускает в комнату тусклое северное солнце. Открывает окно.

Я присаживаюсь рядом с женой и беру ее за руку. Ладошка едва теплая, по ней волнами прокатывается судорога. Сердце сжимается от жалости. Если Аделина впала в такое состояние из-за меня, я себя не прощу.

Сейчас я подожду травницу. Может, она знает, в чем дело. А если не знает, то… Придется Эгберту на всех парах слетать к моему лекарю и принести его. Правда, переживет ли старик такое путешествие — вопрос… Как же нескладно получается!

Где же этот чертов Джейкоб⁈ Он уже давно должен был вернуться. Время словно замирает. Я должен что-то сделать, но не знаю, что. Могу лишь сидеть рядом, словно верный пес, и охранять свою королеву. Ощущение бессилия ядом разливается по венам.

Но вот улавливаю обостренным драконьим слухом шаркающие медленные шаги. Кто-то с трудом, преодолевая одышку, поднимается по лестнице. Дверь открывается, и на пороге показывается немолодая ссутулившаяся женщина с седыми волосами.

Она бросает на меня тревожный взгляд и подходит к кровати. Я нехотя отпускаю ладонь жены и отхожу. Это ощущается прямо физически, точно утрата. Мне кажется, если я не буду держать Аделину за руку, она улетит в мир, откуда нет возврата.

Травница наклоняется к лицу Аделины и принюхивается. Потом обращается к застывшей у входа Бетти:

— Она что-нибудь пила? — голос слабый и скрипучий.

— Ко-огда я нашла Её Величество, рядом с ней валялась пустая кружка, — едва не заикаясь блеет служанка.

— Принеси! — бросает травница.

Заполучив кружку, она долго ее изучает, нюхает, смотрит на свет, даже облизывает. Потом поднимает вопросительный взгляд на Бетти:

— Зелье мое, — я слышу сомнения в голосе. — Но эффект… Неправильный.

У меня по коже мурашки бегут. Эта старуха отравила мою жену⁈

— Что ещё за эффект? — рявкаю, не в силах сдержать гнев.

— А дело… может быть в воде? — пищит Бетти, не обращая внимания на меня.

— Воде? — тянет травница.

Она спокойная как вековой дуб.

— Она придумала воду… серебром очищать, — поясняет служанка тоном, будто сама не верит собственным словам.

На меня тут вообще внимания не обращают, и внутри начинает клокотать ярость. Но я утихомириваю её. Пусть разбираются, если это поможет спасти мою любимую. Мою императрицу.

— Серебро⁈ — Глаза у травницы расширяются, и она глотает ртом воздух. — О, нет! Ионы… Эффект усилился!

Вот теперь она выглядит по-настоящему обеспокоенной, и это вселяет в меня липкий страх.

— Какой к дьяволу эффект? — с рыком врываюсь в разговор я. — Что можно сделать, чтобы помочь? Говори!

— Ничего, — травница пожимает плечами, голос становится безучастным. — Теперь только ждать.

Миг — и я уже рядом с ней. Нависаю над сгорбленной старухой:

— Что за отраву ты ей дала? Немедленно отвечай!

Она с немного снисходительной улыбкой смотрит на меня снизу вверх и произносит:

— Всего лишь средство для восстановления оборванных нейронных связей. То есть для возвращения утраченной памяти.

Я отступаю на шаг, ошеломленно осознавая произошедшее. Аделина пыталась что-то вспомнить? Зачем⁈

В этот момент по телу Аделины вновь пробегает болезненная судорога.

— Если… если она не поправится, я сожгу тебя заживо, — скрежещу в бешенстве.

Хотя головой понимаю, что вряд ли причиню вред этой старухе. Просто бесит собственная беспомощность. Хочется крушить и уничтожать. И сейчас весь мой гнев сосредоточен на этой сухой, как прошлогодний букет, травнице.

— Ей очевидно больно! — рычу я на женщину. — Она страдает. Ты сейчас же сделаешь так, чтобы она перестала мучиться.

Травница поднимает ко мне бесстрастное лицо.

— Её страдания куда сильнее по вашей милости, Ваше Величество, — бросает она мне в лицо. — Не вы ли обвинили её в предательстве и сослали сюда умирать? — Она смотрит на меня как-то по-особенному, будто что-то знает обо мне, чего не знаю я. — Успокоительное вам дать, Император? Для вас у меня есть отличное средство!

Точно такая же дерзость вдруг появилась в Аделине в последний месяц. Что-то неуловимое иное, чужое, несвойственное окружавшим меня ранее женщинам. Это остужает пыл. Отрезвляет. Неожиданно для себя успокаиваюсь.

— Хорошо, — мрачно смотрю на травницу, — а теперь поподробнее о том, зачем моей жене понадобилось твое зелье для воспоминаний.

Несколько дней я не отхожу от постели жены. Ей то лучше, то хуже. Меняю компрессы, укутываю ледяные ноги одеялом, грею остывающие руки своим дыханием. Редкие стоны сквозь стиснутые зубы всякий раз терзают мне сердце.

Я не сплю, ем по инерции то, что приносит Бетти. Даже не смотрю, что.

Буравлю взглядом лицо Аделины, а сам прокручиваю в голове всё, услышанное от Элизы и фрейлины моей жены. О потере памяти и о многом другом.

На третьи сутки моего бдения Аделину вдруг начинает трясти. Я подбегаю, пытаюсь успокоить ее, но жена вдруг издает нечеловеческий крик и обмякает. Я хватаю ее за руку и пытаюсь нащупать пульс.

Неужели это была агония?