Новый босс

Глава 19

Гас

Как только Слава вылетает из душевой, я все явственнее ощущаю себя тупым мудаком. Знаю, что достал ее со своей ревностью, но это гнилое чувство сильнее меня. Пока я шарахаюсь с компании эльфа-зануды по дворцам и музеям, белобрысое полено пудрит мозги Славе и катит к ней свои крошечные перепелиные яйца. И я ровным счетом ничего не могу сделать, потому что насильно вывозить человека из страны запрещено, а преднамеренное убийство карается законом.

Не знаю, как справиться с этой лавиной чувств. Если бы сказали, что на свете существует человек, который бы любил женщину сильнее, не задумываясь, плюнул бы ему в рожу. Потому что это вранье. Никто никогда не любил так, как я люблю матрешку. Я бы этого белого вислоухого закопал где-нибудь Усадьбе Кускова, по которой меня вчера три часа таскал Юджин, если бы не был уверен, что она психанет. А еще в ее отсутствие я становлюсь параноиком, и мне начинает казаться, что матрешкины родственники настраивают ее против меня.

— Юджин, — подношу к уху трубку. — Зайди ко мне.

Сбрасываю вызов до того, как он успевает меня поправить, и на радостях тычу средний палец в трубку. Выкуси, задрот.

Через минуту раздается монотонный стук и в дверном проеме появляется Добби, облаченный в какой-то очередной маскарадный костюм и бабочку.

— Я Евгений, — сообщает с порога.

— Мне нужен букет. — игнорирую его занудство. — Такой, чтобы когда вручал его Славе, от зависти плакали бы даже мужики.

Взгляд Юджина на несколько секунд становится стеклянным, что означает, что он погрузился в сложный мыслительный процесс.

— Думаю, мисс Славу просто очарует букет из розовых пионов Сара Бернар. Признаюсь, с детства питаю к ним слабость, и, наверняка, испытал бы укол зависти, если на моих глазах их вручили кому-то другому.

— Круто. — говорю. — Заказывай. И проследи, чтобы он был неприлично огромным.

— Таким огромным, чтобы граничить с безвкусицей?

— Таким огромным, чтобы после сегодняшнего дня эти цветы занесли в Международную Красную книгу.

— Вы страшный человек, мистер Гас. — вздыхает Юджин. Утыкается в телефон и через минуту пространство моего номера заполняется звуками русской речи.

Если во всей Москве остался хоть один пион имени французской актрисы, я бы сильно удивился — настолько здоровый этот букет. После такого матрешка меня точно простит.

Впихиваю цветочные извинения на задний диван такси и сам втискиваюсь рядом. Мой план до безобразия неоригинален: подарить Славе цветы, утащить ее на примирительный обед в итальянский ресторан и там на влажном туалетном пьедестале закрыть свой утренний гештальт: поиметь ее до сладких развратных визгов.

— Zhdanova Slava, — бросаю розовощекой толстухе на ресепшене.

Та воздушным шаром подрывается с места, начиная что-то быстро кудахтать на родном наречии, но я, естественно, ничего не понимаю.

Толкаю дверь в матрешкин кабинет и вместе с букетом в руках прирастаю к месту: Славы внутри нет, а за столом в ее кресле восседает мудацкое полено. Егорка.

Его рожа вполне может претендовать на роль белого ходока, когда он замечает меня: такая же бледная и скрюченная.

— Slava. Gde. — хриплю, подавляя желание отхлестать его селекционным букетом как последнюю сучку.

Буратино натягивает на лицо желейную улыбку и медленно выходит из-за стола.

— Слава на приеме у врача. — говорит на вполне сносном английском. — Ей что-нибудь передать?

Кем возомнил себя этот дебил? Почтовым голубем?

— Я подожду. — цежу сквозь зубы и, обойдя его, укладываю цветы на стол. Собираюсь сказать ему, чтобы сваливал в свой кабинет, но полено меня опережает:

— Слышал, у тебя проблемы со здоровьем.

Мне аж ухо захотелось потереть, чтобы убедиться, что я не ослышался. Что за чушь он несет?

— Чего ты сказал? — переспрашиваю, глядя на него сверху вниз. Пенек мелкий.

— Слава говорила, что у нее не получается забеременеть, потому что твои патроны стреляют холостыми. — говорит мерзкий голос.

Чеееего, блядь?

Как-то читал про чувака, который в состоянии аффекта укокошил семерых. Еще думал, что за бред — на первом бы уже точно мог остановиться. Сейчас понимаю, что это ни хрена не так. Тело словно отделилось от мозга, бросив на прощанье: "Не поминайте лихом", кровь в венах густеет, превращаясь в жгучий яд, а к коже приливает неконтролируемая ярость.

Какого черта? Матрешка ему рассказала о нашей проблеме? Она винит во всем меня? Тогда почему она мне обо всем не рассказала? Я бы и фистинг задницы стерпел, если бы это могло помочь засадить в нее мини-нас.

— Слушай, ты мудила. — сгребаю резиновую рубашку и подтаскиваю слащавую рожу к себе. — Я не знаю, что за бред ты несешь, но тебе бы лучше вовремя заткнуться.

Полено круглит глаза и нервно дышит мне в лицо ароматом сладкой жвачки. Ходячий уничтожитель функции поджелудочной железы.

— Я всего лишь говорю то, что слышал от Славы. — его челюсть расплывается в таком же сраном оскале как и тогда в клубе. — Просто мы с ней очень сблизились. Точно так же как вы с ней, когда были сводными братом и сестрой. Если ты понимаешь, о чем я.

До свидания, здравый смысл — здравствуй, ядерный армагеддон.

Перед глазами расцветают красные языки пламени, когда я отвожу руку назад и с характерным хрустом вдалбливаю кулак ему переносицу. Мудила с грохотом валится на пол, а фонтан крови, хлещущий из его сломанного носа красиво окрашивает его пидорскую рубашку в алый.

Гадкий намек на связь со Славой — достаточный повод, чтобы преждевременно презентовать его скелет в какую-нибудь лабораторию, поэтому я не планирую останавливаться. Склоняюсь над ним и снова заношу руку.

— Ты вообще из ума выжил, Гас? — раздается матрешкино рявканье сзади. — Ты чего себе позволяешь?

Кажется, ее голос — единственное, что сейчас в состоянии меня отрезвить. Рука сама опадает вниз, а голова обрачивается в ее сторону. Застыв, остолбенело пялюсь, как Слава направляется к нам, на ходу сбрасывая с себя верхнюю одежду.

Я бы хотел схватить ее за плечи и спросить, какого черта она делится с этим приторный упырем самым сокровенным, но вместо этого молча наблюдаю, как она, словно военная санитарка, склоняется над стонущим поленом и начинает ощупывать его лицо.

Выбрала его, ревет мое оскорбленное состояние аффекта.

— Я в порядке, Слава. — пуская розовые пузыри, хнычет Егорка.

— Ты спишь с ним? — вырывается из меня.

Я жалею об этом вопросе в ту же секунду, но уже ничего не могу изменить. Слово не воробей, или как — то так.

Кошачьи изумруды молнией взмывают вверх, пощечиной ударяя меня по лицу. Во взгляде матрешки столько злости и ярости, что мне становится физически больно.

Но эта боль не сравнится с той, которая разорвет мои нервные окончания уже через секунду:

— Да, я сплю с ним, Малфой. Каждый день. На этом, блядь, самом столе. А теперь просто уйди отсюда.

Невидимый рефери уже сбился со счета, а я не в состоянии встать. Мой первый в жизни смертельный нокаут.