Две недели спустя
Гас
— Гаас! — взвизгивает надувная администраторша ресторана с трудновыговариваемым названием Voronezh, с ловкостью заядлого паркурщика перемахивая через свою администраторскую трибуну. — Рада тебя снова видеть.
Навожу на нее мутный фокус и щурюсь: чего этой разукрашенной бабище нужно от меня? И откуда она знает мое имя?
— Это кто такая, Юджин? — хриплю себе за плечо, где размеренно сопит мой верный вассал в ожидании указаний.
— Я Евгений, — в тысячный раз повторяет этот зануда и поясняет: — Вчера вы с мистером Джо были здесь после того, как ушли из Шестнадцати Тонн. Мисс Анастасия работала здесь и, судя по тому, что она лично хотела отвезти вас домой, вы ей очень сильно понравились.
Я морщусь, потому что в этот момент мощнейший похмельный спазм крутит виски и желудок. Усилием воли подавив тошноту, уточняю:
— А я ей чего ответил на это?
Непроницаемое лицо Юджина остается таким же непроницаемым, пока он извлекает со своего жесткого диска нужную информацию.
— Вы сказали: «Прочь свои клешни от Гаса-младшего, Памела поролоновая. Это матрешкина собственность».
Блядь. Можно не сомневаться, что именно так я и сказал. У Юджина феноменальная память.
Придурок Гас. Нужно завязывать с этой водкой, а то в один прекрасный день проснусь утром, и выяснится, что я купил здесь квартиру, завел собаку и приобрел карту Тройка в московский метрополитен.
Администраторша тем временем, натянув улыбку, откашливается, напоминая о своем присутствии. Она и, правда, похожа на Памелу. Тот же шарообразный силикон, тонкие брови и утиные губы. Гадость.
— Nastya, ya pisdetz kak hochu borch. — говорю фразу, которую за месяц в России выучил наизусть. Повернувшись к Юджину, прошу: — Скажи, пусть организует столик в самом дальнем углу.
Пока Анастейша, виляя задницей, ведет нас к столу, я делаю все что в моих силах, чтобы меня не стошнило на начищенные полы. Надо бы позвонить Джо и узнать, жив ли он, и чем вообще закончился вчерашний вечер.
Сев за стол, опускаю голову в скатерть и закрываю глаза. Мир вращается со скоростью вертолетных лопастей и соляная кислота прожигает дыру в желудке. Чертова Россия меня когда-нибудь убьет. Ох уж это «Vyp'yem na pososhok». Что вообще значит этот pososhok? Страшное слово.
Словно по волшебству, моя чугунная голова вдруг сама отдирается от стола, и глаза устремляются в в проход. Вот как это возможно, а?
Она. Виагра в женском обличье. Мое личное проклятье. Стерва-бывшая. Сла-ва-Мать-ее-Жданова a.k.a Матрешка в компании своей неизменной подруги-телохранительницы.
Все тело пробивает электрический разряд, а Гас-младший начинает вытанцовывать бешеный тверк в штанах. Хренов предатель. Две недели прикидывался контуженным, но стоило ему завидеть матрешку, как его башкой можно орехи колоть.
Матрешка тоже замечает меня и замирает на месте, вскидывая темную бровь. Охеренная. Кошачьи глаза сверкают, и пухлые губы кривятся, обнажая белоснежные клыки. Бешеная леопардиха. Впилась бы мне в глотку прямо здесь, да слишком много свидетелей.
Ее подруга Ве-ра что-то заговорщицки говорит ей на ухо, и после секундных колебаний они направляются к нам с Юджином.
— Мистер Гас, оставлю вас с мисс Славой наедине, — быстро сообщает этот трус, едва ловит матрешку в фокус. Он до смерти боится Славы, потому что знает, что если мы двое встречаемся на расстоянии менее пятидесяти футов, страдает все живое. — Мне нужно в туалет.
— Сидеть, Юджин. — мгновенно осекаю его попытку дезертирства. — Ты мой друг, и ты останешься.
Перевожу взгляд на подчалившую феминистскую делегацию и, задавив подступающую к горлу тошноту, посылаю им свой лучший голливудский оскал:
— Следишь за мной, матрешка? — стоически встречаю взгляд своей бывшей невесты и перевожу глаза на ее соседку: — Здорово, Фиона.
— Хреново выглядишь, Малфой. — рычит Сла-ва. — Сколько раз просила перестать называть Верушку Фионой.
Не могу. Я пробовал. Эта девка такая здоровая и мышцатая, что другого прозвища я просто не могу ей подобрать. Но вообще, Вера мне нравится. Прямолинейная как топор и с отличным чувством юмором. И обожает меня, хотя и тщательно это скрывает. Против нас с Гасом-младшим вообще мало кто может устоять.
— Завязывал бы ты с водкой, пятилапый. — Фиона смотрит на меня с сочувствием, пока матрешка пытается своим ведьминым взглядом превратить меня в земляного червя. — Сопьешься.
— Пятилапый? — вопросительно поднимаю бровь. — С чего это?
Матрешка хмурится и краснеет, а Фиона, усмехаясь, демонстративно опускает взгляд мне на ширинку.
Ах, вот оно что. Слухи о моем крупнокалиберном астронавте облетела российскую столицу. Приятно.
— Скучаешь по Гасу-младшему, Сла-ва? — усмехаюсь бывшей невесте в лицо. — Тяжело тебе, наверное, после него дело с вялым огрызком твоего русского имбецила иметь.
Юджин, безошибочно почувствовав опасность, врастает в стул и нервно сучит ногами. Кажется, даже время замедляется, по мере того, как свирепеет матрешка.
— Вот это самомнение, Малфой. — цедит, всаживая заточенные когти себе в бока. — Москва многомиллионный город. Неужели ты думаешь, что с твоим облученным баклажаном до сих пор никто не сравнился?
Стерва. Вот за эти слова я убить ее готов. А еще повалить на соседний стол и затрахать так, чтобы не смела, блядь, упоминать при мне других мужиков. И вообще никогда не смела.
Какого хрена, а? Почему после всего, что произошло, у меня от нее все еще так крышу рвет? Гребанная русская ведьма.
Фиона со вздохом качает головой и переводит взгляд на Юджина:
— Тяжело тебе с ним приходится, Женек?
— С мистером Гасом не просто, — не раздумывая, отзывается мой карманный русско-английский разговорник, — но это от того, что он очень страдает по мисс Славе. Он очень хороший человек, хотя и язык у него хуже, чем у…
— Юджин! — рявкаю я так громко, что провоцирую у себя новый приступ головной боли. — Просто… помолчи немного.
Этот задрот вечно валит все, что у него в голове, потому что напрочь лишен функции вранья. Вообще, эта черта мне в нем нравится, если не считать вот таких случаев, как сейчас. Так стерва Сла-ва может вообразить, что я из-за нее переживаю.
— Я Евгений.
Бляяядь.
— Верушка, пойдем отсюда, пока я этому слизеринцу его волшебную палочку не сломала. — шипит матрешка, дергая спутницу за рукав.
— Ты много раз пробовала, детка. — улыбаюсь так широко, что у Сла-вы начинает дергаться глаз. — Особенно неплохо тебе удавалось делать это ртом.
От воспоминаний о глубоком минете в ее исполнении, Гаса-младшего снова парализует, и мне остается только надеяться, что он не начнет пускать слюни прямо мне в штаны. Совсем неудобняк получится.
— Эй, злобные крольчата, сбавьте обороты, — басит Фиона. — Пятилапый, в эту пятницу я отмечаю свой день рождения. Еще не знаю где, но ты приглашен.
Хах. Я же говорил, что гулливерша от меня без ума.
— Верушка, какого черта? — злобно рычит матрешка, и, бросив на меня свирепый взгляд, переходит на шипящий русский.
Делаю знак Юджину, чтобы переводил, но Сла-ва смотрит на него с немой угрозой, от чего тот сползает по стулу словно раскисшее желе и с виноватым видом пожимает плечами. Мелкий ссыкун.
Превозмогая похмелье, весело подмигиваю имениннице:
— Буду обязательно, Фиона. Надеюсь, ты не против, если приду не один?
Изумрудные глаза матрешки хлещут меня по лицу посильнее оплеухи. Все еще ревнует, дикая кошка.
Вообще-то я имел в виду, что я приду с Джо. Кто бы мог подумать, что этот ловелас, который не задерживался ни с одной цыпочкой дольше двух ночей подряд, с первого взгляда втрескается с огра Веру и ради нее полетит со мной в Россию.
— Я тоже приду не одна, — объявляет матрешка, эффектно встряхивая своей переливающейся копной, от чего я забываю о своей злости и начинаю пялится на нее как завороженный. — Возьму с собой Егора, чтобы не скучал.
При звуке этого имени в ушах начинает фонить имперским маршем и перед глазами меркнет свет.
Егор, блядь. Смазливый выродок, скелет которого я мечтаю разобрать по частям и собрать в обратном порядке. Чтобы этот ушлепок улыбался тазовыми костями, а нужду справлял через рот. И это самая малая расплата за то, что он и моя стерва бывшая вдребезги расколотили мне сердце.
Придавливаю злостью боль и широко улыбаюсь Фионе:
— День рождения у тебя будет — закачаешься. Гарантирую.