Новый босс

Глава 33

Слава

Малфой проталкивается в квартиру, наполняя прихожую свежестью зимней Москвы, а ноздри — своим чертовым запахом, от которого слабеют колени.

Быстро окидывает взглядом мой противоречивый прикид: мешковатую футболку с хрюшками и кружевные колготки от Волфорд, за который модница Эвелина казнила бы меня без приговора, и глубоко вздыхает.

Но сейчас мне плевать. Наплевать даже на то, что Гас видит меня такой зареванной. Понятия не имею, чего я вообще ждала от этого вечера. Наверное, чуда. Что за ужином Малфой произнесет какое-нибудь заклинание, стирающее память, и я забуду, что в течение двух недель его одноглазый мутант лазил там, где не следует, и мы снова будем счастливы. К счастью, мама Ирина вовремя спустила меня с небес на землю. Оказывается, этот циничный гад ужинал с какой-то вейлой в ресторане, а потом трансгрессировал ко мне. Больно и тошно. Не прощу.

— Стой, где стоишь, Малфой. — командую, шмыгая носом. Не слишком грозно получается, ну и пусть. Сегодня позволю себе быть слабой. У меня, в конце концов, жизнь порушилась — любимый конченным мудаком оказался. Я устала корчить из себя Чудо-женщину, которой все не по чем.

— У тебя есть минута, чтобы сказать все, что хотел, а потом выметайся.

Делая вид, что размышляет над моими словами, Гас задумчиво потирает челюсть, а затем наклоняется и начинает расшнуровывать ботинки.

— Ты что, не слышишь меня? — раздраженно топаю ногой в пушистом тапке. — Я не приглашала тебя войти.

Не обращая внимания на мои истеричный вопли, Гас скидывает с ног обувь и уверенно шагает ко мне. Молча обвивает ручищей мою талию и тащит за собой в кухню. Упираюсь пятками в паркет и брыкаюсь, пытаясь вырваться, но гаденыш слишком силен.

— Это, черт подери, ни в какие ворота не лезет. — отскакиваю от него, когда захват ослабевает. — Ты что себе позволяешь? Ты на моей территории, между прочим, и я требую, чтобы ты ушел.

— Может быть, на помощь кого-нибудь позовешь? — заботливо осведомляется Гас, приваливаясь к обеденному столу. — Маму, например? Хотя, боюсь, она сейчас слишком занята тем, что трескает капрезе и портит жизнь своей дочери.

Каков наглец. Не были тапки такими мягкими, запустила бы одним Малфою в голову.

— Ты смеешь обвинять маму в том, что сообщила мне о твоем блядстве? С чего она вообще должна тебя покрывать?

Сейчас я напоминаю себе банку с забродившими огурцами: готова взорваться в любую минуту. Аж тело вибрирует и руки дрожат. Даже не помню, когда была настолько вне себя. Гас же, напротив, выглядит спокойным и собранным, пока изучает меня глазами. И за это я ненавижу его еще больше. Что я агонизирую от боли, а он выглядит как Далай Лама под транквилизаторами.

— Мне и не нужно, чтобы Ирина меня покрывала. — говорит негромко. — Достаточно было бы того, чтобы она не выдумывала того, чего не было. У меня был деловой ужин с Мариной. Это с ней ты видела меня в "Краснодаре", и это ее шарф ты нашла в кресле в моем номере.

Марина. Снова это идиотское имя.

— Деловой ужин? — язвительно фыркаю. — И что вы обсуждали? Анальные пробки?

— Я открываю филиал в Москве. — игнорируя мою злобную ремарку, сообщает Гас. — Марина помогала мне с бюрократической волокитой. За деньги, разумеется.

Даже мой гнев сбавляет громкость от неожиданности.

— Филиал? — переспрашиваю, растерянно моргая. — Здесь? Но… для чего?

— Не могу бросить бизнес. — пожав плечами, Гас отрывается от стола и выпрямляется. — Но и уехать тоже не могу.

Я хочу звучать твердо, но голос дребезжит как попавшая в стакан монета:

— Почему ты не можешь?

Ненавижу себя за то, что несмотря на сжигающие боль и ярость, я так жду его ответа. Как будто мне не все равно, что он там скажет своим красивым лживым ртом.

Говнюк подходит ко мне вплотную и заглядывает в глаза:

— Не могу ехать, потому что здесь осталось мое сердце.

В его взгляде столько нежности и тепла, что под их давлением крышка с трехлитровой банки с соленьями слетает, огурцы со свистом взмывают в воздух, а железная леди Слава начинает визжать:

— А где было твое сердце, когда ты развлекался со всеми этими разукрашенными бобрихами? Когда я просила тебя выслушать меня? Когда просила мне доверять? Где, мать твою, было твое сердце?

Гас наклоняется ближе, что я могу разглядеть несуществующие поры на красивом лице и сжимает руками мои плечи.

— Я был не прав, матрешка. Прости меня. Пожалуйста.

Должно быть, сейчас я напоминаю дуршлаг: из глаз и из носа хлещут слезы. Кажется, они текут даже изо рта вместе со всхлипываниями. Обычно, когда говорят «прости» становится легче. Мне ни черта не легче.

— Ты все испортил! Я думала, мы поженимся…я думала у нас с тобой все по настоящему…Пятеро детей… Слизерин и Гриффиндор навсегда… а ты… ненавижу тебя.

Лицо Гаса перед глазами расплывается в мутную лужу и я, забыв о гордости и достоинстве, начинаю громко рыдать. Оплакиваю свою несбывшиеся женские мечты, два кольца, которые хранятся у меня под подушкой и смешную фамилию Жданова-Леджер.

— Эй, — слышу через стену собственного завывания. — Посмотри на меня, маленькая банши.

Теплые пальцы несколько раз проводят по векам, и расплывчатое пятно постепенно складывается в картинку лица Гаса:

— Я люблю тебя, Сла-ва. — звучит твердо. — И, разумеется, я тебе не изменял. Даже не разу не пытался. Слышишь меня? А то я — то признаться, немного оглох.

— С чего я должна тебе верить? — выкрикиваю ему в лицо. — Я видела тебя с этими девками! Ты обнимался с ними у меня на глазах… унижал меня при них…

Кажется, вся телесная жидкость осталась за воротом моей свинофутболки, потому что слезы теперь отказываются литься, а вместо них из легких выходят лишь сухие истеричные вздохи.

— Руки…убери… — выдыхаю в попытке сбросить ладони Гаса, удерживающие мой затылок.

В ответ он гладит меня по лицу, ласково убирая налипшие пряди за уши.

— Я тебя люблю, Сла-ва. И никогда тебе не изменял.

Жмурю глаза и мотаю головой, сбрасывая с себя желанное наваждение.

— Врешь.

— Я тебе не изменял. — звучит настойчивее, и я чувствую как горячие ладони обхватывают мое лицо. — Ты должна мне верить. Потому что я люблю тебя. Никогда не переставал и никогда не перестану.

Затаиваю дыхание, и от застывших в груди судорожных вздохов, тело начинает трястись. А что если…Вдруг Гас действительно мне не изменял? Вдруг и, правда, у нас все еще есть будущее?

— Посмотри на меня, матрешка. — просит ласково.

Не могу ничего с собой поделать и послушно поднимаю глаза, встречаясь в мерцающим синим взглядом.

— В день, когда ты приехала в Нью-Йорк, ты по-крупному вляпалась. Потому что я тебя никуда не отпущу. Ты моя, слышишь. Я твой. И ни твои родственники, ни белобрысый пенек, ни твое упрямство и моя тупость этого не изменят. Ты можешь крутить головой и шипеть сколько угодно — результат будет один. Ты выйдешь за меня, у нас родятся дети. Мы счастливо проживем вместе до старости, даже если это будет означать увезти тебя в Америку силой, или морозить зад в России и каждый день улыбаться твоему папаше. Я согласен на все, Сла-ва, потому что ты лучшая часть моей жизни. Без тебя все просто не имеет смысла.

Красноречивый поэтичный ублюдок. Как он это делает? Стирает недели моих мучений всего лишь парой фраз.

— Ты мне правда не изменял? — шепчу, пытаясь подавить дрожь в губах. Не дышу, пока жду его ответа, потому что так сильно, до боли в сердце хочу ему поверить.

— Ты такая глупая, матрешка. — Гас прижимается ко мне лбом и глубоко вдыхает. — Ya pizdetz kak skuchal.

Кажется, мой организм вернул себе возможность вырабатывать воду, потому что я снова реву. Теперь уже от чувства облегчения и стремительно расцветающего в груди счастья. Потому что я ему верю.