Слава
— Это что за дрянь ты заказала, Славка? — морщится Вера, глядя как официантка плюхает передо мной тарелку с сочащимся жиром бургером. — Выглядит как реклама гастрита.
Как и положено настоящему спортивному сектанту, Верушка тщательно следит за питанием и все нездоровая пища для нее — злостное табу. Еще она обожает порассуждать о правильном соотношении белков и углеводов в рационе и сходу может назвать калорийность как минимум пятидесяти продуктов.
— Ну не я же летом собираюсь с Ричи Как-его-там на соревнованиях трицепсами заигрывать. — огрызаюсь я. — Поэтому могу себе позволить есть все, что захочу.
Лицо Веры выглядит оскорбленным, как всегда происходит, когда я проявляю недостаточно уважения к персоне кроссфит-божества.
— Ричи Фронинг, голова твоя дырявая. Пора уже и запомнить имя будущего мужа своей лучшей подруги.
Прищурив глаза, наблюдает, как я вонзаюсь зубами в покрытое кунжутом тесто, и ехидничает:
— А чего это мы такие взвинченные сегодня?
Отложив надкусанную вкусняшку в сторону, со вздохом откидываюсь на спинку стула и изливаю события минувшего дня, начиная от разговора с отцом и заканчивая ненавистным розовым шарфом.
Вера внимательно дослушивает мой рассказ до конца и, отхлебнув новомодный матча-латте, деловито уточняет:
— Увидела, значит, ты эту тряпку, возмутилась и выскочила?
Каждая клетка тела начинает вибрировать воспоминаниями о вчерашнем дне: горящие глаза Гаса, звук рвущегося капрона, жадные прикосновения его рта. Щеки начинает печь, словно их натерли кайенским перцем, и ровно тоже самое происходит под юбкой.
— Ты бы себя видела сейчас, Славка, — ухмыляется Вера. — Не дать, не взять — флаг СССР. Чую, все-таки не сразу ты выбежала.
Ну не могу же я врать своей лучшей подруге. Утыкаюсь взглядом в расплавленный ломоть чеддера и признаюсь:
— Не сразу. И я хотела, но Малфой со своими ручищами…
— Ох, дементор, — восхищенно цокает языком Верушка. — Ох, и проворен, чертяка. Оприходовал, значит, твою заброшенную лужайку. Прямо на душе светлее стало, Славка. Да что там на душе: будто бы сама поразвратничала всласть. Чую, платьишку моему таки суждено парочку сердец на вашей свадьбе разбить
— Не суждено. Все время пока я с ума сходила, он с девками ошивался. А измену, как ты знаешь, я не прощаю.
— А что если он тебе и не изменял? — сочувственно кривит губы Вера. — Может, он у тебя как почивший старикашка Хефнер? Тот тоже вечно с кучей улыбающегося силикона ошивался, хотя всем было понятно, что у дедули уже лет тридцать как не стоит.
— У Гаса в эрекцией все в порядке. — изрекаю мрачно. — У него, скорее, проблема как ее сложить.
Верушка подпирает ладонью щеку и мечтательно вздыхает:
— Ох, все таки нравится мне твой пятилапый, Славка. Был бы тобой не занят, блондином да росточком поменьше, взяла бы себе в будуар на воспитание.
Прослеживает взглядом мои возобновившиеся нападки на бургер, кривится:
— Ну как ты это ешь, а?
— Вкусно, — бубню с набитым ртом и великодушно протягиваю ей четырехслойную массу:
— Хочешь попробовать?
— Окстись, пищевая грешница. Вере Георгиевне от одного этого запаха сегодня сотню берпи отпрыгать нужно будет.
— Как хочешь, — пожимаю плечами и откусываю еще. Нет, правда, очень вкусно.
В понедельник на работу я прихожу в дурном расположении духа. Во первых, я ужасно хочу спать. Эта зима плохо сказывается на моей работоспособности — чувствую себя вялой мухой. И даже утренний американо и хиты Макса Коржа не спасают.
Во-вторых, мне приснился Гас. Будто бы он стал играть за Спартак и в первом же матче забил гол в ворота ЦСКА. Игорек Акинфеев задирал золотую ногу как мог, но это не помогло. А в послематчевом интервью Гас сказал, что забитый мяч посвящает своей будущей жене и единственной женщине, которую когда-либо любил. Мне. Даже папа Игорь прослезился около телевизора, после чего дал свое демоническое благословение на наш неугодный интернациональный брак.
Как тут не психовать? Прекрасный несбыточный сон.
Ну и в третьих, из головы не выходят слова Гаса о том, что я могла рассказать Рафинаду о нашей проблеме.
Помимо меня, Малфоя, алчного кандидата медицинских наук Н.Б. Гладенькой и, возможно, любопытной медрегистраторши, об этом больше никто не мог знать. Тогда остается вопрос: откуда у сахарной башки такая осведомленность? Ответ: ниоткуда. Анализов в компьютере я не храню, запись к гинекологу в личное расписание не включала. Идею о прослушке телефона отметаю сразу — мы же не в «Казино Рояль» и не в «Кванте Милосердия», в конце концов. Да и Рафинад на Бонда откровенно не тянет. А вот на кого он и тянет — так это на Питера Петтигрю, подлого подлизу и предателя.
— Егорушка, — сладко воркую в трубку. — Зайди, ко мне на пару слов, пожалуйста.
Сбросив вызов, поудобнее устраиваюсь в кресле и жду. А чтобы ждать было веселее, мысленно формирую белобрысую куклу вуду и втыкаю в ее тряпичные глаза пластиковые зубочистки.
— Привет, Слава. — приторно сияет на пороге появившийся Хомяков-младший. — Как твои дела?
Принимая во внимание его позорное разоблачение в «Краснодаре», Рафинад выглядит чересчур бодро: та же медово-сахарная улыбка и взгляд щенка, готового принести тапки. Словно не он сознательно пытался испортить мне жизнь, и словно это не он разыграл дешевый спектакль с лжеЭльзой.
Втыкаю еще одну зубочистку в вуду-ширинку и презентую подлецу безмятежную улыбку.
— Мои дела прекрасны, Егор. Я попросила тебя зайти, потому что не терпелось задать тебе пару вопросов.
— Подожди, Слава! — с жаром восклицает Рафинад, делая шаг мне навстречу. Замирает на месте, словно сам удивился такому решительному порыву, и одаривает меня фирменным взглядом стесняшки Анастейши. Каков актерище.
Потупив глаза, елозит гламурным тапком по полу и нервно жует губы.
— Ты должна знать, что все не так, как выглядит на самом деле. И я соврал тебе про Эльзу, потому что… Я влюблен в тебя, Слава. Я бросил ее, когда понял, что у меня возникли к тебе чувства. Просто больше не мог так… А потом испугался и поэтому…
Рука-лицо. Или как там? Пацталом? Этот надушенный малец всерьез полагает, что кто-то в здравом уме способен повестись на такую чушь?
Не выдержав, соскакиваю со своего комфортного насеста и начинаю мерить шагами кабинет. Под кастрюлей моего негодования словно включили конфорку, и приправленная гневом смесь начинает закипать.
— А я вот уверена, что не было у тебя никакой девушки. И что это все ты придумал заранее. Понял, что сопишь мне в ухо чересчур настойчиво и решил на время усыпить бдительность.
Остановившись, смотрю на Рафинада, ожидая, что он, как минимум, смутится, но этого не происходит.
— Мне сейчас очень тяжело, Слава. — делает скорбное лицо. — Я остался совсем один наедине со своей безответной любовью.
Все-таки уральский пельмешек — полный лузер. Какой нормальный парень начнет давить на жалость, когда пытается завоевать девушку? На что он при этом рассчитывает? На благотворительный бизнес-ланч с разделением счета и сочувственный «чмок» в лоб?
— А это безответная любовь тебя научила шарится по чужим сумкам?
— Как ты могла такое подумать, Слава? Я бы никогда…. — его лицо превращается в известковый слепок.
Сахарный кадык на сахарной шее дергается, и сахарные губы выводят железобетонный аргумент:
— Честно-честно.
Даже слова «Да, я беспринципная сволочь и шарился в твоей сумке», не могли стать более убедительным подтверждением его вины. Он и правда рылся в моей медицинской карте. Подло шпионил за мной. Наговорил гадостей Гасу. Все это время притворялся ванильным Винни-пухом.
Поступкам Малфоя нет оправдания, но именно этот белобрысый говнюк послужил катализатором нашему расставанию. Тому, что мое сердце напоминает сморщенную верблюжью коленку, и я третью неделю подряд засыпаю в шоколадных обертках в обнимку с мокрой подушкой. Тому, что у меня не будет свадьбы, а у Верушки — феерически-грязного секса с шафером.
Внутри меня творится что-то странное: в уши словно натолкали хрустящей ваты, и вся кровь приливает к голове.
— Ты… — надвигаюсь на него. — Подлый мелкий хорек…
Наглая физиономия так близко, что побороть соблазн невозможно. Отвожу ладонь в сторону, замахиваясь для смачной пощечины, но в ту же секунду ее перехватывают чьи-то твердые пальцы.
— Тссс, матрешка. — раздается рядом с ухом. — Предоставь это дело профессионалу.