Нянечка для соседей

ГЛАВА 37

СЕБАСТЬЯН

Черт. Я сказал какую-то глупость? Я закрываю глаза, пытаясь не думать о мучительной боли в голове. Все бесполезно. Я не могу ничего вспомнить. Черт, я едва могу сформировать цельные мысли.

— Извини, — бормочу я. — Не могу ясно мыслить.

Еще одна волна боли накатывает на меня, проникая за глаза. Я стону, вцепившись руками в простыни, и чувствую, как маленькие пальцы Бет снова прижимаются к моим вискам. Я хочу оттолкнуть ее, но мне слишком приятно. Кроме того, я не уверен, что способен поднять руки.

Я должен был догадаться, что это произойдет. Сегодня утром я чувствовал приближение мигрени, которая мелькала по краям моего зрения, давила на мой мозг, но я просто принял таблетки и постарался не обращать на это внимание. Что мне оставалось делать? Мне нужно было работать и присматривать за ребенком.

Ками проснулась в плохом настроении и проплакала почти весь день. Я пытался сделать все, чтобы она была счастлива. Читал ей книжки. Пел ей песенки. Обнимал ее. Но все это только злило ее больше и больше. Она отказалась обедать и не хотела ложиться спать днем. Чтобы я не делал, я не мог ее успокоить.

С каждым часом боль становилась все сильнее и сильнее, пока, наконец, вечером все не дошло до предела. Я держал Ками на руках и пытался сменить ей подгузник, когда на меня нахлынула первая волна. Мне почти удалось одеть ее в чистый подгузник, а потом я вошел в спальню и просто рухнул на пол, все еще держа ее на руках.

Мне было так страшно. В моей голове крутилась только одна мысль: я сделаю ей больно. Я мог причинить боль Ками. Я мог уронить ее или ударить обо что-то. Я потеряю сознание, а она будет лежать на полу голодная, пока завтра не вернутся ребята. Ей будет больно, и это будет моя вина.

Я не знал, что делать. Поэтому и позвонил Бет.

Бет, милой, нежной девушке, в которую полностью влюблена моя дочь. Бет, красивая девушка из квартиры по соседству, в которую влюблены оба моих соседа по комнате. Бет, которая ненавидит меня.

Я много думал о ней в эти выходные. Я не могу выкинуть ее лицо из головы. Я не могу забыть ее широко раскрытые глаза и обиженное, растерянное выражение, когда я кричал на нее из-за разбросанных игрушек. Я стону от этого воспоминания.

Я напугал ее. Знаю, что напугал. Вот почему она убралась во всей квартире после того, как я на нее накричал. Я никогда не хотел ее расстраивать, но все же сделал это, ведь я так груб и неуклюж, что не могу даже выйти из дома, не сорвавшись и не напугав до смерти какую-нибудь бедную девочку. Бет только и делала, что помогала нам. Мы были бы в полной заднице, если бы она не позволила Джеку затащить себя в нашу квартиру на прошлой неделе. А я причинил ей боль. Как и всем.

И теперь я лежу здесь, полностью недееспособный, а она вынуждена заботиться обо мне и моем ребенке.

Я бесполезный отец. Ками будет лучше без меня.

— Тсс, — тихо говорит Бет, откидывая назад часть моих волос. — Все в порядке.

Я приоткрываю глаза. Она примостилась на матрасе позади меня, держа телефон в одной руке. Свет от экрана окрашивает ее бледную кожу в голубой цвет.

— Что? — спрашиваю я. Хотя это больше похоже на ворчание.

Она слегка улыбается мне.

— О чем бы ты ни думал. Это выглядит болезненно. Все будет хорошо. — Она проверяет свой телефон, затем выскальзывает из-под меня, соскальзывает с кровати и идет к выходу из комнаты. — Одну секунду, — бормочет она, направляясь в гостиную.

Я слышу, как она ходит по кухне, роется в шкафах. Моя голова снова начинает раскалываться, и я тру глаза. Такое чувство, что кто-то пытается выбить их из моего черепа изнутри. Я пытаюсь сесть, но мое зрение так сильно затуманивается, что мне приходится лечь обратно.

Меня переполняет разочарование.

Я действительно старался в эти выходные. После того, как Бет отчитала меня в пятницу вечером, я понял, что она была права. Пока Ками со мной, я должен ставить ее в приоритет перед своей работой. Я не могу просто нанять няню и игнорировать собственного ребенка. Все выходные я был сосредоточен на Ками, оставив работу на ночь, когда она спала. Я очень старался присматривать за ней, но буквально, физически не мог.

Что означает только одно. Мне придется отдать ее.

Желудок сводит. Мысль настолько отвратительна, что, кажется, меня сейчас стошнит.

Дверь моей спальни снова открывается, и Бет проскальзывает внутрь.

— Вот, — шепчет она, ставя стакан воды и бутылочку с таблетками на мой прикроватный столик. — Выпей это.

Я стону.

— Бет. Прошу тебя. Я в порядке. Присмотри за Ками.

— Я написала Сайрусу. Он говорит, что тебе нужно принять лекарства и отоспаться. — Она вскрывает бутылочку с таблетками и, вытряхивая таблетку, протягивает ее мне. — Вот.

Я закрываю глаза.

— Нет.

Ни за что. Эти обезболивающие влияют на мой мозг. Они делают мои мысли нечеткими и нескоординированными. Нет ни единого шанса, что я могу принять их, присматривая за ребенком. Я бы, наверное, уронил ее, или заснул и забыл покормить, или попытался бы искупать ее и в итоге обжег бы. Столько ужасных сценариев проносится у меня в голове.

Нет. Я не могу принять таблетки.

Бет вздыхает, проводя рукой по моим вспотевшим волосам.

— Себ, ну же. У тебя нет ни единой причины испытывать такую сильную боль.

— Нет.

— Прошу тебя.

— Нет.

— Почему?

— Я сделаю ей больно, — бормочу я, протирая глаза. — Не смогу контролировать себя.

Она замирает.

— Что? — Я не отвечаю. Она касается моего запястья. — Себастьян. Себ, посмотри на меня.

И я смотрю. Впервые за этот вечер я действительно смотрю на нее. Она явно прибежала сюда, как только я позвонил, на ней футболка с пятном, а ее блестящие волосы собраны в пучок, который ниспадает с одной стороны головы и держится у щеки. Ее губы сухие, как будто она их кусала, а подводка для глаз размазалась.

Она выглядит абсолютно беспорядочно. Мне кажется, я никогда не видел более красивой женщины.

— Прости, что напугал тебя, — выпаливаю я. — Когда накричал. — Я делаю глубокий вдох. Комната медленно вращается вокруг меня. Такое чувство, словно я пьян.

Она выглядит смущенной.

— О чем ты говоришь? Ты не напугал меня. Ты меня разозлил.

— Тебе было больно. — Я это помню. Помню выражение ее лица. Как будто я только что дал ей пощечину. Чувство вины пульсирует у меня в животе. Я никогда не хотел ее расстраивать, однако ничего не могу с этим поделать. Неудивительно, что моя собственная дочь кричит всякий раз, когда я пытаюсь ее обнять. — Извини. Ничего личного. Я всем причиняю боль.

— Ты не причинял мне боль. — Она наклоняется ближе. — Почему ты думаешь, что причиняешь ее всем?

Я качаю головой.

— С Ками все в порядке? — бормочу я.

— Она крепко спит, — говорит она, прищуривая глаза. — Почему ты так боишься держать ее на руках? Что, по-твоему, должно произойти?

— Не хочу причинять ей боль.

— Но зачем тебе причинять ей боль? — Она делает паузу. — Ты хочешь причинить ей боль?

— Нет! Я убью любого, кто попытается! — Я сжимаю челюсти. Пот стекает по затылку. — Я был так зол, когда увидел ее. В автокресле. Мог бы убить кого-нибудь тогда.

Я не был так зол с тех пор, как мне было двенадцать лет, тогда я ударил маминого парня Стива по лицу. Возможно, боль дурманит мою голову, потому что воспоминания настолько отчетливы, что я почти чувствую на своих пальцах теплую кровь.

Стив смотрит на меня, кипя от злости.

— Этот парень бешеный, — бормочет он, выплевывая выбитый мною зуб. — Черт возьми, Эллен. Мы расстаемся.

Мамины глаза становятся огромными.

— Стив, пожалуйста… мне так жаль… ради Бога, не бросай меня! В том, что он тебя ударил, нет моей вины!

Стив идет к двери. Мама бежит за ним, но он захлопывает дверь прямо у нее перед носом. Она бросается ко мне, ее глаза пылают.

— Что ты наделал? — кричит она.

Я стискиваю зубы.

— Он кричал на тебя.

— Да что с тобой не так, глупый мальчишка? Ты хоть понимаешь, как он важен для нашей семьи? Все, что у тебя есть — твои кроссовки, твой телевизор, твой велосипед, — все это пришло от него.

— Я не хочу этого. Я хочу, чтобы он ушел.

— Что ж, твое желание исполнилось, малыш. Теперь он никогда не захочет меня. — Она в ярости качает головой. — Он был рядом со мной, как я и хотела!

Я хмурюсь.

— Ты хотела, чтобы он назвал тебя шлюхой?

Слезы текут по ее лицу.

— Я отсылаю тебя. Я не могу иметь с тобой дело. Ты — угроза. Как мне жить дальше с таким сыном, как ты?

— Куда ты отсылаешь меня?

— Школа-интернат. Летний лагерь. Военный лагерь. Мне насрать, я больше не могу заботиться о тебе!

Мягкий голос Бет возвращает меня к реальности.

— Ну же, милый. Прими таблетки.

— Почему ты меня так называешь?

— Потому что ты ужасно милый, — сухо говорит она, пытаясь передать мне таблетки.

Я отстраняюсь.

— С Ками все в порядке?

Она вздыхает.

— Конечно.

— Я собираюсь проверить, как она. — Я пытаюсь сесть.

Она кладет руку мне на плечо и толкает меня обратно в кровать.

— Нет, ты никуда не пойдешь.

— Она в порядке? — Боже, моя голова. Я опускаюсь на подушки. Темнота в комнате давит на меня. Такое ощущение, что мои уши полны помех.

— Мигрени влияют на твою память?

Я киваю и тут же жалею об этом.

— А что?

— Ты уже в десятый раз спрашиваешь меня, все ли с ней в порядке.

— Я знаю, — стону я, потирая виски. — Достаточно секунды, чтобы с ней что-то случилось.

Она колеблется, как будто пытается придумать, что сказать.

— Ладно. Подожди. — Она похлопывает меня по груди и сползает с кровати, направляясь обратно к выходу из комнаты. Я зажмуриваю глаза, стиснув зубы от очередной волны боли.

Я ненавижу эту боль. Лежать в постели, как проклятый инвалид, пока моя няня порхает вокруг меня с обезболивающими и стаканами воды. Можно подумать, что ребенок, за которым она присматривает, это я, а не моя дочь.

Моя дочь.

Каждый раз, когда я думаю об этих словах, у меня возникает ощущение, что меня пырнули палкой для скота. У меня есть дочь. Ребенок. Я отец.

Мне хочется плакать.

Боже, я не могу сделать это. Вообще не могу. Я хочу оторвать себе голову. Груда книг о детях, которые я купил в интернете, лежит на моем столе и смеется надо мной.

Дверь в спальню снова открывается, и я слышу легкие шаги Бет, которая подходит к кровати.

— Вот, — тихо говорит она. — Хочешь подержать ее?

Я прищуриваюсь и открываю глаза. Она держит на руках очень сонную на вид Ками. Моя малышка хмуро оглядывает темную комнату, ее крошечные розовые губки приоткрыты. Я чувствую щемящий прилив эмоций в своей грудной клетке. Она так великолепна, что я едва могу смотреть на нее.

— Ужасно сильно, — шепчу я, потянувшись к ней. Бет передает ее, и я осторожно прижимаю к своей груди, обнимая.

Ками сонно моргает, глядя на меня. Ее губы опускаются, и я готовлюсь к тому, что она снова начнет плакать. Вместо этого она просто зевает, запускает руку в мою рубашку и прижимается ко мне, ее тяжелые веки опускаются.

Я обхватываю ее голову рукой, прижимая ее к себе. Мое сердце колотится. Слезы застилают мне глаза, и я даже не могу притвориться, что плачу из-за боли.

Бет присаживается на край матраса.

— Я совсем тебя не понимаю, Себастьян.

Я прижимаюсь щекой к голове Ками, вдыхая ее аромат. Она прижимается ко мне, ее пухлая щека прижимается к моей рубашке, и мое сердце разбивается.

Мне придется отпустить ее. Я не могу заботиться о ней. Это правильно. Но, Боже, не думаю, что я когда-нибудь с этим смирюсь. Я буду скучать по этому ребенку до самой смерти.

— Я люблю тебя, — говорю я своей дочери. Слезы катятся по моим щекам, растворяясь в ее волосах. — Мне так жаль. Я хотел бы оставить тебя у себя. Хотел бы я это сделать.