Нянечка для соседей

ГЛАВА 42

БЕТ

Весь шум за столом прекращается.

Губы Эллен утончаются.

— Себастьян. Только не говори мне, что ты переспал с какой-то бедной девушкой, сделал ее беременной, а потом забрал ее ребенка и ушел к следующей шлюхе, которая на тебя посмотрела?

Мои брови взлетают вверх. Ничего себе. Меня никогда раньше не называли шлюхой.

Я смотрю, как Себастьян крепче сжимает вилку.

— Не говори так о Бет…

— Я просто говорю, дорогой, что ты можешь быть не слишком осторожным. Ты хорошо зарабатываешь. Это делает тебя очень привлекательным для молодых женщин.

Кровь приливает к лицу Себа.

— Мама…

Я вмешиваюсь.

— Все в порядке, Себ. Наверное, в каком-то смысле Эллен права. Я использую тебя ради твоих денег. — Я улыбаюсь его матери. — Я не его девушка, я его няня. Себастьян сейчас очень занят на работе, и ему нужна помощь, чтобы присматривать за Ками в будние дни.

У Эллен открылся рот.

— Няня? — спрашивает она в ужасе.

Стив откладывает столовые приборы и, наконец, говорит.

— Что случилось с матерью? — спрашивает он низким голосом.

Себастьян изучает свой стакан с водой.

— Мы случайно переспали чуть больше года назад, а потом потеряли связь. Несколько недель назад она отправила мне Ками и сказала, что ей нужно, чтобы я присмотрел за ней. Оказалось, что она была наркоманкой и проходила реабилитацию.

Наступает очень долгое молчание. Ками радостно болтает, тыча рукой в свою тарелку, затем смотрит на меня.

— И есть причина, по которой ты не рассказал нам все это сразу? — наконец спросила Эллен, в ее голосе звучит желчь.

— Я знал, что вы будете смотреть на нее по-другому, когда узнаете, — ровно отвечает Себастьян. — Я хотел, чтобы вы увидели в ней свою внучку, прежде чем списать ее на незаконнорожденного ребенка какой-то наркоманки.

— Ну, это правда, не так ли? — Эллен смотрит на Ками, на ее лице написано отвращение. — Боже правый. Значит, мать принимала наркотики во время беременности! Ребенок от чего-нибудь зависим? У нее есть какие-нибудь… — она вздрагивает от чистейшего ужаса, — проблемы с развитием?

Лицо Себастьяна белеет от гнева.

— Даже если бы и были, то она не стала бы хуже! Как, черт возьми, зависимость ее матери может быть ее виной?!

— Ками абсолютно здорова, — вступаю я, улыбаясь так мило, как только могу. — Мы обследовали ее у педиатра.

Ками триумфально размахивает руками в воздухе, затем вытирает картошку о рубашку Себа. Он ловит ее маленькую ладошку и крепко целует ее, его челюсть сжата от гнева.

— И почему она здесь? — продолжает Эллен, даже не удосужившись посмотреть на меня. — С какой стати тебе нужна няня? Ты действительно собираешься стать одним из тех родителей, которые нанимают прислугу, чтобы присматривать за детьми? — усмехается она. — Что ж, полагаю, я тебя понимаю. Вероятно, будет лучше, если за ней присмотрит кто-то другой. Я сомневаюсь, что ты сможешь это сделать.

Я хмурюсь. Мне не нравится этот тон.

— Себастьян более чем способен присмотреть за своим ребенком.

— Дорогая, если бы это было так, то тебя бы здесь не было, — пренебрежительно говорит она. — Лично я считаю, что это ужасный поступок по отношению к ребенку — отдать его на воспитание какому-то незнакомцу вместо того, чтобы воспитывать его самому. Даже после ухода твоего отца я не отдавала тебя в ясли и не нанимала няню.

— Нет, — холодно говорит Себастьян, — ты всего лишь отправила меня в американский военный лагерь. Возможно, ты бы предпочла, чтобы Бет принуждала моего ребенка бегать на учениях и выполнять тяжелую работу, вместо того чтобы обнимать ее, когда она плачет, и читать ей книжки со сказками? Для тебя это было бы более приемлемо?

Лицо Эллен гневно краснеет. Она склоняется над столом, чуть не опрокинув свой бокал с вином.

— Тебя отправляли в эти лагеря, потому что ты вел себя как избалованный, жестокий ребенок, — шипит она. — Не думаю, что это моя вина. Ты думаешь, я хотела отослать своего сына?

— О, да, ты выглядела убитой горем. Тебе приходилось подбадривать себя круизом на Багамах каждый раз, когда я уезжал.

— У меня не было выбора! Ты меня пугал!

— Я пугал тебя? — повторяет Себастьян, вена пульсирует у него на лбу. — Я был двенадцатилетним ребенком ростом в пять футов и два дюйма^[35], который любил читать о поездах и отказывался убивать пауков. Как, черт возьми, я мог пугать тебя?!

— Ты был таким агрессивным! Ты выбил Стиву зуб без всякой причины!

— Он кричал на тебя! Ты выглядела напуганной!

— О, пожалуйста, не переводи стрелки на меня. Ты не был каким-то героическим спасителем, ты был всего лишь злым, жестоким ребенком. Помнишь того мальчика Эмиля, которого ты избил?

Себ нахмурился.

— Эмиль… ты имеешь в виду Эмиля Уайта? Он был моим лучшим другом, я никогда не бил его!

— Именно он. — Она поворачивается ко мне, печально качая головой. — Он чуть не сломал бедному мальчику ногу.

— Я схватил его, когда мы играли в футбол. Он упал, поцарапал колено и тут же встал на ноги.

Эллен поджала губы.

— Его мать жаловалась мне, что ты издевался над ним.

— Наверное, он был каким-то мазохистом, если учесть то, как часто он приглашал своего обидчика на ужин…

— Просто хочу сказать. У тебя всегда была склонность к насилию. Посмотри на себя. — Ее губы кривятся от отвращения. — Мы пытаемся устроить милый семейный ужин. Я весь день вкалывала на кухне. Но ты не можешь даже десять минут посидеть и поесть, не повышая на меня голос. Причем в присутствии собственного ребенка. — Она поворачивается ко мне. — Может, тебе стоит забрать ее из комнаты. Развивающимся детям вредно видеть, как их родители выходят из себя. Это может привести к разного рода травмам.

Я улыбаюсь, скрипя зубами.

— Ками не выглядит особенно травмированной. — Мы оба смотрим на ребенка. Она с удовольствием играет с картошкой, болтая ножками на своем стульчике. Заметив, что мы все смотрим на нее, она визжит от смеха и падает лицом вниз на поднос с едой. Себ осторожно поднимает ее, вытирая щеки, и она смотрит на него взглядом, полным обожанием.

Эллен фыркает.

— Что ж. Это лишь вопрос времени. На твоем месте я бы внимательно следила за моим сыном. В большинстве случаев он может контролировать себя, но достаточно всего лишь одного маленького инцидента. Честно говоря, учитывая его трудности с управлением гневом, я не могу не беспокоиться о том, годится ли он вообще в родители. Мне бы не хотелось, чтобы с ребенком что-то… случилось.

Мой рот открывается. Раздается громкий, внезапный треск. Повернувшись, я вижу Себастьяна, который держит свой разбитый бокал за ножку. Его хватка настолько сильна, что он случайно разбил его вдребезги. На его лице белеет ужас, когда он смотрит на осколки стекла на скатерти.

В течение секунды никто ничего не говорит.

— Извините, — бормочет он, отодвигая свой стул и практически выбегая из комнаты.

— Вот и все, — вздыхает Эллен, глядя ему вслед. — Прошло, сколько, пятнадцать минут? Раз он не смог продержаться столько времени, не разбив мою стеклянную посуду, я не понимаю, как он может справиться с ребенком. — Она садится обратно, скрещивая руки на груди. — На твоем месте, дорогая, я бы серьезно подумала о том, чтобы позвонить в органы опеки и сообщить им о таком поведении. Я знаю, что это лишит тебя работы, но так будет лучше для ребенка.

Я медленно опускаю столовые приборы, сделав глубокий вдох.

— Что с вами не так? — тихо спрашиваю я.

Она моргает.

— Что?

— Что с вами не так? — повторяю я. — Почему вы предполагаете, что Себастьян причинит вред своему ребенку?

Она фыркает.

— Потому что я знаю его, дорогуша. Я знаю, какой он.

Я огрызаюсь.

— Вы не знаете его! Вы отправили его подальше от дома на всю его подростковую жизнь!

— Он был агрессивным ребенком. Мы не могли с ним справиться.

— А должны были! Нельзя избавиться от боли, игнорируя ее или выбивая ее из кого-то! Если ребенку больно, вы не должны его за это наказывать. — Я качаю головой. — Вы знаете, что большинство исследований показывают, что поведенческие лагеря наносят вред детям? Военные лагеря, подобные тому, в который вы отправили своего сына, сосредоточены на физическом наказании и принуждении к полному послушанию, вместо того чтобы предоставить ребенку терапию, необходимую для принятия правильных решений. — Она открывает рот, но я прерываю ее. — И я могу вам точно сказать, что нет такого исправительного учреждения, где ребенка принимали бы каждые каникулы в течение шести лет подряд. Если на это уходит столько времени, значит программа явно не работает. А это значит, что вы либо оплачивали участие в программе, либо отправили его в нелегальный лагерь — в этом случае вы подвергли своего сына реальной опасности. Дети умирают в самовольных поведенческих интернатах. Они подвергаются физическому, психическому и эмоциональному насилию. Но вам было все равно, не так ли? — Я обвожу рукой стены. — Знаете, что я думаю? Я думаю, что вы застряли в отношениях больше чем на десять лет, и когда вы, наконец, развелись, вы захотели вернуть свою прежнюю жизнь. Вам захотелось снова быть свободной и не связанной ни с чем. Вам хотелось свиданий, вечеринок и дорогих праздников. Поэтому вы отсылали собственного ребенка, раз за разом, снова и снова, только для того, чтобы иметь возможность вести себя как двадцатилетняя девушка, а не как мать с ребенком, которому нужна поддержка. Он только что потерял отца! Конечно, он должен был злиться! Если бы он не злился, он не был бы человеком!

В дверях раздаются шаги. Себастьян стоит и смотрит на меня, в его руках совок для мусора, а глаза потемнели. Я знаю, что должна замолчать, но не могу. Я чувствую себя охваченной пламенем. Еще когда я была в приюте, я видела сотни детей, которых бросили родители. Родители, которые обещали навещать их по выходным, но никогда не приходили. Родители, которые обещали погулять с детьми на их дни рождения, а потом в последнюю минуту отменяли встречу. Родители, которые клялись, что по-прежнему любят своих детей, но относились к ним как к неудобствам.

И это несправедливо.

Эллен смотрит на меня.

— Не смей так со мной разговаривать! Ты понятия не имеешь, каким он был…

Я прерываю ее.

— Я знаю, что он был ребенком, и знаю, что вы наказывали его за его эмоции. Наказывали так сильно, что он до сих пор боится что-то чувствовать. Ради всего святого, у него практически случился приступ паники, когда я попросила его помочь ребенку отрыгнуть. Вы заставили его поверить, что он какой-то монстр, в то время как на самом деле это вы обращались с ним как с дерьмом. Себастьян — идеальный отец для Ками. Он умеет адаптироваться, быть любящим и нежным с ней. Он не плохой родитель. Единственный плохой родитель здесь — это вы.

Я прерываюсь, тяжело дыша.

Но никто не говорит ни слова. Лица Стива и Эллен застыли. Себастьян прислонился к дверной раме, словно она нужна ему, чтобы удержаться на ногах. В центре всего этого Ками заснула с картофельным пюре на щеках.

Проходит несколько секунд, и меня охватывает смущение. Что, черт возьми, со мной не так? Эта поездка была направлена на установление отношений между Ками и ее бабушкой и дедушкой, а я все испортила. Я все испортила.

В груди вдруг стало слишком тесно. Мои щеки горят. Горло распухло. Мне нужно убираться отсюда.

Я делаю шаг назад, едва не споткнувшись, потому что моя нога зацепилась за ножку стула.

— Я… Не подскажете, где у вас ванная? — лепечу я.