Обретая надежду

Глава 17. Аксель

Мне вовсе не хотелось уходить из этой кладовой, чтобы столкнуться лицом к лицу с внешним миром. Неохотно убрав руки от Элли, я тут же почувствовал холод.

– Нам лучше пойти узнать, как дела у Молли, – предложил я, поглаживая пальцем ее подбородок.

Элли отодвинулась и молча кивнула. Она вновь взяла меня за руку. Ресницы ее затрепетали, и девушка спросила:

– Это… еще нормально?

Поднеся соединенные руки к губам, я поцеловал тыльную сторону ее ладони, изучая лицо Элли… на котором читалась надежда. Я рассматривал каждую его линию и изгиб, а в голове складывался образ. Впечатление, искра… это всегда так начиналось.

Я подумал о том, что Элли всегда так на меня смотрела. Я вспомнил тот день, когда увидел мамину скульптуру, одиноко стоящую в пустой галерее. Она выглядела такой покинутой, что это просто сломило меня. А потом из-за мрамора возникла она, словно чертовски яркий свет; ее красивое лицо, самое прекрасное из всех, что я когда-либо видел. Она молча смотрела на меня… и я больше не чувствовал себя одиноким. Мне стоило догадаться еще тогда, – хотя, возможно, каким-то образом я это ощутил, – что эта женщина изменит мою жизнь.

Несколько месяцев назад я чувствовал себя потерянным, погружаясь в море вины и сокрушительной печали. И хотя боролся, пытаясь вырваться на поверхность, но никогда не мог даже освободиться. Все, кого я знал, наблюдали со стороны, позволяя мне тонуть, но не она. Не la mia luce. Я думал, что Элли может бросить спасательный трос или, по крайней мере, попытаться меня вытащить. Но совсем не рассчитывал, что она прыгнет в воду и станет болтаться там рядом со мной… просто выжидая, пока я буду готов последовать за ней на берег.

Я сжал руку Элли.

– Более чем просто нормально, – ответил я. И увидел ее ослепительную улыбку. Которая давала мне надежду, что, может быть, эта жизнь все-таки удастся.

– Готов? – нервно усмехнувшись, спросила Элли.

Часть меня твердила, что я должен отпустить девушку и не втягивать в это дерьмо, через которое, без сомнения, все ее протащат за связь со мной. Но другая часть, эгоистичная, которая впервые в жизни захотела что-то лишь для себя, черт возьми, отказывалась позволить ей уйти.

Я был на стороне эгоистичной части. И ни за что на свете не собирался отказываться от Элли.

– Готов, – ответил я.

Вместе мы вышли из кладовки и направились по коридору в гинекологию. Когда мы оказались в отделении, сидевшая на посту медсестра указала нам на комнату ожидания. Мы подошли к закрытой двери, и я, взглянув на Элли, увидел на ее лице опасение. Она нервничала, а я ощущал лишь вину.

Вздохнув, я опустил голову и попытался выпустить ее руку. Но Элли, с тревогой посмотрев на меня, лишь крепче стиснула мою ладонь.

– Нет, – твердо сказала она. – Мы столкнемся с этим вместе. И я приму все, что на нас обрушат.

Притянув Элли к груди, я поцеловал ее в макушку. Она повернула дверную ручку, расправила плечи и вошла внутрь, потянув меня за собой. Вокруг слышались приглушенные голоса. Осмотревшись, я заметил Остина, Лекси, Леви, Джей-Ди и Кэсси, сидевших на пластиковых стульях… Они разговаривали… но стоило им увидеть нас, и в комнате резко повисла тишина.

Молчание затягивалось. Элли шагнула ближе ко мне. Когда я поднял взгляд, то понял, что все собравшиеся уставились на нас… на наши соединенные руки… На Элли Принс и Акселя Карилло.

Первым делом я посмотрел на Остина. Он хмурился, явно пребывая в замешательстве. Лекси, открыв рот, сидела у него на коленях.

Откашлявшись, Элли спросила:

– Как Молли?

Отведя глаза от Остина, я взглянул на Леви. Он поочередно переводил взгляд с Элли на меня и обратно. Я не заметил довольных лиц. Никто не спешил отвечать на заданный вопрос.

Внутри все упало, Элли побледнела. А потом мы услышали:

– Состояние Молли стабильно. У нее развилась эклампсия, поэтому она упала в обморок. Слишком подскочило давление.

Я узнал раздавшийся позади нас голос Роума Принса. Элли напряглась. По-прежнему держа ее за руку, я притянул девушку к себе, и мы повернулись, выставляя себя на всеобщее обозрение. Я обнял ее за плечи и поднял подбородок, будто подначивая хоть кого-то из собравшихся что-нибудь сказать.

Элли прижалась ко мне и вцепилась в мою рубашку. Она с облегчением взглянула на Роума.

– С Молли все будет в порядке?

Он скрестил руки на груди, и, похоже, готов был выйти из себя.

– Все будет хорошо. Сейчас она спит, – натянуто ответил он.

Я услышал, как Элли глубоко вздохнула, и, склонившись к ее уху, прошептал:

– С ней все будет в порядке, carina.

– Во-первых, – взглянув прямо на меня, проговорил Роум, – я хочу поблагодарить тебя за то, что привез нас с Молли сюда. Я, черт возьми, совсем расклеился. Но ты доставил нас в больницу, и теперь она в безопасности. Я не смогу расплатиться за это.

Элли расслабилась, услышав искреннюю благодарность кузена. Но потом Роум опустил руки и посмотрел на нее.

– Но во-вторых, – он недоверчиво покачал головой. – Ты с Акселем, Эл? Ты что, издеваешься?

Напрягшись, Элли взглянула на меня.

– Да, я с Акселем, – ответила она, и в голосе ее звучала гордость.

– Ты же говорила, что встречаешься со скульптором. Ты что, врала? – произнес он, и в вопросе отчетливо слышались сомнения. Он выглядел так, будто не мог осознать происходящее.

Рука Элли застыла в моей ладони. Я гадал, что же, черт возьми, она сейчас скажет, и сердце колотилось в груди.

– Да, – прошептала Элли, – я соврала… вам всем, потому что знала, что вы не одобрите.

Я резко выдохнул. Элли лгала своему кузену, чтобы защитить мою тайну. Роум изумленно открыл рот.

– Элли, о чем ты вообще думаешь? – громко спросил он. Элли обиженно втянула воздух. – Мать твою, ты совсем спятила?

– Нет, – прошептала Элли, – я в своем уме. Впервые в жизни я мыслю совершенно ясно… и хочу его. Я с ним.

Роумм сузил глаза, но тут заговорила Лекси:

– Значит, не скульптор? Аксель – тот парень, в которого ты безумно влюбилась?

На лице Лекси читалось лишь беспокойство. И это, черт возьми, меня добило. Я знал, что мы не были близки. И она все еще думала, что я где-нибудь накосячу. Но я вовсе не ожидал увидеть страх в глазах девушки из-за того, что я сошелся с ее подругой.

– Да, – сказала Элли Лекси, и та бросила взгляд на Кэсси, которой, как ни странно, на этот раз, похоже, нечего было сказать.

– У тебя никогда не было парня, и когда ты, наконец-то, его завела, то выбрала бывшего заключенного, торговавшего наркотиками? – рявкнул Роум.

Я услышал, как Элли заплакала, и внутри вспыхнула ярость. Я задышал чаще, и когда Роум бросил на меня взгляд, я шагнул вперед. Мне хотелось прибить этого ублюдка за то, что расстроил мою женщину.

Элли встала передо мной и положила руки мне на грудь.

– Нет, querido, стой.

– Мать твою, Элли! – воскликнул Роум.

Я вновь шагнул вперед, но тут передо мной возник Остин, повернувшийся лицом к лучшему другу.

– Прекрати, Роум, сейчас же, – велел Остин.

Роум остановился как вкопанный. Судя по выражению лица, он явно не мог поверить в содеянное моим младшим братом… Остин прикрывал мне спину… Мне и самому с трудом удавалось это принять.

– Ты серьезно, восемьдесят третий? После всего, что он сделал тебе, Лекси, Леву, ты собираешься потворствовать его связи с моей кузиной? Моей кузиной!

Остин стиснул челюсти, и я почувствовал себя дерьмово. Я видел, ему вовсе не хотелось причинять боль Роуму, но он весьма решительно был настроен меня защищать.

– Роум, я так же, как и ты, потрясен, что они вместе. Честно говоря, я даже не знаю, что об этом думать. Но Аксель взялся за ум. Так что отбрось хоть ненадолго свою чертову ненависть.

– Отбросить? – повторил Роум сквозь стиснутые зубы. – Отбросить? Он – просто мусор. И всегда им был. И навсегда останется. А Элли? – Роум посмотрел прямо на Элли и проговорил: – Он и тебя утащит на этот путь. Ты уже начала врать семье и лучшим друзьям, прикрывая его задницу.

И это меня добило. Элли была кем угодно, только не мусором. Я понимал, что парню больно. У него заболела жена, и выглядел он дерьмово. Но никто не смел называть Элли мусором, кузен он ей или нет.

Рванувшись вперед, я чуть не врезал Роуму по лицу, но Остин сумел меня удержать. Джей-Ди занял сторону Роума и попытался наброситься на меня. Но в этот момент дверь в комнату ожидания распахнулась, и вошли два охранника, с которыми мы уже сталкивались прежде.

Заметив, как Остин вцепился в меня, они тут же помрачнели. Элли бросилась ко мне и коснулась ладонями моего лица.

– Аксель, пожалуйста, успокойся, – прошептала она.

Взглянув ей в лицо, я заметил, что она очень сильно расстроена. А потом перевел взгляд на свою руку, все еще сжатую в кулак. Я вырвался из хватки Остина и обнял Элли за плечи.

– Сэр, вам лучше уйти, – сказал один из охранников, тот, что повыше.

Я чувствовал, как Элли плакала, уткнувшись мне в грудь. Я кивнул парню, подтверждая, что уйду. Обернувшись, я заметил, что Остин, заложив руки за голову, наблюдал за мной… Но я видел, что даже он не одобрял моих отношений с Элли. Единственный человек, который мог бы встать на мою сторону, на самом деле не стал этого делать. Он по-прежнему считал, что я ничего не стою.

– Carina, – проговорил я. – Оставайся со своими друзьями. Я уйду. Тебе нужно быть здесь ради Молли.

Элли вскинула голову, и ее глаза стали огромными.

– Нет, – ответила она.

Я услышал, как позади выругалась Кэсси.

Элли переплела наши руки и повернулась к друзьям. Роум наблюдал за нами, словно ястреб. Выпрямившись, она объявила:

– Я солгала о том, с кем встречалась, потому что предвидела подобную реакцию. Да, я с Акселем, и мне все равно, кто бы из вас что ни сказал. – Она посмотрела на Роума, и тот лишь недоверчиво покачал головой. – Я знаю, что в прошлом он поступал неправильно. И понимаю, вам тяжело будет это забыть. Но он хороший человек. – Ее лицо вспыхнуло, и она добавила: – И, ради всего святого, мне уже двадцать семь! Я достаточно взрослая, чтобы знать, чего хочу. И выбираю его. Я вовсе не ищу вашего одобрения, да мне оно и не нужно.

Все ее друзья изумленно разинули рты. Я никогда не видел настолько потрясенных людей. А потом, чтобы добить нас окончательно, вперед выступил Роум и проговорил:

– Я бы предпочел, чтоб ты связалась с кем угодно, только не с ним. Любой был бы лучше торговца наркотой, способного привести тебя прямиком в ад.

Элли резко повернула голову к Роуму, глаза ее потемнели.

– Да? Ну а я не хочу никого другого. – Она бросила взгляд на меня и вымученно улыбнулась. – Аксель полностью завладел моим сердцем.

– Элли… – прошептала стоявшая сбоку Лекси. Прижав руку ко рту, она смотрела на нас полными слез глазами.

Я же не мог вымолвить ни слова. В груди что-то сжалось, когда я увидел, как Элли, стоя возле меня, высоко подняла голову. Она гордилась тем, что находилась рядом. В каком же гребаном мире я оказался, что Элли Принс величественно держалась подле меня?

Элли повернулась к Лекси.

– Лекс, пожалуйста, держи меня в курсе, как дела у Молли. Скажи ей, что я скоро приду. Жаль, что я не могу остаться. – Лекси кивнула, с беспокойством глядя на Остина. Потом Элли повернулась к кузену. – Я знаю, ты этого не одобряешь, Роум. Мне бы хотелось остаться ради Моллс, но я понимаю, что сейчас ты на меня злишься и хочешь, чтобы мы ушли. Потому что, если уйдет Аксель, то и я тоже. Пойми, я больше не ребенок, которого ты чувствуешь потребность защищать. И не нуждаюсь в твоем одобрении. – Она вздохнула и продолжила: – Если ты хочешь, чтобы я съехала из твоего дома, я это сделаю. Я все понимаю.

Глядя на меня, Роум стиснул зубы. Но когда взгляд его упал на кузину, лицо немного смягчилось.

– Тебе не нужно уходить, Эл. Ты это знаешь. Но я не могу согласиться с тем, что вы вместе. Я понятия не имею, как это случилось и сколько времени длилась ваша связь. Но я знаю, что он чертовски испорчен, Эл. Возможно, сейчас он ведет себя примерно, но рано или поздно снова облажается. Я с детских лет наблюдал подобное его поведение. Он на всю жизнь останется Холмчим.

– Ты ошибаешься, Роум, – холодно ответила она. – Ты даже не представляешь, какой он на самом деле удивительный.

А потом мы развернулись и зашагали по коридору, оставив позади всех ее друзей. Мы не разговаривали, когда садились в машину, и ни слова не проронили по пути в студию.

В любом случае, говорить было не о чем.

* * *

Когда мы вошли в студию, Элли обхватила себя руками, словно бы ей было холодно. И неподвижно замерла, просто глядя в окно. Наблюдая за ней, я отступил назад. Она казалась чертовски, почти невыносимо прекрасной.

Положив на стол ключи от арендованной машины, я подошел к Элли сзади и, развернув ее, сжал в объятиях. Девушка выглядела сейчас очень бледной, макияж по большей части смылся, так много она плакала.

Пока я рассматривал ее необычно печальное лицо, внутри все скрутило.

Это я во всем виноват.

Я со всеми так поступал. Разрушал их чертовы жизни, заставлял грустить… и отдалял от тех, кого они любили.

Роум не ошибся, я был испорчен. И, вероятно, снова натворю дел. Это у меня лучше всего получалось.

– Перестань, – вдруг хрипло проговорила Элли, вновь возвращая меня в настоящий момент. Я ничего не сказал в ответ. Ей бы все равно не понравились мои слова. Элли прижала руку к моей щеке, притягивая меня ближе. – О чем бы ты ни думал, перестань.

– Нам не стоит быть вместе, – ответил я, хотя и чувствовал, будто разрывался изнутри.

Убрав руку с моего лица, Элли подошла к кровати и принялась раздеваться. Она стянула с себя блузку, под которой обнаружился белый кружевной лифчик, и я ощутил, как тут же начал твердеть член. Она потянулась к молнии на юбке, и вскоре на виду оказалась загорелая упругая задница в крошечных белых трусиках. Чтобы сдержаться, мне пришлось закрыть глаза.

Сумев обрести хоть какое-то самообладание, я направился через комнату к Элли, пытаясь справиться с дыханием. Она расстегнула лифчик и уронила его на пол… оставшись лишь в трусиках и чертовски сексуальных туфлях на высоких каблуках.

Я застыл, не в силах пошевелиться. Элли обернулась и взглянула на меня. Она распустила длинные волосы, позволив им свободно рассыпаться по спине, и бросила шпильки на пол.

Она чертовски напоминала сирену. А мне очень хотелось удрать.

В глазах Элли читалось, что она понимала мои намерения. И явно предвидела, что я готов ее оттолкнуть. Чтобы не позволить из-за любви к себе потерять лучших друзей. Но, судя по ее решительному взгляду, я с уверенностью мог утверждать, что она мне этого не позволит.

Ухватившись за подол моей рубашки, она стянула ее через голову. А потом наклонилась вперед и прижалась мягкими, припухшими губами к моей горячей коже. Она проложила дорожку поцелуев по моей груди и, добравшись до соска, втянула его в рот. А потом принялась спускаться ниже, к самому поясу джинсов.

Осторожно расстегнув молнию, она стащила с меня штаны и крепко обхватила затвердевший член. Я судорожно втянул в себя воздух. А она выпрямилась и прошептала мне на ухо:

– Перестань пытаться от меня убежать. Я выбираю тебя. И хочу быть с тобой, Аксель Карилло. Если ты по-прежнему будешь отталкивать меня, я выпущу на волю живущую внутри меня горячую латиноамериканку и, черт возьми, заставлю тебя слушаться.

Она откинула голову, вызывающе приподняв бровь, и ее щеки вновь обрели естественный цвет. Я не смог сдержать ухмылку, и Элли поджала губы, чтобы не рассмеяться в ответ.

– Выпустишь на волю горячую латиноамериканку? – хрипло спросил я, когда она принялась скользить умелой рукой взад-вперед по моему члену.

– Si, – прошептала она с безумно возбуждающим испанским акцентом.

Я просунул руку под крошечный треугольник ее трусиков, проскользнул во влажное лоно, и, наконец, нащупал клитор. Я принялся поглаживать его подушечкой пальца и с наслаждением услышал, как участилось ее дыхание.

Мы все быстрее ласкали друг друга руками. Откинув в сторону ее волосы, я прошептал:

– Не забывай, что я тоже латинос. И смогу дать столько же, сколько получу.

Когда я, откинув голову назад, посмотрел Элли в глаза, в них читался голод.

– Вот… почему все так… между нами… – прерывисто дыша, проговорила она.

– М-м-м? – лишь смог я промычать в ответ. Одной рукой я зарылся ей в волосы и ощутил, как начали подергиваться мои бедра. На ее коже вспыхнул румянец.

– Эта… взрывоопасность, что есть между нами… Вот почему мы боремся… кричим… а потом трахаемся так, словно не увидим завтрашнего дня… с огненной страстью… Это все латинская кровь… в нас… это… латинское пламя… – сумела выговорить она. А потом я просунул внутрь ее палец, и Элли, резко оборвав слова, вскрикнула.

Она была права. Мы боролись друг с другом, сталкивались лбами, кричали… Но это лишь подпитывало влечение друг к другу.

Мы загорались…

Я уже ничего не видел сквозь чертов сексуальный туман, в который она меня погрузила. Отбросив руку Элли от члена, я вытащил пальцы из ее лона и дернул за трусики, разрывая их пополам. Теперь на ней остался лишь естественный загар и гребаные туфли с острыми каблуками.

Элли широко раскрыла глаза, когда я оказался вплотную к ней, прижимаясь плотью к плоти.

– Я сказал, что трахну тебя в этих туфлях, – тихо проговорил я и заметил, как кожа ее покрылась миллионами мурашек.

Грудь Элли высоко вздымалась. Глубоко вздохнув, она произнесла:

– Так трахни меня.

Улыбнувшись живущей внутри Элли латиноамериканке, я подхватил девушку под бедра. И направился через комнату. Элли чуть прикусила меня за шею, и я застонал. Добравшись до рабочего стола, я смахнул все, что на нем находилось, и опустил Элли на поверхность. Ее спина тут же покрылась мраморной пылью.

Когда Элли посмотрела на меня, в ее карих глазах читалось вожделение. Не в силах больше сдерживаться, я припал губами к ее груди, втянул в рот твердый сосок.

– Аксель… Mi Dios³⁸… – простонала она, касаясь естеством моего твердого члена. Чем быстрее двигались ее бедра, тем больше я жаждал оказаться внутри нее. Оторвавшись от ее груди, я, удерживая Элли за бедра, подтянул к краю столешницы.

Не сводя с девушки глаз, я завел ее ноги себе за спину, зашипев, когда острые каблуки туфель впились в мою плоть. В глазах вспыхнуло пламя, и Элли победно улыбнулась.

– Ты же сам хотел, чтобы они вонзились тебе в спину… Ну, так и случилось. И что теперь?

Она напрягла ноги, и острая боль от впившихся каблуков отдалась прямиком мне в член. Застонав, я уперся в ее вход, а потом толкнулся внутрь.

– Боже! – вскрикнула Элли, вцепившись мне в бицепсы. Но я даже не обратил внимания, слишком захваченный лежащей подо мной цыпочкой, единственной, что гордо стояла рядом со мной.

Я вонзился в нее и ощутил, как сжался живот и напряглись бедра. Голова ее металась в пыли. Темные волосы покрылись белым налетом, на раскрасневшемся лице тут и там бледнели пятна. Теперь я уже не сводил с нее пристального взгляда. Она походила на живую скульптуру. Самую лучшую из всех, что я когда-либо видел.

Элли выгнула спину. Стоны ее становились все протяжнее. Она отпустила мои бицепсы и обхватила руками голову. Пыль осела на плоский, подтянутый живот девушки, и, не в силах сдерживаться, я провел ладонью по ее покрытой мрамором коже, с каждым толчком вонзаясь в нее все сильнее. Элли закрыла глаза, и я ощутил, как сжалась ее плоть, а потом начала сокращаться. Все тело девушки напряглось; открыв рот, она громко вскрикнула, возвещая о своем освобождении. Я оказался больше не в силах смотреть на распростертое подо мной тело. Член все сильнее ощущал давление обхватывающей его тугой плоти. И я кончил сильнее, чем когда-либо в жизни. Элли распахнула глаза и посмотрела на меня.

Пытаясь отдышаться, я поднял руку и подушечкой большого пальца провел по пыли, покрывавшей большую часть лица Элли. Теперь уже без тени сомнений я знал, что добавлю еще один, последний экспонат на выставку.

Элли не противилась, когда я касался ее лица, а потом, поворачивая голову из стороны в сторону, изучал ее черты. И я уже сейчас знал, что эта скульптура все изменит. Она первая будет выбиваться из общей массы.

И освободит меня.

Когда я убрал руку от ее лица, сердце возбужденно забилось, предвкушая то, что я намеревался создать. Элли отвела каблуки от моей спины. И я тут же ощутил, как по задней части бедер потекла кровь.

Я зашипел, и Элли уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

– Черт… Аксель, мне так жаль.

Опустив голову, я прикусил ее полную нижнюю губу, в последний раз толкнулся в нее и отстранившись проговорил:

– Не стоит. Это было чертовски здорово.

Ответная улыбка Элли чуть не сбила меня с ног. Вновь подняв девушку на руки, я направился к кровати. Потянувшись, Элли подхватила, чтобы взять с собой в кровать, целую бутылку виски, которую я недавно убрал со стола.

Крепко держа выпивку в руках, Элли пожала плечами.

– Думаю, после сегодняшней ночи она нам понадобится.

Когда я опустился с ней на кровать и мы забрались под одеяло, уже забрезжил рассвет. Элли дождалась, пока я прислонился к изголовью кровати, а потом потянулась через меня к прикроватному столику. Она взяла сигарету из почти пустой пачки, сунула в рот и зажгла. Когда кончик вспыхнул оранжевым, Элли затянулась, выпустила дым, а потом вложила сигарету мне в рот. Стоя на четвереньках, она нависла надо мной. Я сделал длинную затяжку, и Элли подняла брови.

– Знаешь, они ведь очень вредны для тебя.

Зажав сигарету между большим и указательным пальцем, я вынул ее изо рта и выдохнул.

– Да, однажды я что-то такое слышал.

На этот раз Элли рассмеялась сильнее, но потом вдруг остановилась и поцеловала меня в живот. Я провел рукой по ее волосам, и девушка, подняв голову, проговорила:

– Я никогда не смогу насытиться тобой. Это невозможно.

Сердце забилось быстрее, и я потянулся за бутылкой виски. Элли наблюдала за мной, склонив голову набок.

– Знаешь, я очень вреден для тебя, – проговорил я.

Элли на миг задержала дыхание, улыбка исчезла с ее лица. Она склонилась к моей груди, а потом приблизила губы к губам и прошептала в ответ:

– Да, однажды я что-то такое слышала.

Я фыркнул от смеха, а Элли, выпрямившись, бросила на меня веселый взгляд.

– Лишь однажды? – спросил я.

Она притворилась, что задумалась, приложив палец к губам.

– Или дважды… а, может, три раза… – Она рассмеялась, но тут же вновь стала серьезной. – Или миллион.

От прозвучавшей в ее голосе печали внутри все напряглось. Удерживая сигарету во рту, я взял у нее из рук бутылку «Небес Теннесси». Я отвинтил крышку и, вынув сигарету, глотнул виски, а потом протянул бутылку Элли. Она сделала три больших глотка, прежде, чем убрать ее ото рта, и на миг задохнулась, когда обжигающая жидкость прокатилась вниз по горлу.

Откинувшись назад, Элли обвела взглядом комнату. Увидев состояние рабочего места, она посмотрела на свои волосы, покрутила пряди в руках. А потом рассмеялась.

– Я кошмарно выгляжу, – проговорила она, пытаясь стряхнуть пыль с волос и кожи.

Но она ошибалась. На самом деле, если бы сейчас ее здесь не было, я бы взял новый кусок мрамора и начал ваять образ, уже прочно засевший в проклятой голове.

Плечи Элли поникли. Водя пальцем по горлышку бутылки, она проговорила:

– Выставка почти готова, Аксель.

В ее голосе вновь зазвучала печаль, она даже не могла поднять на меня глаза.

– Да?

Элли кивнула. А потом вскинула голову и, глядя на меня, проговорила:

– Когда она закончится, мне дадут другой заказ.

И меня накрыло осознание… Она уедет из Сиэтла.

– Куда ты поедешь? – спросил я.

– Туда, где получу работу.

Я кивнул, не в силах говорить, и почувствовал, словно в грудь вонзились тысячи кинжалов. Мне вовсе не хотелось, чтобы она уезжала.

– А ты, Аксель? Куда поедешь ты?

Я напрягся и замер. Я даже не думал об этом. Я всегда размышлял лишь о настоящем. И знал, что мне нужно оказаться в Сиэтле…

– Не знаю, – ответил я.

Элли посмотрела на меня.

– Ты не вернешься в Алабаму?

Я решительно покачал головой. Элли нахмурилась.

– Почему?

Я отвернулся, не желая об этом говорить. Но Элли подалась вперед и оседлала мою талию, отводя у меня с лица волосы.

– Аксель, скажи мне почему. Ради бога, ты должен начать делиться со мной. Расскажи о своей жизни. Что творится в твоих запутанных мыслях?

Вздохнув, я положил руку на мягкое бедро Элли и сказал:

– Меня убьют.

Рука Элли замерла на моих волосах, краски схлынули с ее лица.

– Тебя…

– Убьют, – закончил я за нее и взял еще одну сигарету. Элли наблюдала за мной. Я видел, что рука ее начала дрожать.

– Эй, – проговорил я, беря девушку за руку. – Не надо…

– Кто тебя убьет? – перебила она. Я видел на ее лице страх.

Я колебался, не желая ни во что ее втягивать. Но она наклонилась вперед и прижалась лбом к моему лбу.

– Скажи мне… поделись со мной. Не держи все в себе. Я здесь… рядом… с тобой… ради тебя.

Я сжал пальцы на ее бедре и понял, что наконец-то хочу рассказать ей то, что всегда скрывал.

– Аксель, пожалуйста, – взмолилась она, и, не желая больше оставаться один, я посмотрел ей в глаза.

– Ты знаешь, сколько лет мне дали, Элли?

– Десять, – проговорила она.

– Но я отсидел лишь пять, – добавил я.

Элли нахмурилась.

– Я полагала, что ты вышел за хорошее поведение.

– Отчасти так и было, – проговорил я. – Я не высовывался и старался держаться в стороне от всех.

– А что еще? Почему тебя выпустили раньше?

– Я назвал имена.

Элли в замешательстве наморщила лоб.

– Какие имена?

Проведя рукой по лицу, я пояснил:

– Наркодилеров, которые поставляли товар Холмчим. Федералы знали, что я могу назвать им имена и адреса крупных поставщиков наркотиков. И места, где те хранили запасы. Сдавая их, я ничего не терял. Если я пойду на сделку, федералы пообещали мне уменьшить срок вполовину. Так что я согласился. Это поставщики подсунули нам разбавленную дурь, из-за которой у Портера случился передоз. Эти ублюдки заслужили свою участь.

– И они хотят твоей смерти?

Я невесело рассмеялся.

– Возможно, но чертовски заинтересован в ней кое-кто другой. Если федералы не напортачили, дилеры не могли узнать, что это я их сдал. В любом случае, им дали пожизненный срок.

– Тогда кто… – начала Элли и замолчала.

– Ремо. Старший кузен Джио, прежний лидер Холмчих. Он был так же близок к Джио, как Остин и Лев ко мне, поэтому он разозлился. Много лет назад, когда вражда с Королями вышла из-под контроля, ему пришлось переехать в другой штат. И затаиться на некоторое время. Так что, когда случилась вся эта заварушка с торговлей и передозировкой Портера, его здесь не было. Джио велел мне на некоторое время убраться из города и тоже залечь на дно. Поэтому я поехал к Ремо и остановился у него. Он очень хорошо ко мне отнесся. Помогал оставаться незамеченным. Но когда Лев позвонил мне и сказал, что мама умерла, Лекси попала в больницу с анорексией, а Остина арестовали, я понял, что должен вернуться домой. Как бы то ни было, мне вообще не следовало трусливо сбегать. Когда я сказал, что возвращаюсь, Ремо попытался меня остановить. Он знал, что я нужен Джио, чтобы банда оставалась сильной. Главным образом из-за меня многие соперники не спешили с нами связываться. Ремо понимал, что, если рядом не будет меня, Холмчие станут уязвимы. Поэтому я просто вырубил его на хрен, вернулся в Таскалусу и сдался. Я знал, что Ремо этого так не оставит. С ним никто не связывался. А уж после того, как я поручил… убрать Джио, Ремо позаботился о том, чтобы я еще в тюрьме получил сообщение. Если я выйду на свободу, то буду все равно что мертв. Я, черт возьми, их просто уничтожил. Они спасли меня от отца, от дерьмовой жизни. И теперь Ремо намерен заставить меня заплатить за то, что я все испортил.

Элли вздрогнула, когда я упомянул о смерти Джио и о своей возможной участи. Но, не заостряя на этом внимания, спросила:

– А Ремо знает, что ты уже вышел из тюрьмы? Он в курсе, что ты в Сиэтле? – Ее голос звучал все пронзительней.

Я пожал плечами.

– Сейчас уже, без сомнения, знает. Некоторых охранников легко подкупить. Кто-нибудь явно послал ему весточку.

– Тогда ты должен кому-то рассказать! – Она уже наполовину кричала, лицо ее побледнело, на нем отразилась паника. – Полиции, кому-нибудь.

Я обхватил лицо Элли ладонями, пытаясь ее успокоить.

– У него нет денег, чтобы добраться сюда. Его разыскивают федералы. Он не осмелится рискнуть. Он не знает, где конкретно я нахожусь в Сиэтле. И уж точно ему не известно о выставке… Эльпидио и всем прочем с этим связанном.

– Господи, Аксель… – надтреснуто проговорила Элли. – Я… так боюсь за тебя…

От боли, прозвучавшей в ее голосе, внутри все скрутило.

– Не нужно. На мою долю выпадало дерьмо и похуже. Люди годами хотели моей смерти. Я очень хорошо научился уклоняться от пуль. – Я пытался говорить шутливым тоном, но Элли не попалась на уловку.

Взяв бутылку с виски, я сунул ее в руки девушки.

– Тебе лучше выпить.

Элли послушно опрокинула в себя большую порцию янтарной жидкости. Но когда опустила бутылку, на лице ее по-прежнему читалось беспокойство.

– Мать твою, Элли, – проговорил я и, взяв ее за руки, притянул ближе, уложил рядом с собой и впился губами в губы. Через несколько мгновений она расслабилась, и я отстранился.

– Не стоит слишком много об этом думать.

В глазах ее появились слезы. Элли пропустила пальцы сквозь длинные пряди волос, упавшие мне на лицо.

– У тебя не бывает передышки? Кажется, тебя всегда что-то преследует.

Печаль, прозвучавшая в ее голосе, глубоко ранила меня. Проглотив застрявший в горле комок, я произнес:

– Я сам все это сотворил, carina. Я вызвал войну, а это лишь последствия. Моя карма.

– Ты достоин лучшего, – прошептала она. Я читал по лицу Элли, как сильно она сама в это верила. И понятия не имел, чем заслужил эту девушку.

Осознав сказанные ею слова, я закрыл глаза.

– Я получил больше, чем заслуживаю. Один брат женат на цыпочке, которую любит больше жизни. И он играет в НФЛ. Другой тоже скоро туда попадет. У меня есть женщина, которая, черт возьми, хочет быть со мной, хотя я никогда не смогу понять почему. И я зарабатываю на жизнь, занимаясь любимым делом. Что еще я могу желать?

– Чтобы люди доверяли тебе. И братья узнали, что ты скульптор, и вновь приняли тебя… Чтобы ты жил в мире с самим собой и был счастлив.

Судорожно вздохнув, я проговорил:

– Не уверен, что это вообще когда-либо произойдет. А если и не сбудется, ничего страшного. Я и так получил больше, чем многие люди.

Я видел, что Элли намеревалась сказать что-то еще, но мне и в самом деле больше не хотелось обсуждать это дерьмо. Она прочитала все на моем лице.

– Ложись рядом со мной, – раздраженно вздохнув, произнесла она.

Я устроился слева от нее и чуть усмехнулся, когда она прижалась ко мне и обвила мою руку вокруг своих плеч.

– Безумная ночь, правда? – проговорила она, проводя пальцем по четкам, вытатуированным у меня на груди.

– Можно и так сказать.

– Они придут в себя, – продолжила она и, казалось, просто излучала позитивный настрой.

Я промолчал. Я был в этом не столь убежден.

– Аксель? – тихо произнесла Элли.

– М-м-м?

– А теперь ты расскажешь, как начал создавать скульптуры? Ну, когда находился в тюрьме. Мне бы хотелось побольше услышать о твоей творческой стороне.

Я вспомнил тот первый день, когда вошел в тюремный класс, и в груди потеплело. Какой-то парень учил нас искусству. Начальник тюрьмы и государство надеялись, черт возьми, что это поможет нам справиться со злостью.

Элли подвинулась в моих объятиях и оперлась подбородком на кулак, лежащий у меня на груди. В глазах ее отразилось волнение и предвкушение. Я собирался рассказать ей о своем искусстве. Наконец-то я смог заговорить об этом. Я уже давно не видел у Элли подобного взгляда. Когда я был для нее просто Эльпидио, она всегда на меня так смотрела. Но теперь девушка узнала, что я Аксель, и большую часть времени казалась обеспокоенной или, хуже того, грустила.

– Ты и правда хочешь знать всю эту скукоту? – спросил я.

Элли кивнула.

– Когда речь идет о твоих скульптурах, это вовсе не скучно. Для меня всегда самое интересное – узнать, как творец начинал свой путь. И нашел искру, давшую волю его страсти.

– Ну ладно, – шутливо произнес я, будто бы разговаривал с ненормальной.

Рассмеявшись, Элли ткнула меня локтем.

– Знаю, что я чокнутая, но все равно хочу знать.

Она потянулась свободной рукой к моей ладони, небрежно лежавшей на животе. И переплела свои пальцы с моими. Когда я взглянул на нее, Элли широко улыбнулась.

– Как я начал… – проговорил я и, сделав глубокий вдох, принялся рассказывать. – Меня только что ранили ножом, и я лежал в лазарете, приходя в себя. – Вспомнив об этом, я покачал головой. – Черт, казалось, я провел там целую вечность. Толпы охранников и психологов приходили днем и ночью, пытаясь заставить меня говорить, выдать прежнюю банду, но я молчал. Первое правило выживания в подобном месте – держать чертов рот на замке. Так я и сделал. Я ни с кем не разговаривал, все время оставаясь наедине со своими мыслями. И когда я лежал так, будучи не в состоянии двигаться, в голову лезло всякое дерьмо. Ну, вроде того, что я сделал в своей жизни. Я вспоминал все ошибки, несколько верных поступков… и свою семью. То, как я поступил с теми троими, единственными, кому когда-либо было на меня не наплевать, невзирая ни на что. И чем больше я думал о своем прошлом, тем сильнее меня захлестывало чувство вины, начиная разрывать на части.

Как бы ободряя, Элли сжала мне руку. Я продолжил.

– Наверное, я не смог справиться с тем, что увидел чертов свет. Впервые в жизни мне пришлось лежать и думать. Когда постоянно двигаешься, очень легко не испытывать чувства вины за сделанный выбор. Ты постоянно куда-то спешишь, торгуешь дурью, ну, все как обычно.

При этих словах Элли криво усмехнулась. Она казалась мне чертовски совершенной. Положив голову на кулак, она открыто смотрела на меня, принимая все, что я говорил. Девушка походила на мечту, ставшую явью.

– Продолжай, – настаивала она, и я, подняв наши соединенные руки, поцеловал ее нежную кожу.

Глядя на ее пальцы, я продолжил:

– Чем больше я думал обо всем, что сделал, тем больше злился. По-настоящему, Элли. Я не мог совладать с воспоминаниями. Они вызывали у меня ночные кошмары, которые остались и по сей день. Чувство вины было невыносимо. Когда физически мне стало лучше, одна из медсестер, которая очень хорошо ко мне относилась, спросила меня о татуировках. Она интересовалась, кто их придумал, и я сказал ей, что сам.

Элли пробежалась взглядом по моим татуировкам, а потом посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты сам все это придумал?

Я кивнул, и Элли изумленно открыла рот.

– Они такие красивые, замысловатые.

Я почувствовал, как от ее похвалы вспыхнули щеки.

– И те, что на Остине, по большей части придумал я.

Элли покачала головой и улыбнулась.

– Значит, ты умеешь рисовать?

Я снова пожал плечами, и Элли, наклонившись, поцеловала меня в губы, а потом прошептала:

– Ты изумляешь меня. Каждый день я нахожу в тебе что-то новое.

Отстранившись, она снова заняла свое место, положив голову на сжатый кулак. Темные волосы, теперь перекинутые набок, спадали на плечо. Это был он. Тот самый образ. Элли в самом лучшем своем виде.

– Аксель, ты сказал, что медсестра говорила с тобой о татуировках?

Вернувшись в настоящий момент, я проговорил:

– Да… э-э… верно. Медсестра узнала, что я умею рисовать. Она рассказала врачам, психиатру, и они тут же записали меня на занятия по искусству. Сначала я разозлился. Я изучал экономику, и у меня получалось. Ост этим гордился, поэтому мне не хотелось ее бросать. Но с самого первого дня в этом классе что-то внутри меня просто щелкнуло. – Я уставился на висящие на стене инструменты. – Всю свою жизнь я был слишком занят продажей наркотиков и работой на банду, и даже не пытался выяснить, в чем могу преуспеть. Проведя десять секунд в этой комнате, я понял, что нашел свое занятие.

– Удивительно… – вздохнула Элли. – Скрытое благословение.

– Да… Я начал рисовать все, что мог. У меня хорошо получались наброски, но живопись мне не давалась. Но когда учитель, парень по имени Дэрил, принес глину, мы с ней отлично подошли друг другу. Вскоре я уже лепил скульптуры из глины, изливая в них всю свою злость. – Я рассмеялся, вспомнив выражение лица Дэрила, когда закончил свою первую работу. – Дэрил все больше и больше возился со мной, и несколько месяцев спустя спросил начальника тюрьмы, может ли он учить меня ваять из мрамора. На самом деле, меня это вовсе не интересовало. Но однажды он принес мне книгу с мраморными статуями. Я открыл ее на первой попавшейся странице. И в глаза мне сразу бросилась работа Антонио Кановы³⁹…

– «Психея, оживленная поцелуем Амура», – перебила Элли, лицо ее оживилось, на щеках появился румянец.

– Да, – согласился я, а потом нахмурился. – Она тебе тоже нравится?

В ее темных глазах вспыхнуло волнение.

– Это для меня вторая любимая мраморная скульптура всех времен.

Элли покраснела от смущения, и я сузил глаза. Мне стало любопытно, какая же самая любимая, но что-то внутри удержало меня от вопроса.

– В любом случае, когда я увидел эту скульптуру, то посмотрел и на скульптора. На итальянца, работавшего с каррарским мрамором.

Я опустил взгляд. И внимание привлекли татуировки на руке – итальянский флаг и флорентийская геральдическая лилия.

Когда я разглядывал зелено-бело-красные полосы, по венам струилась гордость. Я испытал то же чувство, когда понял, что мужчина, изваявший ту скульптуру, тоже был итальянцем.

– Когда я смотрел на эту скульптуру, то чувствовал связь со своим наследием. А, кроме того, понял все, что скульптор хотел изобразить в своей работе. Я ни хрена не знал об истории Амура и Психеи, но по одной лишь этой скульптуре понял, что они любят друг друга… безрассудно. Я так много получил от этой статуи. Я сказал Дэрилу, что хочу попробовать, и ушел оттуда. В течение следующего года у меня было множество неудач. Дэрил хотел, чтобы я использовал современные инструменты, но я отказался. Я стал одержим Антонио Кановой, поэтому настоял, что буду работать тем же, чем и он. – Я фыркнул. – Оказывается, я не ошибся. Это дало мне преимущество, уникальность по сравнению с другими современными скульпторами.

– Но как вышло, что твои работы заметили? – спросила явно пораженная Элли. В ее улыбке ясно ощущалась любовь к подобной форме искусства.

– У Дэрила был друг, который знал Вина Галанти. И поэтому он сфотографировал мои скульптуры и отправил снимки другу, а тот переслал их Вину. Вскоре пришел запрос на посещение от Вина, вот и все. Он стал моим наставником, забрал скульптуры из тюрьмы и хранил их в своей студии в Нью-Йорке… а потом мне сообщили, что он выставил одну из них в музее «Метрополитен». Я просто взбесился. Мне никогда не хотелось показывать свои работы. Они были лишь моими. Моей виной, прошлой жизнью, всем.

– Но Вин все равно это сделал, – проговорила Элли.

Я покачал головой.

– Да, этот ублюдок поступил по-своему. И после этого все изменилось. Люди знали, кто я. По крайней мере, узнавали работу «Эльпидио». Само это имя внезапно стало известно в мире искусства.

– А Эльпидио? – спросила Элли. – Он был твоим…

– Nonno⁴⁰… Маминым отцом. Я никогда его не видел, но…

И, как всегда, при мысли о маме все внутренности пронзило, словно кинжалом. Я с трудом сдерживался, вспоминая все то дерьмо, что окружало женщину, больше всего на свете желавшую, чтобы я преуспел в жизни. Но вместо этого все мои начинания вновь и вновь оканчивались провалом… Ее сын оказался просто эпическим неудачником.

– Querido? Ты в порядке? – мягко спросила Элли. В ее теплом взгляде светилось понимание. Она знала, о ком я думал. Но я все еще не мог говорить об этом… даже с Элли.

Не сейчас.

– Моя… мама все время рассказывала о Nonno. Она любила его. И говорила, что он хороший трудолюбивый человек. Я использовал итальянскую технику и каррарский мрамор, так что его имя казалось подходящим. А именем моего отца, черт побери, можно было лишь проклинать.

– Эльпидио… Оно и в самом деле отлично подходит, – пробормотала Элли. Я вдруг заметил, что теперь девушка смотрела на меня иначе.

Я откинул голову назад и спросил:

– Что?

Элли переползла через меня и уткнулась головой мне в шею. Она выглядела так, будто хотела что-то сказать, но почему-то сдерживалась.

– Ты стоишь намного больше, чем считают окружающие. И тебе следует гораздо сильнее верить в себя.

Я ничего не сказал; мы так и лежали молча. Через какое-то время я решил, что Элли заснула, но она вдруг проговорила:

– Я приложу все усилия, чтобы убедить твоих братьев увидеть, каким ты теперь стал.

Я застыл.

– Я не хочу, чтобы они знали о моих скульптурах.

Элли вздохнула.

– Знаю. Я не стану притворяться, что понимаю причины, но соглашусь… неохотно. Но остальное я все же попробую.

Услышав ее слова, я почувствовал, что сердце вот-вот разорвется в груди. Запищал мобильник Элли. В мгновение ока она вскочила с кровати и метнулась в другой конец комнаты.

Элли взглянула на экран, и на лице ее отразилось облегчение.

– Хорошие новости? – спросил я.

– Это Роум. С Молли все будет в порядке. Пару месяцев ей придется несладко, но сейчас все хорошо.

Элли вернулась к кровати и села на край матраса. Взглянув на меня, она проговорила:

– Я устала, но в то же время не думаю, что смогу заснуть.

– Тогда у меня есть идея, – произнес я, и в темных глазах Элли вспыхнуло пламя.

– Да?

Она повернулась, а потом переползла через меня и коснулась губами губ. Когда поцелуй закончился, я обхватил ладонями ее лицо и прошептал:

– Сыграй для меня.

Элли удивленно отпрянула.

– Что?

Ощущая себя чертовым слабаком, я проговорил:

– Поиграй на рояле… для меня.

Удивление на лице Элли сменилось смущением, а потом я увидел сомнение.

– Хочешь, чтобы я сыграла тебе на рояле?

Я лишь коротко кивнул. Элли бросила взгляд на рояль, потом снова на меня.

– Что именно тебе сыграть?

– То, что играла прежде… «Kiss the Rain».

Она улыбнулась, и все мое смущение исчезло.

– Ты помнишь название? – проговорила она.

Я притянул ее лицо к себе, покрывая поцелуями щеки и шею, и прошептал:

– Я все помню. Каждую гребаную мелочь, случившуюся той ночью. Без исключения…

Безмерно удивив, Элли обвила руками мою шею и сжала меня в самых крепких объятиях на свете… И мне вовсе не хотелось ее отпускать.

Отстранившись, Элли проговорила:

– Вы в каждой частичке моего сердца, мистер Карилло, в каждой клеточке… – А потом резко поднялась с кровати, а я остался лежать там, как дурак, от потрясения потеряв дар речи.

«Что она имела в виду… Что я проник в ее сердце?»

Но я не успел это обдумать. Я услышал, что Элли села за рояль и, как в прошлый раз, проверила звучание клавиш. Она так и осталась обнаженной, загорелая кожа раскраснелась, а темные волосы ниспадали до талии.

Закрыв глаза, Элли положила руки на клавиши. И вступительные аккорды мелодии словно стрелой пронзили мне сердце. В мыслях возник образ моей женщины. Она нежно улыбалась, упершись подбородком в кулак, и глядела на меня большими карими глазами, как никто никогда не смотрел прежде.

Я просто жаждал начать творить.

Сердце бешено колотилось, ожидая, когда я сделаю набросок.

Когда Элли закрыла глаза, а на губах ее расплылась счастливая улыбка, я взял с прикроватного столика блокнот и карандаш…

И начал рисовать… очертания единственной скульптуры, на которую никогда не устану смотреть.

_______________________________

38 - Мой Бог (исп.).

39 - Антонио Канова – итальянский скульптор, один из наиболее значительных представителей неоклассицизма в западноевропейской скульптуре. Крупные собрания Кановы находятся в парижском Лувре и в петербургском Эрмитаже.

40 - Дедушка (ит.).