Обретая надежду

Глава 20. Аксель

Отшлифовав последний изгиб руки, я протер каррарский мрамор водой. А потом отступил на берег реки и выдохнул.

Это творение уже стало моим любимым.

Всю неделю я работал круглыми сутками, стремясь доделать эту скульптуру. Быстрее, чем любую другую, но у меня не было выбора. Мне хотелось извлечь образ из головы и воплотить его в мрамор… Чтобы это творение существовало вечно. Данная работа прекрасно бы дополнила мою первую выставку. Придав идеальное завершение путешествию, которое создала Элли.

На меня порывами налетал послеполуденный ветер. Накрыв скульптуру брезентом, я закрепил его на постаменте и написал Вину, что закончил. Только он знал, что я в последнюю минуту собирался дополнить выставку. У него уже имелись созданные отдельно информационные таблички, название, цветной фон и все остальное, чтобы она смотрелась идеально.

Пискнул мобильник, извещая, что Вин с ребятами уже в пути. Я сообщил ему, где взять скульптуру, и предупредил, что меня не будет. Кроме того, я доверил ему разместить работу в галерее.

Вин заверил меня, что все будет в порядке, и Элли не узнает об этой скульптуре до открытия выставки. Это был мой сюрприз для нее.

Дар души.

Войдя в студию, я ухмыльнулся, глядя на смятые простыни на кровати. Проснувшись, каждое утро, перед тем, как начать чем-либо заниматься, я обычно убирал постель. Годы, проведенные в тюрьме, породили во мне привычки, от которых казалось слишком трудно избавиться. Но после прошлой ночи, когда мы занимались любовью с Элли, и она вновь и вновь шептала мне на ухо о своей любви… я не смог заставить себя застелить кровать.

Заметив на рабочем столе ключи от «Эль Камино», я подошел и взял их вместе с пачкой сигарет, а потом направился к машине. Я ужасно нервничал. При мысли о том, чтобы рассказать Остину и Леву о своих скульптурах, а, кроме того, о завтрашней выставке, меня чуть не стошнило.

Что, черт возьми, они подумают? Я – скульптор с собственной экспозицией в настоящем музее.

Стоило лишь представить их радость, и меня окатило волной каких-то новых ощущений… облегчение, волнение… желание. Вот оно, черт возьми; я хотел, чтобы они мной гордились. И, наконец, увидели во мне не просто старшего брата, который умел лишь продавать дурь.

Проезжая по улицам Сиэтла, я вспомнил, как Элли говорила, что, получив следующий заказ, после выставки она уедет. При мысли о невозможности видеть ее рядом с собой каждый день я каждой клеточкой тела ощутил боль. Мне хотелось, чтобы она осталась. Здесь, в Сиэтле, со мной.

Я должен придумать, как этого добиться. Нельзя позволить ей уехать. Мы зашли слишком далеко.

Когда я оказался у дома Остина, в руках появилась нервная дрожь. Меня трясло, как гребаного слюнтяя. Почему-то это меня насмешило.

Через несколько минут я припарковал «Эль Камино» и вошел в парадную дверь… И тут же замер, увидев сидящих на лестнице Леви и Остина. У их ног лежала моя сумка с одеждой.

Братья смотрели в пол. Но, услышав, как открылась дверь, Остин поднял голову, на лице его застыло каменное выражение.

– Что все это значит? – спросил я, ощущая, будто температура в комнате упала градусов на пятьдесят.

Остин поднялся на ноги и, скрестив руки на груди, спустился к подножию лестницы.

Когда я взглянул ему в глаза, то увидел, что в них застыла боль. Я почти шагнул вперед, чтобы обнять его за плечи и спросить, в чем дело, но недоброжелательный взгляд брата приковал меня к полу.

Остин поднял ногу и поставил ее на мою сумку.

– Сегодня утром я был на рыбном рынке, Акс. На том самом, где, по твоим словам, ты работал. – У меня от лица отхлынула кровь. – Да, Акс. Но администраторы рынка понятия не имели, о ком я говорил.

Остин взглянул на Леви. Тот опустил голову, вцепившись руками в волосы.

Я открыл рот, намереваясь объяснить, но…

– Я не мог в это поверить, Акс, поэтому обошел все рынки, какие только смог отыскать. Никто о тебе не знал. Ни на одном из них. Какой-то парень вспомнил, что видел человека, по описанию похожего на тебя. Кажется, он видел, как ты околачивался поблизости, но уж точно не работал. – Остин взлохматил темные волосы, глаза его блестели. Снова встретившись со мной взглядом, он продолжил: – Я решил, что произошла ошибка. Наверняка, ведь мой брат изменился. Он вышел из тюрьмы на пять лет раньше, и вел себя примерно. Стал совсем другим парнем. От жесткого Холмчего, которым он был прежде, ничего не осталось. – Остин прерывисто вздохнул, и его лицо покраснело от боли.

Я шагнул вперед.

– Я…

– А потом я вернулся домой, убеждая себя, что, черт возьми, все не так, молясь об этом. И вошел к тебе в комнату. Я надеялся, что ты будешь там и сможешь все это объяснить. Но тебя, как всегда, не было. Поэтому я начал рыться в твоих вещах, ища причину, по которой ты мне солгал. Ты месяцами обманывал всех нас!

Остин сунул руку в задний карман джинсов и вытащил второй пакетик дури, купленный мной после той игры. Должно быть, я оставил его в джинсах.

Внутри все упало. Я тут же понял, о чем они подумали.

– Ты опять торгуешь, Акс? После всего? – Лицо Остина исказилось от боли и гнева. Он бросил пакетик к моим ногам.

Взглянув на наркотик, я ощутил, что мне трудно дышать. Когда я поднял голову, Остин смотрел на меня. Весь гнев его исчез, и на лице читалось лишь сильное разочарование. Но я не мог ничего сказать. Происходящее просто не укладывалось в голове. Ведь я пришел сюда сегодня, чтобы сообщить им о своей выставке. А вместо этого братья попросили объяснить, почему я не был на рынке и откуда у меня дурь. Конечно, они сразу же подумали о худшем.

Внезапно Остин подтолкнул спортивную сумку к моим ногам.

– Я искал тебя сегодня, чтобы сообщить новость. Ты станешь дядей, Акс. Zio. Лекси беременна. Мы два года пытались зачать ребенка, но из-за повреждений, вызванных в ее теле анорексией, сомневались, что у нас вообще когда-либо будут дети. Она разбудила меня сегодня утром и сказала, что я стану отцом. Папой, Акс. Несмотря ни на что, у нас будет ребенок. Это чертово чудо… И мне не терпелось рассказать об этом лишь двоим, тебе и Леву.

Сердце забилось быстрее… Остин станет отцом.

На моих губах расплылась чертовски радостная улыбка, но Остин этого не заметил. Он не отрывал взгляда от пола.

– Я больше не могу оставить тебя здесь, Акс. Теперь у меня появились заботы поважнее. – Он бросил на меня взгляд темных глаз. – Тебе нужно уйти. Я не могу допустить, чтобы мою жену и ребенка втянули во все это дерьмо, связанное с бандой и продажей наркотиков… У моего малыша будет лучшая жизнь, чем у нас… Я не стану подвергать всех опасности.

Леви поднял голову, его глаза налились кровью, лицо побледнело. Он бросился вверх по лестнице.

– Лев… Я могу объ…

Леви замер на ступеньках, но не оглянулся.

– Ты поклялся мне, что не сделаешь ничего, способного нас разлучить. Я впустил тебя, снова открыл свое сердце, а ты все испортил! Я обрел тебя, Акс… и теперь вновь потерял… – бросил он и исчез из виду. Остин повернулся ко мне спиной и начал подниматься вслед за Леви.

Я ощутил, как по венам заструился настоящий страх, и, шагнув вперед, позвал:

– Ост…

Но наступил прямо на валявшийся под ногами наркотик, и эта чертова дрянь разлетелась по всему полу.

Остин, услышав, как лопнул пакетик, вздохнул и, не оборачиваясь, проговорил:

– Просто уходи, Акс. Проваливай, черт возьми…

В этих словах звучал такой холод, что все мое тело заледенело. Я взглянул на рассыпанную у ног дурь и ощутил лишь стыд… за тот момент слабости, несколько недель назад, когда купил этот наркотик.

Но я чертовски злился, что меня даже не выслушали.

Братья не позволили мне говорить.

Я развернулся и, оставив сумку с одеждой лежать на полу, выбежал из дома. Я чувствовал, как голова шла кругом.

О чем я вообще думал, когда вернулся сюда?

С меня хватит. Черт возьми, пора прекратить попытки все исправить.

Я быстро вел «Эль Камино» сквозь потоки ливня, идеально отражающего мое настроение. Я направлялся в студию. Спеша рассказать Остину и Леви о своих скульптурах, я ничего с собой не взял, даже проклятый бумажник или мобильник. Я заберу их, а потом свалю к чертовой матери из Сиэтла. Хотелось бы, чтобы Элли поехала со мной. Лишь она, я и гребаная дорога.

Льющаяся из стереосистемы музыка в стиле хэви-метал лишь подпитывала растущий гнев, и несколько миль я просто не замечал, что меня преследовала черная машина. Когда подозрения вернулись, я нахмурился и свернул на первую попавшуюся улицу, просто чтобы понять, поедет ли она за мной. На этот раз автомобиль не отставал.

Почувствовав, как участился пульс, я сузил глаза и прибавил скорость. Машина последовала за мной, ее бампер чуть не касался меня сзади.

– Черт, – прошипел я себе под нос. Лишь один ублюдок мог преследовать меня подобным образом. Ремо.

ЧЕРТ!

Я остановил машину на тихой дороге. Внутри все упало, когда я понял, для чего он здесь. Он хотел моей крови. Тяжелые капли дождя, словно пули, отскакивали от лобового стекла. Я выключил музыку и принялся разглядывать свои ладони.

Я всегда думал, что умру от рук своей банды. Но сейчас всплывший в мыслях образ Элли рвал меня на части. Я даже не мог позвонить ей, чтобы попрощаться. ЧЕРТ! Я, наконец-то, разобрался со своей жизнью, и даже добился кое-какого успеха… и вот теперь…

Услышав, как открылась дверца машины, я выпрямился и впервые в жизни ощутил страх. Я по-настоящему испугался.

Сейчас мне было что терять. Сама мысль о том, чтобы оставить Элли, просто меня ужасала.

Распахнув дверцу, я выскочил из машины и заметил шагавшего ко мне с важным видом Ремо Марино. Он выглядел старше, поправился, на лице появились морщины. Но этот ублюдок по-прежнему внушал страх одним лишь своим видом. Внутри все упало… Он следил за мной уже несколько дней.

Я застыл на месте. Ремо растянул губы в улыбке.

– Твою мать, ragazzo! – проговорил он, притворно рассмеявшись. – Я едва узнал тебя с длинными волосами и бородой, скрывающими татуировки Холмчих на шее. Мне потребовалось несколько дней, чтобы убедиться в полезности данной мне зацепки. – Он махнул в мою сторону рукой. – А твоя стидда, Акс? Ты и от нее избавился? – Он одобрительно кивнул. – Скрываясь от меня, ты проделал чертовски хорошую работу. Я уж почти решил, что мои ребята ошиблись. Но когда вновь увидел Остина и Лева, то понял, что это ты.

Услышав упоминание о братьях, я стиснул зубы и бросил:

– Какого хрена ты здесь делаешь, Рем?

Ремо перестал гаденько ухмыляться.

– Я здесь для уплаты семейного долга, ragazzo. Да ты и сам знаешь… Наверняка даже ждал моего появления. Тебе ведь известен уличный кодекс: кровь за кровь.

– Ты в бегах, Рем, тебя разыскивают за всевозможные преступления. И все же ты проделал весь этот путь, чтобы до меня добраться? Федералы отследят, как ты пересек границу штата. Тебе дадут пожизненный срок.

Ремо широко развел руки в стороны.

– У меня уже почти не осталось времени, Акс. И, если уж мне сидеть до конца жизни… Что значит еще одно преступление, когда в любом случае нет шансов на освобождение? – Ремо сузил глаза и шагнул ближе ко мне. – По твоей милости убили моего кузена. Твоего лучшего друга, черт возьми! Как ты мог, ragazzo? Джио ведь любил тебя.

– Я защищал свою семью, – натянуто проговорил я.

Ремо даже кивнул, словно бы и правда понял.

– Ясно. Но теперь я буду мстить за свою.

Стоя под дождем, мы довольно долго смотрели друг на друга. Но потом Ремо вдруг бросился ко мне и, вмазав кулаком по лицу, прижал меня к машине. Я сумел его оттолкнуть и ударил в ответ. По лицу Ремо потекла кровь. Глядя на меня, он улыбнулся, и я ощутил, как внутри все заледенело. Ублюдок просто спятил.

Я метнулся вперед, таща Ремо за собой на середину дороги. И уже собрался вновь ударить по лицу, но тишину ночи вдруг разорвал звук выстрела.

На миг я неподвижно застыл, просто глядя на стоявшего передо мной Ремо… А потом опустил взгляд вниз и увидел в его руке пистолет, дуло которого прижималось к моему животу. Внезапно меня пронзила острая боль, дыхание перехватило. Ткань рубашки почти тут же промокла. Ремо отступил назад. Я прижал руку к животу, а, отведя ее, увидел на ладони ярко-красную кровь. Ноги подогнулись, и я рухнул на асфальт.

Где-то вдалеке завыли сирены. Ремо встал надо мной и плюнул мне в лицо. Легкие горели, словно я пытался дышать в вакууме. Я хотел подняться… но не смог пошевелить ногами.

– Кровь за кровь, Акс, – вновь проговорил Ремо и исчез из поля зрения.

Лежа на тротуаре, я сумел слегка повернуть голову и уставился в серое небо. По телу барабанили крупные капли дождя. В голове промелькнули образы Остина и Леви, и я почувствовал, как глаза защипало от слез.

Я больше никогда их не увижу… Я так и не смог сказать в последний раз, как сильно их люблю…

Время, казалось, замедлилось. И мысли мои заполнили картины прошлого. Я вспомнил то время, когда мы были детьми. И обещание, что дал маме… Я вновь переживал все заново, словно это случилось вчера…

* * *

Dormi, Dormi, O Bel Bambin…⁴⁵

Леви лежал у меня на руках, завернутый в выцветшее голубое одеяльце, и смотрел широко раскрытыми серыми глазами. Сидя на полу спальни, я раскачивался взад и вперед и тихо напевал рождественскую песню, его любимую колыбельную. Она всегда успокаивала его, помогала заснуть и на время забыть об этом ужасном мире.

Perche piangi, o mio tresor?

Dolce amor, dolce amor,

Fa la nanna, o caro figlio,

Tanto bel, tanto bel,

Fa la nanna, o caro figlio⁴⁶.

Я пропел последнюю строчку и замолчал, а услышав тихое сопение, вздохнул. Наклонившись, я поцеловал младшего брата в лоб.

Он наконец-то заснул.

Сделав глубокий вдох, я прислонился спиной к стене спальни, крепко держа Леви на руках. Взглянув на его спящее личико, я закрыл глаза и помолился Господу, чтобы все эти страхи поскорее закончились. Пусть бы папа перестал приходить домой пьяным и прекратил бить маму… и больше не пытался бы «заткнуть» Леви, потому что не выносил его плача.

Каждую ночь я приносил Леви в нашу тесную комнатку. Я купал его, кормил, переодевал и укачивал, напевая эту колыбельную… Все для того, чтобы мама не позволила отцу причинить ему боль, когда тот вламывался в дверь, ища повода для драки.

Я каждый вечер молился Богу, чтобы однажды папа просто перестал приходить домой. И оставил нас в покое, позволив мирно жить.

Стоило мне немного расслабиться, как в узком коридоре послышались шаги. Мгновением спустя в комнату вбежал Остин. Лицо его раскраснелось. Он смотрел на меня широко раскрытыми темно-карими глазами. Я застыл, а потом услышал, как хлопнула входная дверь.

– Он вернулся, – проговорил Остин, борясь со страхом. Ему было лишь восемь, а мне – одиннадцать. Леви же исполнилось всего несколько месяцев. – Сегодня он очень пьяный. Я видел, как он, покачиваясь, шел по дороге через парк. И кричал на всех встречных.

У меня внутри все упало. Я снова посмотрел на Леви и подпрыгнул, когда из другой комнаты донесся мамин крик.

Услышав шум, Леви распахнул глаза. Его маленькое личико сморщилось, и он заплакал у меня на руках.

Я взглянул на Остина, застывшего в дверном проеме.

– Возьми нашего fratellino, – велел я.

Он подбежал и взял Леви у меня из рук, а потом резко опустился на крошечную кровать, на которой мы спали вдвоем.

В гостиной раздался грохот, и Остин посмотрел на меня полными слез глазами. Он выглядел таким беспомощным, что у меня комок застрял в горле.

– Он снова сделает ей больно, так ведь? – проговорил он дрожащим голосом. – А потом доберется и до нас.

Сделав глубокий вдох, я пообещал:

– Не доберется. Клянусь. – Я взглянул на испуганных младших братьев, потерянно примостившихся на кровати, и произнес: – Присмотри за Левом, ладно? Постарайся, чтобы он не плакал.

Остин кивнул, и я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. В коридоре раздались мамины крики, и сердце быстрее забилось в груди.

Я слышал, как ругался папа, а мама умоляла его остановиться. Дойдя до конца коридора, я увидел, как отец прижал маму к полу. Руками она пыталась оттолкнуть его, на лице ее виднелась кровь.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, мама открыла глаза. А заметив меня, медленно покачала головой. Она явно просила меня уйти, убежать отсюда и спрятаться. Но я не мог. Он причинял ей боль, и я знал, что потом придет очередь братьев. Я должен их защитить. И направить весь его гнев лишь на себя.

Как раз в тот момент, когда папа пнул маму в живот, в спальне закричал Леви. Услышав плач ребенка, отец резко обернулся. На лице его застыла ярость.

– Этот чертов ребенок! – пробормотал он, направляясь ко мне.

Он шел за моими братьями… Я не мог позволить ему до них добраться.

Я шагнул вперед. Папа заметил меня и попытался оттолкнуть с дороги.

– Убирайся! – прорычал он.

Но я не послушался. Я посмотрел на лежавшую на полу маму. Она вся сжалась, с трудом пытаясь отдышаться. Я слышал, как плакал в спальне младший братишка, а Остин умолял его прекратить.

Я встретился взглядом с темными глазами отца и, пытаясь не дрожать, снова шагнул вперед. По его губам медленно расплылась улыбка. Он не проронил ни слова. Просто поднял кулак и ударил меня по лицу. А потом оторвал от пола и швырнул в стену. Я ударился спиной, и по тонкой штукатурке поползли трещины.

Я попытался отгородиться от происходящего. Сосредоточился на маме и плачущих братьях… Отец колошматил меня, словно боксерскую грушу, но хотя бы не приближался к ним.

Я не знал, как долго длилось это избиение. Мне показалось, что прошла целая вечность. Наконец, дыхание папы замедлилось, он все реже и слабее наносил удары. Отец бросил меня на пол, и я ощутил вкус крови, стекающей из разбитого рта.

Я лежал неподвижно, молясь, чтобы ярость его на этом закончилась. А потом услышал, как открылась и захлопнулась входная дверь.

Он ушел… по крайней мере, сейчас.

– Mio caro⁴⁷, – хрипло проговорила мама.

Я чуть приподнял голову и заметил, как она пыталась встать на ноги. Опираясь руками на пол, я заставил себя подняться и двинулся через маленькую комнату, чтобы помочь ей.

– Мне нужно добраться до комнаты, mio caro, – прошептала она.

Обняв ее рукой за талию, я помог ей дойти до спальни и лечь в постель. А потом прошел в ванную и намочил салфетку, чтобы стереть кровь с ее лица.

Когда я вытирал ее распухшую губу, мама подняла дрожащую руку и коснулась моего лица. Я вздрогнул, когда подушечками пальцев она дотронулась до пореза на щеке, и из глаз ее потекли слезы.

– Мне так жаль, mio caro, – с мукой в голосе проговорила она, но я покачал головой.

– Все в порядке, мама, мне не больно.

Она грустно улыбнулась и провела рукой по моим волосам.

– Ты храбрый мальчик. Он побил тебя, но ты не выказываешь ни страха, ни боли.

Я убрал салфетку от ее губ, чтобы она не почувствовала, как дрожали мои руки. Мне не хотелось показывать ей, что я боялся… и лицо жутко болело.

– Мне не больно, мама. Клянусь.

Мама молча смотрела на меня и плакала. А я изо всех сил пытался сдержать слезы. Я знал, что, если заплачу, то разобью ей сердце, а мне этого не хотелось… Она и так казалась достаточно грустной.

Я лишь мечтал, чтобы она снова улыбнулась.

Мне не хватало ее улыбки.

– Ну вот, мама, теперь ты чистая, – проговорил я.

Мама лежала на кровати, держась за пострадавший живот, и, не отрываясь, печально смотрела на меня. Я повернулся, чтобы сходить в ванную умыться, но она вдруг схватила меня за руку.

Когда я обернулся, она проговорила:

– Аксель, mio caro, не стоит всегда быть таким сильным и упрямым.

Глядя на сломленную маму, лежащую на кровати, я произнес:

– Но я такой. И должен, несмотря ни на что, защитить вас всех от папы.

– Но это не твоя забота, mio caro, – тихо выдохнула мама.

Я ничего не сказал; в трейлере повисла тишина. Но потом я услышал, как Остин тихо напевал Леви любимую мамину колыбельную, и кивнул.

– Si, Mamma. Это моя забота. Я должен оберегать всех вас. Обещаю, что всегда буду это делать… Я больше никому не позволю причинить боль тебе или моим братьям. Я всегда буду заботиться о тебе…

________________________________

45 - Спи, спи, прекрасный малыш… (ит.)

46 - Почему ты плачешь, сокровище мое? Самое сладкое и любимое, Засыпай, милый сынок, Ты такой красивый, Засыпай, любимый малыш (ит.) (лит.).

47 - Мой милый (ит.).

* * *

Когда в памяти всплыло это воспоминание, по щекам потекли слезы, смешиваясь с холодным дождем.

«Я всегда буду заботиться о тебе…»

Я представил себе Остина и Леви и ощутил вдруг спокойствие. Когда меня не станет, они окажутся в безопасности. Больше не останется никаких связей с прошлым. Без меня новая семья Остина не подвергнется опасности, а Леви не будет страдать.

«Я всегда буду заботиться о тебе…»

Дождь полил сильнее, и я улыбнулся. В конце концов, я этого добился. Теперь они окажутся в безопасности.

Я почувствовал, как меня охватывает оцепенение, и закрыл глаза. Я вновь увидел Элли, положившую голову на кулак. Она перекинула волосы набок и, лежа на кровати, улыбалась мне. В этот миг я от всей души возблагодарил за нее Господа… Пусть и недолго, она все же была моей. По крайней мере, хоть и на краткий миг, я почувствовал, на что похожа такая любовь.

Я пытался, сколько мог, удерживать перед мысленным взором лицо Элли. А потом оно исчезло… И все погрузилось в пустоту.