Опасная игра леди Эвелин

Глава 22

Леди Эвелин

Я была совсем малышкой, когда умерла матушка, и у меня почти не осталось о ней воспоминаний, лишь мутные, тусклые образы. Отец, как и подобает любому герцогу, дома почти не бывал, и его я помнила еще меньше, чем мать, несмотря на то, что мне было семь, когда его осудили и казнили.

Сперва у меня были няньки и гувернантки, затем — дедушка, а после — пансион, на долгие-долгие годы. Я очень быстро приняла это, как должное. Среди знати тесные отношения между детьми и родителями были не в почете, и, оказавшись в пансионе вместе с другими девочками моего возраста, я узнала, что быть сиротой можно и при живых матери и отце.

С дедушкой мы сильнее всего сблизились, когда я выпустилась и вернулась домой. Во-первых, я подросла, и меня больше не интересовали куклы и платья. Во-вторых, миновала период угловатой девочки-подростка, когда тело не поспевало за чувствами, и все казалось таким острым, таким ярким... А в-третьих, столкнулась с первыми предательствами и кознями еще в пансионе, и они изрядно меня обтесали, так что выпустилась я вполне благовоспитанной и серьезной барышней.

Мы завтракали и ужинали вместе, болтали вечерами у камина, читали газеты и книги, выбирались порой на недолгие прогулки в более приятные, «богатые» районы столицы...

Я полюбила его, как могла, и он, подозреваю, тоже. Мы остались единственными родными друг другу людьми, у нас не было никого, кроме нас самих — и это, конечно же, повлияло на нашу связь.

Сделало ее крепче. Нерушимее...

На плечи легли теплые руки сестры Агнеты, и я очнулась от воспоминаний.

В настоящем шел дождь. Под моими ногами — земля. Свежая, еще не опавшая. И белоснежные цветы, что покрывали могилу. И камень с именем деда и датами жизни. Ветер хлестал по ногам подолом мокрого платья. Такого же черного, как земля. Косые струи воды попадали под шляпку и под вуаль, забирались за воротник и стекали по позвоночнику ледяными каплями...

Я вымокла, но не чувствовала холода.

— Нужно идти, — сказала сестра Агнета и несколькими энергичными движениями растерла мне плечи. — Вы вся дрожите.

Я огляделась: у могилы я осталась одна. В десятке шагов от меня на границе кладбища стоял граф Беркли и переговаривался о чем-то с мистером Эшкрофтом и Мэтью. Они не знали дедушки, но все равно пришли почтить память.

Циничная часть меня усмехалась: им нужен был Беркли.

Пришедших было немного. Трое их, поверенный семьи, несколько старичков-знакомых дедушки, я, сестра Агнета и капитан Грейсон.

«Убийца порой приходит на похороны», — сказал он накануне и назидательно поднял палец.

Кажется, усмешка лорда Беркли на его слова была уже истерической. Капитан почему-то не желал в качестве приоритетной рассматривать версию, что убить хотели все же не дедушку. А графа.

— Эвелин, дорогая... — сквозь вату до меня долетел голос сестры Агнеты, и я вздрогнула.

Вновь слишком глубоко ушла в себя. Я стала замечать это за собой в последние несколько дней, что прошли со дня убийства. Порой задумывалась, потом смотрела на часы и понимала, что в своих мыслях витала и сорок, и тридцать минут.

— Да, — просипела я с трудом, потому что в горле стоял ком, который не исчезал также со дня убийства. — Простите. Идемте.

Присев на корточки прямо в грязь, я аккуратно уложила на могилу дедушки последний букет. От себя. Белоснежные хрупкие каллы. Не потому, что он любил эти цветы, а потому, что любил представлять, как однажды поведет меня под венец, и в руках у меня будет букет непременно из калл.

Но вышло как вышло, и букет из калл теперь лежит на его могиле.

Сестра Агнета бережно взяла меня под руку, и я не стала сопротивляться, хотя прекрасно могла идти сама. Я понимала ее. И лорда Беркли. Я бы тоже поглядывал на меня с опаской после той безобразной истерики. Когда я упорно утверждала, что дедушка жив — лишь переехал, и я должна собирать вещи, чтобы отправиться за ним...

Занятно. Но после того вечера, после того как рыдала, уткнувшись в сюртук Беркли, я не пролила ни слезинки. И даже сейчас на моем лице были капли из-за дождя. А не потому, что я плакала.

На сердце было сухо. Гонимая и треплемая всеми ветрами пустыня. Я чувствовала горечь утраты, она лежала на душе тяжелым камнем, который сдавливал грудь при каждом вдохе, и застрявший в горле комок мешал дышать и связно, долго говорить, но...

Слез не было. Глаза оставались таким же сухими, как пустыня.

Мы с сестрой Агнетой подошли к мужчинам, что ожидали нас, и двое, словно сговорившись, синхронно отвернулись от меня. Я понимала, что это не со зла, а, наоборот, во благо, но не могла не чувствовать себя прокаженной.

— Вы замерзли и промокли, — строго сказал третий и снял пальто и, шагнув ближе, накинул его на меня. — И не спорьте, — еще строже добавил.

Но я не смогла бы спорить с графом Беркли, даже если бы захотела. Мешал проклятый комок.

— Благодарю, милорд, — одними губами произнесла я и повела плечами, пытаясь удержать длинное, просторное пальто на себе.

Оно пахло графом Беркли. Конечно же. Аромат щекотал ноздри, и я зажмурилась.

— Я должен ехать, — сказал он, неотрывно смотря на меня.

— Конечно, — кивнула я, словно механическая кукла.

За последние дни я потеряла нить расследования. Ни за чем не следила, ничем не интересовалась. Даже газет не читала. Но слышала, безусловно, что нашли тела шестерых убитых женщин, и что Джеральдин среди них не оказалось.

Беркли сжал и разжал кулаки и взмахнул рукой, словно пытался схватить воздух, и не сразу ушел, хотя мистер Эшкрофт и Мэтью уже шагали прочь. Он по-прежнему стоял рядом с нами и смотрел на меня.

— Я вернусь, и мы поговорим, — смягчив голос, пообещал он.

Я вскинула взгляд, и это был едва ли не первый раз за несколько дней, когда я смотрела на него вблизи.

О чем нам говорить?..

— Хорошо, — послушно кивнула я.

Его брови поползи дугой, но сестра Агнета, очевидно, состроила грозное лицо, потому что, взглянув на нее, Беркли вздохнул и все же откланялся, оставив мне свое пальто.

— Я ничего ему не рассказала, — женщина посмотрела на меня с мягкой укоризной. — Но по-прежнему считаю, что ты поступаешь не совсем верно, моя дорогая.

Придавленная тяжестью пальто, я неловко пожала плечами.

Потом мы вернулись в особняк, и я через сад прошла во флигель, в котором жили с дедушкой в самые первые дни. Я переехала в него на следующее же утро после убийства. Я физически не могла оставаться в доме мужчины, с которым меня ничего не связывало. Сестра Агнета предлагала составить компанию, но я отказалась. Хотела побыть одна.

Прямо во влажном платье уселась в кресло возле камина и принялась разбирать невысокую стопку писем.

Ответы на мои отклики на вакансии с предложением работы гувернанткой.

Сперва в восемь вечера горничная из «большого» дома принесли мне поднос с ужином, затем около девяти в дверь снова постучали, и на пороге я увидела Беркли в сопровождении сестры Агнеты, которой выпала участь быть моей наперсницей во время разговором с графом.

— Вы не ели, — констатировал он, когда мы прошли в небольшую гостиную.

Поднос, накрытый блестящей крышкой, и впрямь стоял нетронутым. Я проследила за его взглядом и согласно кивнула. Не ела.

— Вы должны есть, — нахмурился Беркли. — Вы скоро начнете светиться насквозь из-за худобы.

Невольно мои губы дрогнули в улыбке. Он оставался верен сам себе при любых обстоятельствах. Краем глаза я заметила осуждающий взгляд сестры Агнеты. Она прожигала мужчине спину, но тот и бровью не повел.

Я пригладила юбку и, собрав в кулак остатки сил, села на край софы. Беркли стоял у окна, словно собираясь с мыслями. Сестра Агнета, строгая и молчаливая, опустилась в кресло, сложив руки на коленях.

От подноса с нетронутым ужином взгляд мужчины сместился к стопке конвертов.

— Вы ведете с кем-то переписку? — напряженно спросил он.

— Ничего предосудительного, — я слабо усмехнулась. — Лишь деловую.

— Деловую?

— Я откликнулась на несколько объявлений, размещенных в газете.

— Каких объявлений?

— Я ищу место. В одной семье требуется гувернантка.

В гостиной повисла тишина. Он смотрел на меня, не мигая, с такой яростью, что мне захотелось опустить глаза.

— Гувернантка? — медленно повторил он. — После всего, что произошло, после смерти вашего деда… вы намерены устроиться гувернанткой?

— А что мне остается? — с трудом проговорила я. — Я одна. Без семьи. Я должна работать. Я не могу жить здесь.

— Почему нет?! — в его голосе звякнула сталь. — Или вы правда думаете, что я позволю вам ютиться в чужом доме, учить чужих детей и есть со слугами, когда вы могли бы… — он осекся, сжал кулаки. — Когда вы могли бы остаться здесь.

— Я не могу остаться здесь, — я подняла голову. — Мы не родственники. И вы не обязаны...

— Но можем быть, — резко бросил Беркли.

Я не сразу поняла, что он сказал.

— Что?

— Мы можем стать родственниками, — четко проговаривая каждое слово, сказал он. — Если вы станете...

— Нет, — я перебила его, не позволив договорить. — Не продолжайте. Прошу вас.

— Если вы станете моей женой, — с убийственными интонациями договорил он.

Слова прозвучали и теперь требовали ответа.

Беркли выглядел так, словно его наизнанку живьем вывернули. Дышал тяжело, как после быстрого бега. Правой рукой до хруста в суставах сжимал спинку стула. И он прятал взгляд. Он предложил мне стать его женой и теперь прятал взгляд.

В какой-нибудь другой жизни я могла бы залепить ему пощёчину. Или же — сделать строгий выговор. Что так недопустимо предлагать женщине руку — я молчу о сердце. Даже из самых благородных, лучших побуждений.

Но у меня не было сил. Я почувствовала, как в уголках глаз начали скапливаться слезы — слезы, которые не пришли даже во время печальной церемонии погребения. Губы дрожали, и далеко не с первого раза у меня получалось издать разумный звук.

— Благодарю, милорд, за столь щедрое предложение, — я поднялась с дивана и прижала обе ладони к животу, — но я вынуждена его отклонить.

Не знаю, ожидал Беркли этого или нет, но он вздрогнул и подался вперед, и впился в меня непримиримым, почти свирепым взглядом.

— Почему? — спросил холодно и зло, пока в глазах медленно занимались угли — предвестники грядущего пожара. — Это позволит вам остаться в моем доме, под моей защитой. Позволит быть в курсе расследования… вы даже сможете помогать... если захотите.

У меня дыхание перехватило от его слов.

— Я... я даю вам слово, что после венчания ничего не изменится. Ничего, — с нажимом повторил, по-прежнему не отводя взгляда. — Мы станем жить как жили. Как... посторонние, но в одном доме, под одной крышей.

Невольно меня передернуло.

— Вы бы слышали себя со стороны, — горько обронила я и поднесла ладонь ко рту, покачав головой.

— А что не так? — сердито тряхнул он волосами. — Все лучше, чем ваше позорное бегство! И не смейте лгать, что вдруг возжелали стать гувернанткой!

— Нет, не возжелала. Но это честный труд и честный заработок. И, по крайней мере, я не предам себя, если пойду работать.

— Стало быть, вы предадите себя, если пойдете за меня замуж? Так я должен это понимать?

Я и забыла, с кем имею дело. Беркли уже не говорил со мной, он вел допрос. И каждое слово использовал против меня же.

— Да, предам, — кивнула я, не дрогнув.

В голове звенели слезы, и больше всего на свете я хотела сбежать из флигеля прямо сейчас. Нужно спросить у сестры Агнеты: быть может, она подскажет место, где я могла бы задержаться ненадолго, пока жду подтверждения, наймут ли меня гувернанткой?.. Если уехать завтра рано утром...

— И почему же, позвольте спросить?! — еще сильнее взъярился Беркли.

— Потому что вы предлагаете мне ужасную вещь! — стиснув кулаки, я вытянула руки вдоль тела. — Это не просто договорной брак, это... это... вас трясло, когда вы говорили — так сильно вам все это противно, так сильно вы всего этого не хотите! А я не хочу жить с человеком, который делает мне такое одолжение из жалости, словно... словно ему противна сама мысль о браке со мной.

Я замолчала, и стало так тихо. Сестра Агнета сидела, не шелохнувшись — я почти забыла о ее присутствии. Беркли же... Беркли стоял, отвернувшись, и уже обеими руками давил на спинку стула, нависая над ним. Темные волосы упали ему на глаза, спрятав меня от его тлеющего взгляда, но я видела напряженную шею с натянутыми жилами, дергавшийся кадык, и челюсть, которая была так сильно стиснута, словно его пытали.

— Это не так, — глухо выговорил Беркли наконец.