Опасная игра леди Эвелин

Глава 26

Леди Эвелин

Беркли я отыскала в кабинете. Дворецкий сообщил, что «Его светлость не покидал комнату после того, как проводил мистеров Эшкрофта и Миллера».

Я вошла, оставив дверь открытой. Граф стоял перед грифельной доской, которой я раньше не замечала, и что-то чертил на ней. Услышав мои шаги, он резко обернулся, и я замерла, не сразу отведя взгляд. Беркли был таким непривычно растрёпанным. Без сюртука и даже без жилета, в одной белой рубашке, рукава которой были закатаны по локоть, а на воротнике — расстегнуто несколько верхних пуговиц.

Кажется, я смотрела на него слишком откровенно. И слишком пристально. Не иначе как заметив мой совершенно неприличный взгляд, Беркли... смутился.

— Прошу прощения, — пробормотал он, отложил мел, которым писал, в сторону и потянулся за сюртуком, небрежно переброшенном через спинку стула.

— Нет-нет, — я вскинула ладонь, намереваясь остановить его от извинений, и, наконец, отвела взгляд. — Это я прошу прощения. Я вошла без стука.

Моих ушей достиг смешок.

— Согласен. Мы оба виноваты.

Я улыбнулась в ответ и протянула Беркли небольшой прямоугольник, который держала в руке. Смотреть на него я по-прежнему избегала.

— Я искала вас, чтобы показать это.

— Что это? — он подошел и забрал у меня кусочек бумаги, постаравшись не коснуться ненароком пальцев.

— Текст для объявления о нашей помолвке. Нужно дать в газеты, — пояснила я, чувствуя себя невероятно неловко.

Я ждала, что Беркли вспомнит об этом сам. Но, как и многие мужчины, он не особо интересовался мелочами. Предложение сделал — и достаточно. А то, что необходимо об этом предложении сообщить всему свету — это уже неважно.

Дочитав, граф усмехнулся и вернул мне исписанный прямоугольник.

— Блестяще сформулировано, — сказал он.

Обычно полагалось перечислять родителей жениха и невесты, упоминать всю семью, так сказать, а не только имена основных действующих лиц, ведь свадьбы играли для упрочения связей и положения в обществе. Потому-то порой титулы и фамилии были гораздо важнее, чем те, меж кем заключался союз.

В нашем случае я написала иначе. Только наши имена. Что лорд Беркли и леди Эвелин Рэйвенкрофт счастливы сообщить о заключении помолвки. Лорд-Канцлер сына, конечно, признал. Несколько лет назад, уже после того, как ему был пожалован титул графа. Поэтому я сильно сомневалась, что Беркли захочет видеть в объявлении имя отца. Свое происхождение мне тоже было лучше не упоминать лишний раз. Едва ли кто-то мог о нем забыть, к слову...

— Очень хорошо, — я сдержанно улыбнулась. — Тогда сегодня же отправлю, и завтра оно уже должно будет появиться в газете.

— Спасибо вам, — Беркли отступил на шаг и заложил руки за спину. — Я совсем забыл. Эти светские условности никак не желают закрепляться в моей голове.

— Вам просто нет до них дела, — легко сказала я и пожала плечами.

— Справедливо, — он хмыкнул.

Я подумала, что пора уходить и не отвлекать его, когда Беркли заговорил вновь.

— Но что я помню, так это вашу блестящую идею о городском особняке, в котором сохранилась библиотека вашего отца.

Щеки против воли слегка зарумянились. Подавив улыбку, я посмотрела на графа. Ему пора перестать так меня расхваливать... Это было просто смешно, в конце концов. Идея была... обычной, никак не гениальной.

— Я подумал, мы могли бы посетить его сегодня. Я знаю, что сейчас — время траура, но и поездка наша будет никак не увеселительной, а сугубо в деловых целях, — быстро проговорил он, пытаясь понять мой взгляд.

Во время траура не полагалось никуда выезжать, особенно с женихом, но... Но, во-первых, я уже нарушила это правило с сестрой Агнетой. А во-вторых, хорошо носить траур в кругу семьи и друзей, где-нибудь загородом, где можно гулять по бесконечным полянам и по деревне, что примыкает к особняку. И где я была бы не одна.

Здесь же... я чувствовала себя ужасно неблагодарной, ведь сестра Агнета пыталась обо мне заботиться и составляла компанию, но я все равно ощущала это удушающее одиночество. И флигель казался тесной клеткой, из которой хотелось сбежать.

— Только если вы сами не возражаете против совместного выхода с облаченной в черный девицей.

Беркли моей шутке не улыбнулся. Посмотрел на меня совершенно серьезно и покачал головой.

— С вами — ничуть не возражаю.

Чтобы сгладить эту неловкость, я сбежала из кабинета под предлогом освежиться перед поездкой.

Конечно же, сестра Агнета отправилась с нами. Когда мы вышли из экипажа на противоположной стороне улицы, и я вновь посмотрела на место, которое каких-то пятнадцать лет назад называла своим домом, сердце болезненно сжалось.

Даже в первый раз такого тянущего, тоскливого чувства у меня не возникло. А сейчас грудь сдавило так сильно, что я покачнулась и вцепилась пальцами в локоть Беркли. Он бросил на меня хмурый взгляд, но ничего не сказал и не спросил. Наверное, он понимал...

Мы с ним шли чуть впереди, сестра Агнета держалась на несколько шагов позади, давая нам возможность быть практически наедине. Только вот этим шансом никто из нас не воспользовался, потому что я шла, бледная и поникшая, а Беркли — мрачный и недовольный.

— Не стоило нам приезжать, — бросил он сквозь зубы, когда мы поднялись по ступенькам.

— Стоило, — заупрямилась я. — Это скоро пройдет.

Он лишь сверкнул взглядом и поджал губы.

Не знаю, почему в этот раз посещение особняка так сильно на меня подействовало. Тоска по несбывшемуся, тоска по утраченному? Что моя жизнь могла сложиться совсем иначе.

Все могло быть иначе.

К моменту, как мы оказались в просторном холле, я пришла в себя. Решила, что нужно сосредоточиться на деле, или же Беркли больше никуда меня никогда не возьмет, и не воспринимать особняк как дом, в котором я могла жить.

Из холла в две стороны расходились широкие деревянные лестницы: одна вела в архив, другая — в библиотеку. Она представляла собой анфиладу, тянувшуюся через всё крыло. Те комнаты, что прежде служили гостевыми спальнями, теперь были преобразованы — вдоль стен стояли стеллажи, уставленные книгами до потолка.

А в конце этой череды, в самом сердце крыла, располагалась «настоящая» библиотека. Та самая. Ее не тронули.

Мы поднялись по лестнице. Деревянные ступени под ногами поскрипывали, будто отзывались эхом из прошлого. Анфилада комнат тянулась, как череда зеркал. В каждой — высокие потолки, ряды книжных полок, запах бумаги, воска и пыли. За столами сидели люди: кто-то читал, кто-то делал заметки, один пожилой джентльмен разглядывал карту, а двое студентов шептались у полки с трудами по естествознанию.

Мы проходили комнату за комнатой, и я будто шла сквозь прошлое. Наконец, мы вошли в последнюю — ту самую библиотеку, и остановились у порога.

В ней все было почти так, как я помнила: панельные стены из темного дерева, массивный дубовый стол в центре, тяжелые портьеры, приглушающий свет. Здесь пространство будто сжималось, становясь камерным, сосредоточенным. Несколько посетителей сидели у окон, кто-то листал газету, кто-то, затаив дыхание, читал роман, раскрыв его на коленях.

Я остановилась. Почти не дышала.

В воображении возник отец. Он сидит за этим самым столом — сосредоточенный, с прямой спиной. Перо в руке, листы перед ним. Свет мягко обрисовывает его профиль. Иногда он поднимал глаза, замечал меня в дверях, кивал — молча, но с той самой, родной улыбкой.

Я сделала шаг вперед, будто он и правда сейчас был там. Затем поспешно моргнула и резко втянула носом воздух.

Все в прошлом, все давно в прошлом.

— Давайте пройдем, — шепнул Беркли, потому что мы по-прежнему стояли на пороге, привлекая к себе чужие взгляды.

Все же посетителей было не так много, чтобы мы могли среди них затеряться. Втроем мы прошлись по огромному помещению широким кругом. Я шла вдоль стеллажей, разглядывала их и все яснее понимала всю тщетность своей задумки. Найти каплю в море — это не так сложно, как отыскать что-то среди множества книг, которые нас окружали.

Кажется, Беркли заметил мою нервозность. Он ничего не говорил, но несколько раз я ловила на себе его внимательные взгляды.

Я подошла к одному из шкафов, провела пальцем по краю полки. Книги стояли плотно, но я знала: если отец и оставил что-то, то не на виду. Он был осторожным человеком.

Но недостаточно осторожным, чтобы избежать казни.

— Если мы ничего не найдем сегодня, это нормально, — я услышала тихий голос Беркли прямо над ухом. — Мы всегда сможем вернуться.

Вздохнув, я кивнула. Но в глубине души рассчитывала совсем на иной результат.

Чтобы поменьше привлекать внимания, мы взяли по первой попавшейся книге и расположились в отдалении от всех, на самом углу стола. Я скользила взглядом по бесконечным шкафам и полкам, и тщетность нашей затеи придавливала меня к земле.

— Нужно с чего-то начать, — сказал Беркли, который слишком пристально всматривался в мое лицо. — Вам что-нибудь приходит на ум? Что-то значимое для него?

Я мотнула головой. Мне не было и семи, отца я видела пятнадцать минут в день — и это считалосьхорошимднем. Я не знала его. Более того, уверена, что останься он жив, и пойди история по-иному, я бы и в этом случае не смогла сказать, что знаю по-настоящему своего родителя.

— Он был религиозен? — спросила сестра Агнета.

Я усмехнулась.

— Нет, конечно.

— Он вам читал когда-либо на ночь? — в голосе, которым Беркли задал этот вопрос, уже слышалась огромная доля скептицизма.

— Естественно, нет.

Мужчина щелкнул пальцами.

— В любом случае, нам нужно что-то незаметное, чтобы ею нельзя было случайно заинтересоваться. Что-то невероятно скучное для большинства. Но одновременно связанное с покойным герцогом, иначе нет смысла оставлять послание — если никто никогда не сможет его отыскать. Достаточное объемное, толстое — рисунок между треями страницами не спрячешь. Но не тяжелый талмуд, который убран в архив.

Его глубокий голос подействовал на меня странным образом: убаюкивая. Я смотрела на Беркли, на то, как двигались его губы, и впадала в странный транс. Хотелось, чтобы он говорил и не останавливался, и его речь все лилась бы и лилась...

Пришлось взять себя в руки и отвернуться.

— Каким человеком был ваш отец?

Я пожала плечами, поймав неожиданно мягкий взгляд Беркли.

— Если бы я знала... Хочется надеяться, что благородным. Но после всего, что я видела за последние недели, я уже ни в чем не уверена.

— Он был достаточно благородным и великодушным, чтобы спасти меня. И был неплохим фехтовальщиком.

Тоскливая улыбка мелькнула на губах. Даже Беркли знал о моем отце больше, чем я.

— Посмотрим что-нибудь в соответствующей секции? — нарочито бодрым голосом предложила я и первой поднялась со стула.

Библиотека была неплохо упорядочена: невозможно было расставить такой массив книг в алфавитном порядке, и потому поступили иначе. Их разбили на тематические секции, состоящие из нескольких шкафов — от одного до десятка. Я заметила уже и философию, и военное дело, и поэзию, и приключенческие романы, и «литературу для леди».

Книг, посвященных науке фехтования, оказалось немного, и мы быстро просмотрели их все — с плачевным результатом. Пришлось вернуться за стол и вновь попытаться постичь логику отца.

— Он воевал? — предположила сестра Агнета.

Я неуверенно пожала плечами, а вот Беркли решительно покачал головой.

— Нет, я знаю точно.

Еще один немой укол.

— Быть может, любил почитывать о дальних странах и приключениях отважных пиратов? — спросила сестра Агнета с улыбкой.

— Мне кажется, я помню шепотки среди слуг, что отец всегда был невероятно загружен. Сомневаюсь, что у него было время на развлекательное чтиво.

— Исторические труды? Языки других стран и народов? Свод законов Империи?..

— Надеюсь, нет! — искренне воскликнул Беркли. — В нем больше ста томов, и, думаю, почти все они хранятся в архиве.

Он постучал пальцами по столу, хмурясь. Приглушенный свет красиво падал на его лицо, выделяя широкие скулы и нос с горбинкой. Я, наконец, решилась спросить то, что витало в воздухе.

— Р-ричард, — впервые назвала его по имени и запнулась из-за этого, а он — вздрогнул, будто от прикосновения, и сразу впился в меня взглядом — пронзительным, неожиданно живым.

— Я благодарна вам, что вы прислушались к моей идее и согласились воплотить ее в жизнь, — я заставила себя улыбнуться. — Но, быть может, настала пора нам уйти. Если вы считаете, что все бесполезно, то я не настаиваю.

Он весь подобрался, как хищный зверь перед броском. Вновь посмотрел на меня — резко, колко. Мне показалось, с обидой.

— Я бы не стал вам врать. Это было бы слишком жестоко. Даже для меня, — очень сдержанно отозвался он.

— А я подумала, что вы могли бы обмануть меня как раз из доброты.

Странно, но Беркли вновь вздрогнул. И мазнул по мне таким взглядом, что я сама вся подобралась внутри — от макушки и до кончиков пальцев. Его глаза опалили, прожгли насквозь, пронзили сердце.

— Меня редко называют добрым, — со стылой усмешкой пробормотал он.

— Но вы добры, — настаивала я, совершенно позабыв, с чего начался этот диалог.

Беркли дернул головой, и волосы упали ему на лицо, скрыв глаза. И тем пронзительнее прозвучал его короткий, полный сдержанных чувств ответ.

— Только к вам.

Я застыла на месте, слившись со стулом, на котором сидела. Ладони мгновенно превратились в ледышки, а во рту пересохло. Беркли замолчал, не прибавив больше ни слова. Мне в голову тоже не приходило ничего разумного, как назло. А неловкая пауза все длилась и длилась...

— Философия, — голос сестры Агнеты разрезал ее, и мы оба вскинули головы. — Должность Лорда-Канцлера обязывала не только знать законы. Природа власти, человеческая природа...

Заметив наши взгляды, она гордо усмехнулась и чуть подняла подбородок.

— В обители мы получили очень хорошее образование.

— Гораздо лучше, чем в кадетском корпусе получил я, — грубовато и резковато пошутил Беркли, но мы обе были рады засмеяться в ответ, чтобы сгладить ту неловкость, которая все еще звенела в воздухе между мной и графом.

Секция философии оказалась довольно большой. К своему стыду, я даже не ожидала, что труды займут восемь шкафов!

Горькая ирония, конечно, заключалась в том, что несмотря на огромное число посвященных этому предмету книг, человеческая природа и природа власти не менялась. И все, что сейчас происходило — тому пример. И даже то, что случилось с отцом.

Не сговариваясь, мы разделились. Каждый взял себе по шкафу. Когда не знаешь, что ищешь, искать довольно непросто. Я бродила мимо полок, скользила взглядами по корешкам, вставала на цыпочки и вытягивала голову, приседала на корточки и склонялась, чтобы прочитать названия книг, расположенных в самом низу. Надеялась, что пойму, когда увижу. Что меня посетит озарение, а может, случится, наконец, чудо, которое мы все ждем.

— Леди Эвелин, — глубокий голос Беркли вновь прострелил меня до мурашек.

Я обернулась: он стоял в нескольких шагах от меня, у соседнего шкафа, и задумчиво поглаживал длинными пальцами корешки.

— Что такое? — спросила я взволнованно и подошла к нему.

Кивком Беркли указал на полку на уровне его глаз. Пришлось запрокинуть голову, чтобы рассмотреть книги. Сперва я не заметила ничего необычного. Таких я видела сегодня уже десятки, если не сотни. Ничего не ёкало в груди, и сердце не начинало учащенно биться. Я скользила по ним взглядом, и в какой-то момент перед глазами словно что-то вспыхнуло.

И меня накрыло осознание, пробрало до самого нутра.

—Фрэнсис Невилл,— прошептала я имя автора десятка книг, что стояли на полке. — «Размышления о равновесии власти», «Размышления о духе закона», «Правитель»...

Ошеломленная, я взглянула на Беркли и успела заметить, что он смотрел на мое лицо, не отрываясь.

— Вы думаете?..

— Это было бы невероятно иронично, — он кивнул.

И мы начали проверять книги одну за одной, перелистывая страницы, но ничего не находили. Время тянулось, и я чувствовала, как нарастает волнение.

Наконец, я остановилась у низкой полки в углу. Переплеты у них были ветхими, а слой пыли гораздо толще. Здесь стояли книги, к которым давно не прикасались.

Я провела пальцем вдоль корешков. В глаза бросился тяжелый том в черной кожаной обложке без надписей.

— Что это? — спросил Беркли.

Я аккуратно вынула книгу. Оказалось, это старое издание трудовФрэнсиса Невилла—«Чудовище».

Мои брови поползли вверх, а затем я услышала, как шумно выдохнул Беркли.

— Знаете, что сказал ваш отец перед казнью? — спросил он, пытаясь скрыть собственное волнение.

Я медленно покачала головой.

— Он сказал, что любой абсолютный правитель со временем превращается в чудовище, — он усмехнулся и покачал головой и осторожно перелистнул книгу. Несколько страниц были чуть плотнее остальных... как будто что-то скрывалось между ними.

Мы переглянулись, и я затаила дыхание. Беркли аккуратно поддел бумагу ногтем — и страница легко отошла от корешка.

За ней оказалось письмо. Бумага пожелтела, но почерк был узнаваем с первого взгляда.

— Это его рука, — прошептала я.

Потому что единственным, что осталось у меня от родителей, было несколько писем, которые отец писал матери, когда ухаживал за ней. В детстве я выучила их наизусть.

Беркли развернул лист, и мы склонились над ним, голова к голове.

Глупо было надеяться, что на жалком клочке бумаги окажутся ответы на все вопросы. Но отец дал на нем подсказку, с помощью которой спустя еще полчаса поисков уже в другой книге мы обнаружили ключ.

Настоящий и достаточно увесистый. Я держала его в руках, чувствуя, как железо нагревается от тепла ладоней.

— Надеюсь, он не от какой-нибудь кладовой в особняке, — тихо пробормотала я.

Беркли дернул уголками губ.

— Позвольте?..

Наши пальцы соприкоснулись, когда я передавала ему ключ, и по ладоням у меня тотчас разлился жар. А вот граф был полностью сосредоточен на деле — в отличие от меня. Беркои повертел ключ перед глазами, затем огляделся по сторонам и спрятал его во внутренний карман сюртука.

— Он от банковского хранилища. Я сталкивался уже с такими в одном из расследований.

— Все ценности и имущество семьи было изъято, — напомнила я.

— Будем надеяться, что не все. Но на сегодня наши поиски закончены. Пора возвращаться в особняк. Мы пробыли здесь слишком долго и привлекли внимание, — договорив, Беркли подал мне руку.

В сопровождении сестры Агнеты мы покинули библиотеку одними из последних. Это было весьма недальновидно с нашей стороны. Покусывая губу, я вспомнила, как граф предлагал остановиться сразу после того, как мы прочли первую записку. Он обещал, что мы вернемся утром, но я слишком хотела разгадать оставленные отцом подсказки... Я словно вновь почувствовала его присутствие — спустя пятнадцать лет после казни.

Едва мы сели в экипаж, я попросила у Беркли ключ. Он отдал его, ничего не спросив и не сказав, и я была благодарна. Весь путь до особняка я сжимала меж ладоней этот кусок железа, и сама понимала, как жалко, должно быть, выглядела со стороны. Чувствовать связь с отцом благодаря предмету, который он однажды держал в руках — смешно и нелепо. Но после того, как сгорел наш дом, у меня не осталось практически ничего. Даже тех крох, которые были.

А теперь этот глупый ключ...

Когда мы прибыли, я привычно сошла с дорожки, которая вела в особняк, на тропинку, что шла к флигелю, но Беркли меня удержал.

— Не составите мне компанию за чаем? — спросил он.

— Сейчас? Время же близится к ужину, — отозвалась несколько растерянно, потому что обычно строгий распорядок не нарушался.

— Я, пожалуй, должна немного отдохнуть, — очень громко объявила сестра Агнета. — Все же возраст у меня почтенный. За вашими приключениями мне никак не угнаться, — усмехнулась она, очевидно намекая на азарт, с которым мы перебирали книгу за книгой в библиотеке.

— Не преуменьшайте своих заслуг, — Беркли широко улыбнулся, посмотрев на нее.

Сестра Агнета махнула рукой, что-то неразборчиво пробормотав, и зашагала к флигелю. Немного подумав, я направилась к особняку.

Дворецкий Кингсли встретил нас странным сообщением: передал, что мистер Эшкрофт прислал записку. Он явится в особняк к семи ровно. Странное время, которое не подходило ни для ужина, ни для аперитива...

Но Беркли кивнул так, словно его все устроило, и попросил подать чай в малую гостиную. Оставаться нам наедине было неприлично, и он велел оставить двери открытыми, и чтобы в них стоял один из двух лакеев.

Я опустилась в кресло, расправив складки на черной юбке, и Беркли устроился напротив — мы оба заняли привычные места. Мы сидели так далеко не в первый раз, и от этой мысли по груди расползалось странное, незнакомое тепло, похожее на прикосновение ласковой руки.

— Нынче вечером я покину особняк, — заговорил он, не став дожидаться, пока слуги принесут чай. — Мы с Эваном отправимся на ужин к лорду Честеру. Он устраивает прием по случаю помолвки младшего сына. Или дочери?.. Могу путать.

Я кивнула и прищурилась, пытаясь припомнить, слышала ли я это имя прежде. Но раньше я преступно мало интересовалась политикой и жизнью высшего света.

— Лорд Честер — единственный соперник текущего Лорда-Канцлера на предстоящем голосовании, — верно истолковав мой взгляд, пояснил Беркли.

Мне понравилось, как он сказал это: просто, без малейшего жеманства. Он сильно изменился за минувшее время... Впрочем, как и я.

— Вы попытаетесь с ним договориться? — рискнула я предположить и угадала.

Беркли кивнул и собрался заговорить, но тут вошел второй лакей с подносом, и мы прервали нашу беседу. Мы намеренно понижали голоса до шепота, чтобы нас не могли подслушать слуги. Доверять можно было лишь очень узкому кругу людей.

— Скорее, мы будем торговаться, — хмыкнул Беркли. — Лорд Честер упорно заявляет свою кандидатуру на все голосования вот уже пятнадцать лет. И еще ни разу у него не получилось победить. Я уповаю на то, что он достаточно зол и уязвлен, и обижен, чтобы к нам прислушаться.

Кажется, он нервничал. Пока говорил, Беркли покачивал закинутой на колено ногой и периодически стучал пальцами по деревянному подлокотнику кресла.

— Возвращайтесь не слишком поздно, — вырвалось у меня, прежде чем я подумала.

Прозвучало ужасно двусмысленно. Граф вскинул бровь, и я поспешно прибавила.

— Утром нам придется навестить несколько отделений банков.

Его взгляд дрогнул, и он сузил глаза. Казалось, Беркли смотрел на меня вечность. Затем легко повел плечами и кивнул.

— Конечно, миледи.

— Но только не посреди ночи и не избитым, — зачем-то я решила его поддразнить.

Это было очень недальновидно, но, наверное, таким уж выдался вечер. Я болтала несвойственные мне глупости, чтобы потом сгорать внутри себя от стыда.

Беркли шумно, весело хмыкнул.

— Я постараюсь, леди Эвелин, — пообещал он с совершенно серьезным лицом, и по губам у меня расплылась глупая улыбка.

Отвернувшись, я прекратила искоса разглядывать лицо Ричарда и уставилась на огонь в камине. Тихо и уютно трещали дрова. По гостиной расплывался кисловатый вкус шиповника, который добавили в чай. Часы резкими щелчками отбивали минуты одну за другой. Языки пламени, лизавшие сухие бревна, гипнотизировали, заставляя расслабляться. Было спокойно — такое редкое нынче слово и чувство. Спокойно и тихо.

Я прикрыла глаза, позволив себе откинуться в кресле и прекратить держать спину идеально выпрямленной. Поправив юбку, вытянула ноги поближе к огню. Я чувствовала, что неловким движением сбила пучок на затылке, одна шпилька затерялась где-то в обивке, и пряди, которые она удерживала, упали на плечи. Мне было лень протянуть руку и поправить их.

Сначала я подумала, что мне кажется. Когда вдохнула и почувствовала в воздухе помимо аромата шиповника еще что-то горькое, терпкое. Но потом совершенно явственно ощутила легкое, почти невесомое прикосновение к той самой прядке, что лежала на плече. Мужские пальцы, дотронувшись до нее, отвели в сторону.

Я резко распахнула глаза и отпрянула, потому что Беркли был близко. Слишком близко, я никак не ожидала увидеть его лицо от своего в считаных дюймах. Спустя мгновение он отпрянул еще дальше. Болезненно скривился и несколько раз сжал кулак и разжал его, до боли напрягая предельно вытянутые пальцы.

— Я прошу прощения. Я не должен был. Я не хотел вас напугать, — стиснув зубы, поспешно извинился он, не позволив мне вставить и слова.

Затем резко взвился на ноги и чуть склонил голову.

— Доброй ночи, миледи, — отчеканил он стылым голосом и в три шага покинул гостиную.

Я поднялась с кресла и повернулась, чтобы посмотреть ему в спину — ткань сюртука натянулась на плечах и пошла некрасивыми складками. До такой степени Беркли их напрягал...

Я могла бы окликнуть его и пойти следом. Возможно, даже подняться по лестнице. Но не пристало девушке бегать за мужчиной, и потому я осталась на месте. Хрупкое и мимолетное душевное спокойствие, которое я успела почувствовать, вновь было разрушено.

Напрасно он ушел, не выслушав меня. Даже ничего не спросив. Решил все за нас двоих, притом — решил ошибочно! Мне не было неприятно, я не ожидала увидеть Беркли так близко и потому подалась назад.

Ох! Мужчины!..

Раздраженно щелкнув языком, я прикусила губу и с сожалением оглядела недопитый чай. Что же. Не стоило мне здесь оставаться в отсутствие хозяина дома.

Пока я пересекала комнату, рука так и тянулась погладить мою «прядь раздора» в том месте, где ее коснулись пальцы Ричарда...

Почему он сбежал — а его поспешный уход был именно что бегством. Кажется, здесь крылось нечто гораздо более глубокое, чем могло показаться на первый взгляд.

— Леди Эвелин? — в холле я едва не столкнулась с мистером Эшкрофтом. Тот только прибыл и передавал пальто Кингсли. — Добрый вечер.

— Добрый вечер, — эхом отозвалась я, стараясь не обращать внимания на его взгляд.

Который теперь казался мне слишком пристальным.

— Удачного вам ужина, мистер Эшкрофт, — проговорила я и обошла его, чтобы подойти к дверям.

— Ужина? — тот удивился мимолетно. — Дик... прошу прошения, лорд Беркли рассказал вам, куда мы направляемся? — спросил с неподдельным изумлением.

Я остановилась. Пристально смотреть на него пришел мой черед.

— В общих чертах, — я пожала плечами, не совсем понимая природу его удивления.

— Что же, — он поджал губы. — В таком случае, благодарю за пожелание, миледи. Доброй ночи.

— Доброй ночи...

До флигеля меня проводил молчаливый Кингсли. На свежем воздухе и дышалось легче, и щеки перестали гореть из-за румянца. Я старалась отвлечься и не возвращаться к недопониманию в гостиной, но теперь удивление мистера Эшкрофта никак не шло из головы.

Почему бы Беркли не поделиться со мной планами расследования?.. Иногда — в редкие дни, как сегодня — мне казалось, что мы с ним и вовсе партнеры.

Глупо, наверное, и крайне самонадеянно.