Оставить на память

Эпилог

Аня затянулась сигаретой, глубоко вдохнув ядовитый дым и, выдохнув в окошко, руками попыталась избавиться от едкого дыма. Затем потушила об пепельницу сигарету и осмотрела белое платье, не остался ли на нём пепел. Смахнув с кружев невидимые пылинки, она выпрямилась и подошла к зеркалу над раковиной.

— Это последняя… — она внимательно осмотрела своё отражение, перехватив взгляд Ники. — Ну, может, предпоследняя. Пыталась бросить ради Паши, но когда поняла, что с тобой что-то случилось, снова задымила как паровоз. Это всё…

— Нервное, понимаю, — улыбнулась Ника. — Но теперь тебе не о чем тревожиться.

Церемония прошла час назад в саду особняка эпохи Тюдоров. Всё было украшено так, как они планировали ещё в свой первый приезд — розы, эвкалипт, хрусталь… Анна, как и положено невесте, излучала элегантность и скромность и, подойдя к алтарю, протянула руку счастливому жениху. Ника, как подружка невесты, одетая в узкое атласное платье цвета шампань, держала скромный букет невесты, пока шла церемония, и поглядывая время от времени на сидящих во втором ряду Генри и Марго.

Аня глянула в окошко, будто высматривая что-то в саду.

— Мне охрана сказала, что они только что выволокли очередного журналюгу. Как они только прознали про вас? Три месяца прошло, вас уже должны были снять с повестки дня. Вон, у Мадонны новый роман с двадцатилетним, а они всё не могут оставить вас в покое.

Её подруга постаралась обезопасить своё торжество от папарацци, как только узнала, что Ника и Генри всё-таки будут присутствовать на празднике.

После того, что произошло три месяца назад на шоссе Е06 в Норвегии, поднялась нешуточная шумиха, которая не могла окончиться по сей день. Многочисленные свидетели утверждали о перестрелке с участием известного актёра Генри Войта. Кто-то даже снял издалека и выложил в сеть тот момент, когда он получил пулю. Но никто не видел как он стрелял, поэтому никаких обвинений ему не предъявляли. Он пошёл свидетелем. С согласия Ники Генри рассказал всё, от начала до конца, утаив разве что то, кто на самом деле убил Влада Тарасова. Но полковника и Алекса всё-таки арестовали. Правда, серба довольно быстро выпустили по неизвестным причинам, не предъявив ему никаких обвинений. Войт даже подозревал, что связи Алекса простирались дальше, чем он говорил, что позволило ему избежать наказания.

А вот полковника Смита продержали в застенках два месяца, пока однажды Ника и Генри не узнали, что он чилит на каком-то тропическом пляже. Как он написал "залечивает раны в приятной компании". Кто помог ему выйти, он не сказал, только поблагодарил Войта за последнее в его жизни приключение.

— Он что, умирает? — спросила Ника. Но Генри только пожал плечами.

С самого начала пресса не давала им покоя, и Ника на себе ощутила ярмо пойманной в свет фонаря дичи. Когда её, побитую словно собаку, доставили в одну из Норвежских больниц, взявшиеся из ниоткуда журналисты, атаковали со всех сторон. Ослепляющие вспышки камер, выкрики, шум — всё это обрушилось на них, стоило им выйти из машины скорой помощи. Ни просьбы врачей держаться подальше, ни помощь охраны не спасали от назойливости прессы. Кто-то даже умудрился проникнуть в палату Ники и заснять её, спящую, обвешанную трубками и проводами.

Мардж, беспокоясь, бесконечно звонила на номер сына и в конце концов сама прилетела, чем немало разозлила персонал больницы, которые не поверили, что она мать Генри Войта, пока сам Войт не спустился в фойе и не подтвердил, что эта женщина та, за которую себя выдаёт.

Около двух недель Нике пришлось проваляться на койке, прежде чем врач разрешил ей встать. У неё были отбиты внутренние органы, сломаны рёбра и нос, в тазовой кости обнаружили трещины. И это не считая многочисленных гематом и черепно-мозговой травмы. На Марго серьёзных ран не обнаружили, только порез на шее от ножа и ссадины от падения в овраг. Генри отделался гораздо легче, чем Ника — сквозное ранение чудом не задело органов. Но, в отличие от тех ран, что он получил в Афганистане, он относился к этому ранению смиренно.

— Ещё одно напоминание о битве, самой важной в моей жизни. Битве за вас, — говорил он Нике, целуя её руки.

Ника хотела присутствовать на похоронах Влада, чтобы лично убедиться в том, что его тело сожгут. Но врачи запретили покидать ей больницу. Генри поехал от её имени и стоял перед печью в одиночестве, наблюдая как деревянный ящик с телом Тарасова готовят к кремации. Несмотря на то, что Ника своими глазами видела его лежащим на дне оврага с простреленной головой, страх, что он вернётся, остался с ней до самого конца. Она до сих пор просыпалась по ночам от кошмаров, где безликий монстр с тёмными мёртвыми глазами хватал её костлявыми руками. В такие ночи Генри долго успокаивал её, прижимая к своей груди.

На Марго эта трагедия тоже оставила свой след. Она часто пугалась, если просыпалась в комнате одна, устраивала беспричинные истерики и стала более молчалива и осторожна с незнакомыми людьми — они теперь казались ей менее дружелюбными, и она пряталась за мать, не подпуская к себе.

Пол и Джоанна Гитис прилетели первым же рейсом, как узнали о произошедшем. Предлагали свою помощь, но Войт заверил их, что справится сам, только попросил от его имени сделать заявление для прессы, чтобы они уважали его личную жизнь и не совали свой нос в это дело. Гитисы познакомились с Никой, и отнеслись к ней тепло. Полу было приятно наконец узнать, кем была эта женщина, которая свела с ума его друга.

Помимо назойливых папарацци, был ещё один неприятный инцидент в больнице. Спустя неделю к Нике пришёл посетитель, которого она никак не ожидала увидеть. Олег Крестовский явился к ней лично и рассказал ей о долге её бывшего мужа перед ним. Ведь он помог ему с переездом в Лондон, обеспечивал и содержал его, пока тот жил в его особняке у Парка Холланд. Ника не желала не то, что притрагиваться к деньгам Влада, но даже слышать о них. И когда Крестовский предъявил счёт ей, у неё чуть не случилась истерика. Генри, не испугавшись влиятельности олигарха, выгнал его взашей, посоветовав дождаться его адвокатов по делу о вымогательстве. Ника боялась мстительности Крестовского, думая, что он может быть таким же опасным как и её муж, но Войт постарался успокоить её.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Не говоря ей, он связался с сидящим в норвежской тюрьме полковником, уговаривая себя, что это последний раз, когда он обращается к Смиту за помощью. Но, как бы то ни было, это помогло. Он не знал, что предпринял полковник, но с тех пор они больше не видели Крестовского. Нет, он был жив и здоров, но претензий к Нике больше не имел. Что сделал или сказал ему Смит, оставалось большой загадкой.

Счастья эти деньги не принесли бы ни лондонскому олигарху, ни Нике. И тем не менее она решила отдать их на благотворительность — это решение казалось ей самым разумным. Генри только поддержал её. Он отказался от идеи снимать кино. Попросил у Альфреда прощение за то, что не займётся фильмом по его сценарию, но обещал найти режиссёра, который бережно отнесётся к его истории. Но старик вовсе не был на него в обиде, чего опасался Генри. Его, казалось, вообще мало волновала судьба его сценария. Он в шутку сказал, что гораздо большую обеспокоенность у него вызывало то, что Войт теперь будет меньше присутствовать на его мальчишниках.

Ника тоже переложила дела на своих помощников, уйдя на время от управления дизайнерским бюро. Им всем нужно было восстановиться и восполнить время, проведённое в разлуке. На какое-то время они втроём пропали из поля зрения, укрылись в "доме, где всё началось". Теперь они так и никак иначе называли свой дом на острове. Несмотря на неприятные события, что здесь произошли, приятных воспоминаний было гораздо больше, и они старались пополнить их как можно быстрее. Первым из них стало то, что Ника наконец смогла увидеть, как свет заката отражается в западном окне.

За то время, что они пропали со всех радаров, Анна периодически пыталась дозвониться до подруги. На письма о подтверждении её присутствовия на свадьбе Ника не отвечала. Вся почта вообще оставалась непрочитанной. И только за неделю до торжества Ника сама связалась с ней и сказала, чтобы Аня готовила три дополнительных места — для неё, Генри и Марго, про что тут же прознали папарацци, которых теперь гоняла охрана, нанятая Павлом.

Когда они встретились за день до торжества, Аня заметила на безымянном пальце подруги тонкое золотое кольцо. И Ника призналась, что в тайне ото всех они с Генри поженились неделю назад в Лондоне. Они уже обратились в суд о признании Войта отцом Марго и ожидали решения.

— Об этом не знает даже его мама. Не о нашей женитьбе, не о суде. Ты первая, — попыталась она оправдаться. — Генри и Марта два месяца назад оформили развод, не привлекая к себе внимания прессы, а две недели назад он сделал мне предложение. Мы оба не хотели праздника, в последнее время к нам и так приковано слишком большое внимание. Надеюсь, ты не в обиде, что я не позвала тебя на свою свадьбу?

— Ну… — глаза Ани покраснели. — Вообще-то немного обидно. — Она усмехнулась, и одинокая слеза прочертила её лицо. — Но я рада за вас. Понимаю, лишняя шумиха вам сейчас совсем не нужна. В конце концов, семья — это, наверное, единственное, что представляет ценность.

Тогда Аня потребовала с Ники обещание в любом случае быть рядом с ней у алтаря. И сегодня она исполнила свой долг.

Ника подошла к невесте и поправила вуаль и несколько прядок в её причёске.

— Спасибо тебе ещё раз, что спасла нас, — она обняла Аню и почувствовала ответное объятие.

— Я бы себя не простила, если бы не сделала всё возможное и невозможное, — ответила её подруга.

— Я слышала, что ты обещала Полу Гитису придушить его своими собственными руками.

Аня рассмеялась.

— За что попросила у него прощение почти сразу.

В дверь туалета постучали, и раздался голос Павла:

— Я знаю, что ты там куришь. Вонь идёт даже из-за закрытой двери. И владельцы особняка уже выписали мне штраф, который тебе придётся отработать.

Его голос не был столько раздражённым, сколько заигрывающим, не оставлявший и тени сомнения, что за фразой про отработку штрафа, скрывалось что-то фривольное. Аня вновь засмеялась и распахнула дверь в притворном испуге.

— О нет! Что я натворила? Надеюсь, штраф не будет непосильным для меня?

— Посмотрим, — Павел игриво поцеловал свою жену за ушком и увлёк за собою в зал.

Ника, наблюдавшая за их заигрываниями, проводила их взглядом и обернулась к зеркалу, осмотрев себя с головы до ног. Раны на её лице зажили, оставив маленький шрам над бровью. Тело избавилось от синяков и переломов, только иногда боли в боку давали о себе знать. Сегодня впервые за несколько месяцев она надела привычное для неё элегантное платье и высокие каблуки, хотя в Норвегии стала привыкать к свитерам и тёплым штанам. Волосы были уложены элегантными локонами на одно плечо, открывая тонкую шею, на которой поблёскивал точно такой же крестик, который Генри подарил Марго. Он сделал копию украшения и отдал ей в день их свадьбы.

Она всё ещё не могла привыкнуть к тому, что выглядит как прежде. Впервые взглянув на себя в больнице, она в ужасе отвернулась от зеркала и расплакалась. Врачи думали, у неё случился срыв из-за того, что Ника решила, что её внешность не станет прежней. Но смотря на своё отражение она вновь и вновь воскрешала в своей памяти страшные моменты произошедшего с ней. К ним примешивался страх за Марго, и мрачные мысли тягучим покрывалом оплетали её плечи. И только когда синяки стали бледнеть, а раны затягиваться, её тревоги стали отступать.

Ника вышла в зал, где среди аккуратно расставленных столиков, танцевали жених и невеста в компании многочисленных гостей. Она заметила среди толпы своего мужа, держащего дочь на руках и пытающегося выделывать что-то похожее на вальс. Генри за пару месяцев успел отпустить бороду, но перед свадьбой привёл её в порядок, потому что без ухода она топорщилась как попало, и он снова стал похож на того самого мужчину, чья собака напугала её до чёртиков. Но сегодня он выглядел как никогда элегантно, одетый в строгий чёрный смокинг с галстуком-бабочкой.

Марго на его руках улыбалась. Ей явно доставлял удовольствие этот нелепый танец. Сегодня она наконец веселилась от души, выбравшись из своего кокона, и даже успела подружиться с другими детьми. Но всё равно немного сторонилась шумной компании. Она стала называть Генри папой ещё в больнице, когда отказывалась слезать с его рук. Врачи с трудом уговорили её на то, чтобы она отпустила его на время, пока они обрабатывали ей раны. В машине скорой она молчала, пребывая в оцепенении, и первой фразой, что она сказала в больнице была "Папа, ты будешь рядом?"

Ника остановилась рядом с их столиком, наблюдая за танцем отца и дочери, чувствуя как тепло растекается в её груди. Всегда, когда она смотрела на них, на неё опускалось ощущение безмятежности, будто душа обретала желанный покой. Им троим давно не хватало праздника и тёплой компании. А здесь и сейчас они наконец смогли почувствовать себя расслабленно.

Генри завидел наблюдающюю за ними жену и, опустив Марго на пол, протянул ей руку. Малышка постояла в нерешительности пару секунд, а затем вприпрыжку побежала к детскому столу. Ника коснулась его руки и крепко ухватилась за ладонь. Войт обнял её за талию и прижал к себе. Он вёл уверенно, и в его объятиях было так спокойно. Его борода щекотала ей щёку, а она вдыхала аромат дорогого парфюма. Кажется, он в первый раз за всё время, что они были вместе, позволил себе нанести аромат на кожу. Ей нравился этот запах, но он никогда бы не сравнился с его естественным мужским ароматом, который она вдыхала каждый раз, находясь с ним рядом, и от которого кружилась её голова. В первый раз он надел при ней что-то кроме футболки и джинс. Они впервые танцевали…

Как много ещё будет этих "первых раз"? Как много им ещё предстоит узнать? И это вовсе не пугало, ведь они принимали друг друга со всеми недостатками, познавали лучшее и худшее в своих характерах. Даже успели поссориться на пустом месте. И ей хотелось этого также как и ему — ссориться и мириться, обижаться и заниматься любовью, плакать и радоваться. Главное, через всё это хотелось пройти вместе.

— У нас не было первого танца, — прошептал Генри. — Будем считать, что это он, миссис Войт.

— О нет, — усмехнулась Ника. — Миссис Войт — это твоя мама.

— Хорошо. Моя любимая, моя желанная, мать моего ребёнка, — каждое ласковое обращение он подкреплял поцелуем, от которых по её телу прокатилась волна жара.

Ника посмотрела на него из-под ресниц, и румянец разлился у неё по щекам.

— Детей…

Генри остановился. Его сладкая улыбка сменилась озабоченностью.

— Это мой свадебный подарок тебе, — улыбнулась Ника. — Ты ведь сказал, что хочешь увидеть как растёт твой ребёнок.

Войт прильнул к её губам. Не стесняясь остальных гостей, он подхватил её за талию, подняв над полом, и вторгался языком в её рот, разливая внутри неё желание. Кружа ей голову поцелуем, он вырвал из её губ непристойный стон и только тогда остановился, тяжело дыша. Его глаза потемнели, но в них было только одно чувство — любовь.

— А мне нечего тебе дать столь же равноценное, даже если я преподнесу тебе весь мир на блюдечке.

— Ты подарил мне уже всё, что только мог. Всё, что для меня важно. Свою любовь, наших детей, каждый проведённый с тобою миг, каждый поцелуй… свободу.

Ника взяла в ладони его лицо и вытерла с его щеки набежавшую слезу. "Ты не должен бояться показаться слабым", — однажды сказала ему одна девушка с зелёными глазами. И его слабость видела только эта девушка, ведь его слабостью была она. Он кивнул и поцеловал её руку.

— Только в этот раз большую новость мы сообщим нашей дочери вместе?

— Конечно.

Они покидали праздник далеко за полночь, когда Марго уже валилась с ног. У порога особняка они распрощались с новоиспечёнными супругами, пожелали друг другу удачи. Войт поблагодарил Аню лично и пожал руку Павлу, обещав в скором времени навестить их в Москве. Когда им подали машину, Генри уложил на заднее сиденье дочь, где малышка, едва расслабившись на тёплом сиденье, провалилась в сон. Он обошёл авто и сел за руль. Но Ника не спешила оказаться рядом. Она стояла на улице, смотря в темноту ночи и чувствуя непривычную безмятежность.

Никто не следит за ней, никто не контролирует. Оковы сняты и выброшены.

Она прислушивалась к ветру и всё ещё игравшей лёгкой музыке, слушала как переговариваются в саду гости. Чей-то смех раздавался неподалёку. Она впитывала все эти звуки, звуки спокойной мирной жизни, и будто заново училась их понимать. Ночь теперь не казалась ей страшной и пугающей, она несла безмолвие и тишину, прерываемая лишь пением ночных птиц и шелестом ветвей.

Она открыла дверь и села в салон.

— Всё хорошо? — Генри взял её за руку и обеспокоенно посмотрел на неё. Ника в ответ кивнула и улыбнулась, откидываясь на кресло. В этот раз она не стала смотреть в боковое зеркало или оглядываться на заднее сиденье, как делала это обычно. Теперь она будет смотреть только вперёд, в ту же сторону, куда смотрит её муж.

— Лучше не бывает.

Конец