Колби проснулась на рассвете, замерзшая и застывшая в той позе, в которой она плакала, пока не заснула. Она подошла к окну, открыла его и, выглянув наружу, увидела оживающий Париж. Над серыми крышами поднимался дым, под тяжестью продуктов, привозимых с ферм из-за города, скрипели колеса повозок. В чистом и холодном воздухе до нее доносились крики торговцев дровами и трубочистов.
Служанка Колби прибирала гардеробную и услышала шум.
— Миледи, вы смертельно простудитесь. — Она потащила Колби к кровати, стараясь не глядеть на дикий беспорядок, в котором была постель. Айлин Мерл была здоровой и простой деревенской девушкой, и состояние постели потешило ее сердце. Оно свидетельствовало, что ее хозяева не теряли времени даром. Ей, правда, не очень понравилось то, что не было никаких признаков хозяина. Но богачи такие: слишком много комнат, где можно спать, даже во время медового месяца.
Колби видела, как расширились глаза Айлин и поняла, почему. Ничто не заставило бы Колби снова лечь в постель, и она направилась в гардеробную, Айлин последовала за ней.
— Миледи, конечно же, вы снова ляжете?
— Нет, я хочу, чтобы ты проследила за тем, чтобы через час у дверей меня ожидала оседланная лошадь.
Айлин хотела возразить, однако за несколько недель своей службы она усвоила, когда можно и когда нельзя спорить со своей хозяйкой.
В назначенный час Колби показалась в дверях особняка Барро, одетая в узкий голубой костюм для верховой езды, один из четырех, которые она заказала для своего приданого по настоянию леди Мириам и леди Барбары. Колби возражала против экстравагантности этого костюма, но теперь была рада, что ее переубедили. Молодой лакей и конюх, ожидавшие появления Колби, были вне себя от восхищения.
Лакей держал под уздцы красивую горячую гнедую лошадь. Он помог ей взобраться в седло и побежал к своей лошади.
Колби предпочла бы поехать одна, но она знала, что это вызовет переполох. Ей больше обычного не хватало ее братьев, тети и Броули. С ними на земле, которую она любила больше всего на свете, Колби могла быть сама собой и послать все приличия к черту. Она подождала, чтобы лакей показал дорогу.
— Если миледи не возражает, я предлагаю прогулку в хорошем темпе по Булонскому лесу. Я вижу, что вы прекрасно чувствуете себя на Уайлдроуз, — сказал он по-английски с сильным акцентом.
Колби ответила на безупречном французском и потом спросила слугу, как его зовут.
— Джон.
— Это не очень-то французское имя, — улыбнулась она.
— Все французские конюхи, независимо от их настоящих имен, предпочитают называться Джонами. Причина этого утеряна в веках, — объяснил конюх.
Разговаривая между собой, они ехали по улицам, которые быстро заполнялись мужчинами, спешащими на работу, домохозяйками и слугами, занятыми поисками самых свежих яств, какие мог предложить Париж.
Пересекая город — Колби попросила Джона ехать в Булонский лес по длинной дороге, — она обратила внимание на разительный контраст между богатым районом, где жили Бар-ро, и тем, где влачили свое существование бедняки. Изобилие особняков и хорошо мощеных улиц, а рядом зловонные переулки с открытыми дренажными канавами, где, прислонившись друг к другу, стоят кривые узкие домишки. В этом Париж мало отличался от Лондона, но оба они были значительно лучше, чем крупнейшие города Индии, которые Колби видела в детстве.
Нэвил принял ванну и оделся спустя несколько часов после того, как Колби оставила дом. Сон его был прерывистым, и он проснулся сразу же, как только его слуга открыл дверь. Если тот и был шокирован, обнаружив своего хозяина не только спящим в одиночестве, но еще и в гардеробной, он был слишком хорошо вышколен, чтобы показать это.
— Биллингс, пожалуйста, проследите за тем, чтобы ее светлости сказали, что когда она поднимется, я желаю говорить с нею в маленькой красной приемной внизу.
— Леди Колби еще не вернулась со своей утренней верховой прогулки, — сказал Биллингс.
Браунинг побелел. Какие еще оскорбления готовила для него эта непокорная женщина?
— Ну хорошо, — сказал Нэвил, выходя из комнаты. — Я поговорю с ней, когда она вернется.
Биллингс ни на секунду не был введен в заблуждение. Нэвил вне себя от ярости, и слуга сочувствовал ему, так как странное поведение леди Браунинг этим утром было главной темой разговоров в верхней людской среди французских слуг. Что это за невеста, которая покидает свое брачное ложе на рассвете? Ни один уважающий себя муж во всем Париже не потерпел бы такого. За завтраком слуги Браунинга стали мишенью для постоянных насмешек французских слуг.
Биллингс, закоренелый холостяк, не находил подходящего ответа и, по правде сказать, был разочарован в своем хозяине. Все годы, пока он служил у лорда Браунинга, женщины сражались за место в его постели. А теперь сколько таких Колби Браунинг у него могло быть? С самого начала Биллингс знал, что она никогда не станет послушной женой.
Нэвил спустился в столовую, где его ждал Андрэ. Никто лучше него не знал, что слуги из состоятельных домов всегда были неравнодушны к интимной жизни своих господ, особенно их занимала тема любви, и ничто из этой области никогда не оставалось незамеченным.
За утренним шоколадом Андрэ уже ввели в курс семейных дел Браунингов. Он переживал за своего друга, но был слишком воспитан, чтобы показать это.
— Я организую встречу с несколькими людьми, с которыми ты должен поговорить, — спокойно сказал Андрэ. — Рита пообещала позаботиться о Колби.
Нэвил кивнул и вяло занялся своим завтраком.
— Есть у тебя какие-нибудь идеи по поводу того, где нам следует искать опасность для короля? — спросил он, с радостью отодвигая все мысли о Колби на задний план.
— У меня есть несколько вариантов, хотя угроза может исходить с любой стороны, — печально заметил Андрэ. — Посмотрим, что скажут мои друзья.
Они уже собирались выйти из-за стола, когда словно ураган появилась Колби; ее шляпка и вуаль развевались, чудесные волнистые иссиня-черные волосы были растрепаны ветром и небрежно приглажены рукой. Она учащенно дышала, грудь вздымалась под плотной шерстью костюма для верховой езды.
— Бог мой, — пробормотал Андрэ так тихо, что никто не услышал. Она была гораздо женственней, чем вчера. Несмотря на все свои многочисленные амурные приключения, француз с трудом мог припомнить, когда последний раз женщина приводила его в такое замешательство.
Ему уже не было обидно за Нэвила. Если она и была женой с вывертами, то, по крайней мере, не была заурядной и скучной. Андрэ простил ей ее вызывающее поведение и то, что она покинула брачное ложе на рассвете, как нечто, на что была способна только английская амазонка. Он не был поклонником английских красавиц, предпочитая им притворно застенчивых, уступчивых галльских леди, искушенных в том, как доставить удовольствие мужчине. Но если бы Нэвил не был Нэвилом, усмехнулся про себя Андрэ, я бы с ним за нее посоревновался.
— Я умираю от голода, — объявила леди Браунинг, подставляя Нэвилу щеку для поцелуя. Вздрогнув, он повиновался, превосходно маскируя свое удивление. «У меня это начинает хорошо получаться», — печально сказал он себе.
Если она решила изображать перед хозяином дома любящую молодую жену, он тоже хорошо сыграет свою роль. Ему очень не нравился спектакль, в который она его втягивала, но беда была в том, что холод ее щеки на губах и исходивший от нее аромат сирени волновали его. Черт возьми! Он не позволит ей играть им, отдавая и забирая себя, несмотря на то, что он не мог выбросить ее из головы и не мог заставить свое тело забыть ее.
По просьбе Колби лакей подал ей полную тарелку еды, которую она опустошила с такой скоростью, будто весь день работала в поле. Андрэ никогда не видел женщины, которая поглощала бы пищу с таким удовольствием, и не мог удержаться от того, чтобы не смотреть на нее.
— В конце концов, я — фермер, и этим горжусь, — улыбаясь, призналась Колби. — Моя прогулка была прекрасной, а ваш Париж чудесен.
— Я не смогу как следует показать тебе город сегодня. Быть может, завтра, — предложил Нэвил.
— Не беспокойся, — легко сказала она. — Если Андрэ позволит мне воспользоваться каретой и взять с собой этого славного лакея Джона, я с радостью посмотрю город сама.
«Что-то здесь не так, — думал Андрэ. Надо будет поговорить с Ритой».
— У меня много карет, дорогая, — сказал Андрэ. — Я уверен, что моя сестра будет просто в восторге от того, что сможет показать вам Париж. Уверяю вас, она его знает лучше, чем многие другие.
— И, конечно, можно зайти в ювелирные лавки, — вмешался Нэвил, пытаясь играть так не подходившую ему роль уступчивого мужа. У него не было выбора. Гордость не позволяла ему показать свое огорчение, и он был слишком хорошо воспитан, чтобы при людях наброситься на жену, как она того заслуживала.
— Драгоценности надоели мне, — с подчеркнутой медлительностью произнесла Колби.
Она последовательно играла роль ужасного ребенка, наслаждаясь раздражением своего мужа и не желая задумываться о последствиях. Все, чего ей хотелось, это уязвить Нэвила за что-то смутное, чему она не могла дать название. Как бы ей ни хотелось отрицать это, она знала, что есть нечто, имеющее прямое отношение к тому времени, которое они провели вместе в постели накануне ночью. Она поежилась. Над некоторыми вещами лучше не задумываться всерьез.
— Я бы с большим удовольствием посмотрела на новейшие сельскохозяйственные инструменты и привезла бы с собой немного семенной пшеницы, — продолжала Колби. Суровое выражение лица Нэвила забавляло ее. Черт возьми. Ему придется научиться ходить вокруг нее на цыпочках.
— Как оригинально, моя дорогая, — учтиво ответил Андрэ. — Я позабочусь о том, чтобы все мужчины Парижа узнали про вас, вы будете законодателем новой моды.
— Моя жена, — сказал Нэвил, поспешно уводя Колби из столовой, — любит вводить в заблуждение. В первую очередь мне нужно будет объяснить ей, что не всякую мудрую мысль, которая пришла ей в голову, следует обнародовать.
Андрэ вышел вслед за ними, и мужчины договорились встретиться позже. Барро проследил за тем, как его гости поднимались вверх по лестнице в свои комнаты, жалея их обоих.
В конечном счете он был рад, что ему не нужно было иметь дело с такой женой.
Открывая дверь апартаментов и пропуская Колби вперед, Нэвил был вне себя от ярости.
— Если бы не задание, которое я должен выполнить здесь для Тарна Мэйтлэнда, я бы приказал за руки и за ноги оттащить тебя на ближайший корабль и отправить обратно в Англию. — Браунинг остановился, чтобы перевести дыхание. — Видит Бог, мне нужно, чтобы меня воспринимали как блаженного идиота в разгар медового месяца, и, пока я не выполню задания, мы не покинем Париж.
Из всего, что она ожидала от него услышать, а она знала, что заслуживала выговора, известие о том, что Нэвил втянут в какие-то интриги, привело ее в восторг. Колби не сомневалась, что все, имеющее отношение к Мэйтлэнду, обещало захватывающее приключение.
— Какое задание? — Ее любопытство было неподдельным.
— Если ты обещаешь вести себя хорошо, я не буду ограничивать твою свободу, которой ты так жаждешь, — продолжал Нэвил. — Если же ты почувствуешь непреодолимое желание снова сделать из меня посмешище, я без колебаний запру тебя в этой комнате.
Колби поняла, что это не пустая угроза. Таким она его еще никогда не видела. Ее представление о Нэвиле Браунинге как о типичном лондонском прожигателе жизни менялось день ото дня. Узнает ли она когда-нибудь этого странного человека, за которого вышла замуж? До сих пор ей было легко доводить до белого каления этого никчемного щеголя, но что-то менялось в ее представлении.
— Вы слушаете меня, мадам? — спросил Нэвил, прервав ее размышления.
— Я согласна быть послушной, если расскажешь мне, что ты делаешь для капитана Мэйтлэнда, — вызывающим тоном сказала она, не собираясь так легко сдаваться.
— Не надейся. Ты, которой в любой момент может взбрести в голову поизмываться надо мной из-за любого каприза, не задумываясь, превратишь мою миссию в достояние всего Парижа.
— Никогда! — возмутилась Колби.
— Даже ради ребенка, которого ты мне обещала, — сказал он, и глаза его сузились, — я больше не позволю превращать меня в посмешище.
Колби молчала. Неужели она на самом деле такая? Неужели, сама того не замечая, превратилась в мегеру? Однако она не хотела признавать, что этим утром сбежала, чтобы выставить его дураком. Она знала, что слуги будут сплетничать, знала, что Андрэ и Рита узнают о том, что она покинула дом в самый неподходящий момент, когда должна была пребывать в нежных объятиях своего молодого мужа. Она слишком далеко зашла. Когда Колби, растрепанная и торжествующая, вошла в столовую, по его лицу было видно, что он зол и расстроен. И, не удовлетворившись этим, она продолжала быть возмутительно дерзкой в присутствии Андрэ. Теперь все это уже не казалось ей такой уж блестящей победой.
— Мадам, вы достаточно испытывали мое терпение, — продолжал Нэвил, направляясь к двери. — Повторяю, если ты будешь гнуть свою линию дальше, я запру тебя в этой комнате до конца нашего пребывания здесь, которое, как я решил, не будет долгим. Я тебе обещаю это.
Он обернулся, чтобы посмотреть на нее. Она стояла у окна спиной к нему, размышляя над его словами. Пребывание в запертой комнате, пусть даже в такой роскошной, как эта, не улыбалось ей, особенно когда за окном манил своими огнями Париж. Сейчас она хотела предложить перемирие, но так, чтобы он не подумал, будто она просит прощения.
Выручил слуга, который пришел с приглашением Колби от Риты посетить ее дом, соединенный садом с особняком Барро.
— Ее светлость присоединится к графине Фаберже через несколько минут, — объявил Нэвил, закрывая за слугой дверь.
— Я не собираюсь афишировать наши проблемы, — говорил Нэвил, взвешивая каждое слово. Ему тоже не хотелось показаться малодушным. — Если ты сможешь попридержать свой острый язык перед Ритой и Андрэ и не будешь путаться у меня под ногами, можешь делать что хочешь.
Сердце Колби заныло. Мысль о том, что придется сидеть взаперти, наедине со своими переживаниями, угнетала ее. Она кивнула в знак согласия и вышла из комнаты вместе с мужем.