Плененное сердце

Глава 28

Неделю спустя Рита Фаберже, одетая в просторный плащ, с уложенными на затылке волосами, вошла в комнату Колби. За ней по пятам шествовал лакей без парика, нагруженный большой сумкой. Рита отпустила слугу, а следом за ним была отослана и Айлин.

— Ну, дорогая, выбирайся из постели. Сегодня нас ждет великолепное приключение, — сказала француженка, снимая плащ, под которым оказалась форма капитана французской армии. Она подошла к зеркалу и водрузила себе на макушку армейское кепи.

— Ты сумасшедшая, я не буду принимать в этом участия, — запротестовала Колби.

Смех подруги, доставшей из сумки форму майора того же полка, рассеял ее страхи.

— Это для тебя. — Рита принялась стягивать с Колби ночную рубашку, чтобы та побыстрее облачилась в форму. — Полковник Мэрроу в курсе дела и скоро будет здесь.

— Нэвил все еще злится на меня, он даже не пришел ко мне в… — Колби замолчала. Она посмотрела на Риту, но та, к счастью, была слишком занята своими планами и не заметила, что Колби едва не сболтнула лишнее.

Рита прекрасно знала, что именно чуть не слетело с языка Колби, но если уж она решила что-то сделать, то не колебалась по поводу выбора оружия.

— Ты что, боишься Нэвила? — презрительно спросила она. Как и ее брат, Рита Фаберже любила семейные драмы.

— Чепуха. Я буду готова через секунду.

Полковник Мэрроу пребывал в нерешительности: сопровождать ли ему двух дам, переодетых в офицерскую форму, в кафе рядом с Пале-Рояль?

— Уверяю тебя, Рита, я смогу выяснить все, что тебе необходимо узнать по поводу интриг Андрэ, безо всех этих маскарадных костюмов, — настаивал он.

— Ты не знаешь Риту, если думаешь, что сможешь отговорить ее от какой-нибудь затеи.

Колби все еще была настроена скептически.

Тем не менее, Шеррод Мэрроу не скрывал своего желания поучаствовать в этой интриге, однако считал своим долгом по-джентльменски предупредить кое о чем.

— Только пусть вас не шокируют разговоры, которые вы можете услышать, и постарайтесь не выдать себя.

— Меня не так-то легко заставить отступить, Шеррод, — запротестовала Рита, шутливо похлопывая его по рукаву элегантного френча. — Полагаю, из меня выйдет идеальный служака.

— Офицеры не похлопывают друг друга так, как будто держат в руке веер, — засмеялась Колби. — Именно подобные оплошности беспокоят меня. Одна такая ошибка — и мы обнаружим себя и будем опозорены.

— Никто ничего не заметит, если вы сами не привлечете к себе внимание, — успокоил Мэрроу. Он вручал каждой из них сигару и газету. — Здесь сливки мужского общества говорят только об азартных играх и женщинах. Итак, шагом марш.

Кафе представляло собой темное помещение над магазином кож. Они направились туда, воспользовавшись наружной лестницей. Их встретил оглушительный шум, доносившийся сверху; страх Колби быть раскрытой тут же испарился без следа, ей начинала нравиться их эскапада. Мэрроу провел дам к дальнему столику мимо стойки, за которой распоряжалась великолепная женщина. Природа одарила ее исключительным богатством выше талии, и она, казалось, с величайшим наслаждением демонстрировала его своей мужской клиентуре.

Колби едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Что же касается Риты, то если бы Колби довольно бесцеремонно не толкнула ее вперед, она бы остановилась поглазеть.

Мэрроу заказал им по чашке кофе и мороженое для себя. Рита узнавала большинство присутствовавших мужчин.

— Я близко знаю половину из них.

— Совершенно верно. Почему Андрэ выбрал для встречи именно это место, если все здесь — его знакомые? — эта мысль с самого начала не давала Колби покоя.

— Это сэкономит ему время, — ответил Мэрроу. — Чуть ли не каждый парижанин заглядывает сюда по крайней мере раз в день. Если хочешь узнать, что происходит в Париже, кто-нибудь здесь тебе об этом обязательно расскажет.

Его слова совсем не убедили Колби.

— Разве Андрэ и Нэвил не выдадут себя, если их увидят здесь явно что-то замышляющими и задающими опасные вопросы?

— Дорогая моя девочка, если ты хочешь скрыть свою интригу, делай это на виду. Никто тебя не заподозрит.

Минут пятнадцать спустя появились Андрэ и Браунинг. Они оглядели просторное помещение и, обменявшись приветствиями со многими из присутствующих, присоединились к шумной компании за большим столом через проход. Колби заметила, что за оживленным разговором на компанию Андрэ перестали обращать внимание, как только они сели.

Внезапно Колби охватил страх за Нэвила. В нем не было ничего, что бы предполагало убийственную любовь к тайнам и заговорам. Она помнила кое-кого из людей своего отца, забавлявшихся опасностью и считавших проникновение в стан врага, участие в рискованных похождениях чем-то вроде увеселительной прогулки по Пиккадилли. Однако она не умаляла смелости своего мужа. Возможно, Тарн Мэйтлэнд лучше знает, и пока ей придется довольствоваться этим.

Она не могла отвести глаз от Нэвила, который возвышался над своими спутниками и, по ее мнению, был здесь самым красивым. Он становился для нее наваждением, и в этой переполненной комнате она, наконец, призналась себе в этом. Еще одна ночь без него казалась немыслимой. Ей было необходимо уйти, и уйти быстро, очень быстро.

Рита пыталась привлечь внимание Колби с того момента, как Нэвил вошел в помещение. Она не могла знать всего того, что происходило сейчас в душе ее подруги, но как женщина, чье сердце разбивалось с регулярностью восхода солнца, почувствовала тревожные признаки любовного неблагополучия. Бедная девочка, подумала француженка, тебе нужен мудрый советчик.

Через полчаса Мэрроу попросил счет.

— Посидите еще несколько минут и уходите, — сказал он, при этом больше походя на заговорщика, чем Андрэ или Нэвил. — Моему кучеру приказано забрать вас поблизости, а затем я присоединюсь к вам.

Рита и Колби попытались протестовать, но Мэрроу был непреклонен.

Довольные собой и успехом своего предприятия, Колби и Рита вскоре ушли и стали ждать полковника в карете.

— Если бы вы служили в моем полку, я бы вас расстрелял.

Колби и Рита подпрыгнули.

— Вы обе такие же офицеры, как мои охотничьи собаки. — Это был Нэвил, а за ним стоял удрученный Шеррод Мэрроу.

— Как ты догадался? — Рита вскинула руки, огорченная тем, что их раскрыли.

— От вас исходит такой аромат, и к тому же вы были с Шерродом, так что я едва сдерживался, чтобы не смотреть на ваш столик.

— Мы ничего не сделали, — вмешалась Колби. — Нам было скучно, и мы решили поразвлечься, только и всего.

— Я уже много лет знаю это кафе, и мне показалось, что это чудесный способ как-то развеять Колби.

— Я не верю ни одному вашему слову, — мрачно произнес Нэвил. — Это очень опасная затея, вы представляете для нас угрозу.

— Возможно, если вы расскажете нам, в чем дело, мы вполне удовлетворимся, — дерзко сказала Колби.

Рита поддержала ее, и Нэвил решил рассказать им и полковнику Мэрроу в качестве заинтересованного зрителя достаточно для того, чтобы утолить их любопытство.

— Собранные нами свидетельства позволили мне и Андрэ убедить его друзей в том, что над королевской семьей нависла угроза со стороны нескольких группировок, — сказал он сердито. — А мы стараемся организовать неофициальную охрану членов семьи.

— Как чудесно! — воскликнула Рита.

— Почему мы не можем вам помочь? — возбужденно спросила Колби. — Никто не заподозрит двух женщин, таких, как мы.

Нэвил призвал Мэрроу помочь образумить подруг, но тот поддержал их.

— Возможно, они правы, старина.

— Я поговорю с Андрэ, — буркнул Браунинг.

— Когда вы начнете? — спросила Колой.

— Сегодня вечером мы намереваемся отправиться в оперу, есть сведения, что де Берри будут там. Можно не сомневаться, потому что Вирджини Орейль, одна из бывших любовниц Шарля, должна танцевать в балете «Желания Гамачео», — усмехнулся Нэвил, — Шарль очень верный любовник, а Мари-Каролин весьма терпима к его похождениям.

— Значит, сегодня вечером мы идем в оперу! — объявила Рита.

Густой туман, пропитавший Париж, холодом и сыростью встретил компанию Барро, когда они вышли из дома. Атмосфера в карете мало отличалась от той, что была снаружи. Колби и Рита, кутаясь в меха, пытались завязать хоть какой-нибудь разговор, но мужчины оставались мрачными и молчаливыми.

— Вы похожи на статуи, — упрекнула их Рита. — Ничего сегодня не случится. Вокруг слишком много людей. Позвольте нам насладиться оперой.

Колби тоже склонялась к этой мысли, но зная, что оба взяли с собой оружие и при малейшей провокации были готовы пустить его в ход, не могла оставаться такой же беспечной, как Рита.

Подавленность Андрэ была особенно заметна.

— Это проблема французов, а не твоя, Нэвил. — Очевидно, Андрэ продолжал старый спор, с которым Браунинг уже давно пытался покончить. — Если что-то произойдет и выяснится, что ты здесь по делам департамента иностранных дел, это может быть истолковано так, будто английское правительство вмешивается во внутренние дела Франции.

— Ты слишком беспокоишься, — сказал Нэвил. — Только Шеррод и вы трое знаете, почему я здесь. Я всегда могу сказать, что действую независимо.

Колби снова почувствовала тяжесть на сердце. Если признаки, которые она недавно заметила, не обманывали ее, она уже носила ребенка. Колби скрывала это и собиралась скрывать и дальше, сколько будет возможно. У нее в голове складывался план, требовавший предельного внимания.

По улицам Ришелье и Рамо в семь тридцать карета подъехала к оперному театру.

— Нэвил, пожалуйста, проводи дам. Я буду ждать у входа в королевскую ложу, — сказал Андрэ и исчез. Браунинг хотел пойти туда сам, но вынужден был подчиниться.

Колби не могла сдержать восторга, впервые оказавшись в опере. Она любила музыку, и ее вполне сносно научила играть на фортепьяно индианка. Обладая прелестным непоставленным контральто, Колби пела и играла для собственного удовольствия. За исключением Мэтью, который мог сидеть и слушать ее часами, все прочие Мэннеринги были совершенно равнодушны к музыке.

Внимание Нэвила было сосредоточено на Андрэ, и он поспешно провел женщин в зал. Колби потрясло открывшееся перед ней великолепие, напоминавшее ожившую волшебную сказку.

Огромный оперный театр был залит светом такого количества свечей, какого Колби никогда прежде не видела. Крещендо звуков, музыканты, готовящиеся к представлению, и блистательная публика, приветствовавшая их, усиливали впечатление. На различных приемах она и Нэвил познакомились со множеством людей, которые теперь здоровались с ними. Мужчины низко склонялись к ее руке. Женщины бросали завистливые взгляды на ее черное элегантное платье с вызывающе глубоким вырезом, открывавшим округлые плечи и белоснежную шею. Это было одно из тех шести платьев, которые она в большой спешке была вынуждена согласиться сшить у портнихи Риты и у других кутюрье, заплатив за работу бешеную цену.

— Я же говорила тебе, что твое платье будет иметь успех, — гордо заметила Рита.

— Ты превращаешь меня в ветреную транжиру, — жалобно простонала Колби. — Я не смогу носить парижские туалеты у себя в деревне.

— Твой муж очень богат и имеет положение, требующее поддерживать определенный стиль, — возразила подруга. — Не надо делать из брака поле битвы.

Колби была поражена. Ей и в голову не приходило, что Риту заботит что-то кроме своих собственных дел. Она посмотрела на Нэвила в окружении самых красивых женщин Парижа, и у нее похолодело в груди. Приветлив, любезен, галантен, он сплошь состоял из улыбок и комплиментов. Однако, если он и замечал, во что она была одета вечерами, когда их на славу угощали на приемах один блистательнее другого, он не подавал вида. Казалось, прошло много времени с тех пор, как они последний раз смотрели друг другу в глаза. «Нет, этого не будет! — сказала Колби сама себе, сосредоточиваясь на причине, по которой они оказались в опере. — Я не могу позволить себе ревновать».

Они наконец добрались до ложи Барро, и взгляд Колби устремился на поиски герцога и герцогини де Берри.

Королевская ложа вмещала всего несколько человек, но Колби могла представить себе, где сядет Мари-Каролин. Три светло-голубых ширмы из тафты загораживали ложу от рампы. Три кресла, обитые голубым утрехтским бархатом, пустовали в ожидании.

Двое мужчин и женщина заглянули, чтобы поговорить с Ритой, и Нэвил воспользовался этим обстоятельством, чтобы извиниться и присоединиться к Андрэ. Он нашел его стоящим в тени напротив часового, охранявшего отдельный вход в королевскую ложу, тогда как директор оперного театра вышагивал взад-вперед поблизости.

— Как только я увижу, что Шарль вошел, мы можем уходить, — встретил его Андрэ.

— Ты заметил что-нибудь подозрительное? — спросил Нэвил. Андрэ покачал головой. Спустя несколько секунд они услышали в отдалении громыхание нескольких карет.

Внимание Нэвила привлек маленький темноволосый человек в сером, который, казалось, ожидал прибытие карет столь же напряженно, как и они с Андрэ.

— Ты видишь вон того человека?

Андрэ бросил короткий взгляд и тут же забыл об этом человеке.

…Наконец с левой стороны показались кареты. Во главе кортежа скакал верховой в ливрее королевской семьи. Директор громко прокричал: «На караул!» — и из подъезда оперного театра с ружьями на плечах высыпали гвардейцы.

Андрэ зашагал в сторону карет, которые лихо подкатили и остановились между выкрашенными серой краской столбами по обе стороны крыльца. Нэвил и серый человек двинулись вслед за ним. Браунинг находился достаточно близко, чтобы разглядеть незнакомца, который пристально, не мигая смотрел перед собой. Нэвил почувствовал необъяснимое волнение.

Слуга откинул лестницу первой кареты и распахнул дверь. Шарль де Берри появился первым и повернулся, чтобы помочь жене, а затем возглавляемая ими процессия направилась внутрь.

Андрэ, а следом за ним Нэвил, подошли к графу де Меснару, приказавшему, чтобы кареты вернулись в десять сорок пять. Граф и Андрэ пожали друг другу руки, с минуту поговорили и расстались. Их работа наполовину была выполнена.

Андрэ и Нэвил вернулись в оперный театр через главный вход и прошли в ложу Барро.

Колби не заметила, как они пришли — она была слишком увлечена прекрасной музыкой, великолепными голосами и колоритными декорациями, вместе создававшими чарующую атмосферу праздника.

Нэвил наблюдал за ней, удивляясь переменам, которые видел. За несколько коротких недель она стала соблазнительной и прелестной женщиной. Каждую встречу с французским светом, капризным и нетерпимым к малейшим недостаткам, каждое приключение в волшебном Париже она приветствовала с очаровательным энтузиазмом.

Новая Колби, рождение которой он наблюдал, приводила его в смятение, и теперь он уже не мог отрицать, что в глубине души желал, чтобы улыбка, обращенная ею к другим, обратилась и к нему. Нэвил знал: он должен сделать все, что в его силах, и добиться ее любви. Но вряд ли это будет простым делом. Слишком много обид накопилось, образовав между ними глубокую пропасть.

Она так не похожа на скучающих, пресыщенных женщин, которых он знал в Париже и в своем окружении в Лондоне. С женщинами правила игры казались такими простыми: не скупись на деньги и комплименты — и они падают, как кегли. Это вовсе не было предметом его гордости, и уж конечно не подготовило его к встрече с такой женщиной, как Колби, поломавшей все каноны и, тем не менее, походя поймавшей его в силки, не прилагая к тому ни малейших усилий. Он ожидал всего чего угодно, но только не этого.

Появление герцога и его жены прервало мечты Нэвила как раз в тот момент, когда должна была начаться первая из трех коротких опер.

Колби не могла оторвать взгляда от этой супружеской четы. Казалось абсурдом, что кто-то намерен навредить этой блистательной паре. И все же она, подобно Нэвилу, испытывала беспокойство.

В перерыве она отвела Андрэ в сторону и стала расспрашивать его о герцоге.

— Шарль женился на дочери короля, — стал членом королевской семьи и приобрел права на престол. Однако он не любит короля и не скрывает этого, — пространно объяснял Андрэ. — Он полагает, что Луи безволен и мягок, а в армии слишком много симпатизирующих бонапартистам, и я с ним согласен. Однако, понося армию, Шарль нажил себе множество врагов.

Они не заметили, что Нэвил слушает их разговор.

— Когда ты собираешься поговорить с де Берри и посоветовать ему усилить свою охрану? — спросил он.

Андрэ отправился в ложу герцога.

Оставшись одни, Нэвил и Колби почувствовали смущение, не зная, как начать разговор, потом стало уже слишком поздно: появилась Рита, окруженная поклонниками, и продолжилась опера.

Позже вернулся Андрэ и сообщил, что не смог поговорить с Шарлем де Берри.

— Я увижу его после спектакля, — прошептал он Нэвилу.

Через час Рита подняла лорнет и оглядела публику. Ее внимание остановилось на королевской ложе.

— Мари-Каролин уходит, и Шарль провожает ее, Андрэ.

— Не беспокойся. Возможно, он просто убедил ее, что она устала. В конце концов, следующий танец танцует Вирджини, а мы все знаем о Шарле и его амурах. И всегда найдется помещение за пределами ложи, — продолжил Андрэ, — где он сможет продемонстрировать, сколь высока его оценка ее дарования.

Слишком взволнованный, чтобы досмотреть представление до конца, Нэвил выскользнул из ложи, не замеченный никем, кроме своей жены. Закутавшись в плащ, он быстро вышел из здания оперного театра, обошел вокруг и приблизился к королевскому подъезду на улице Рома как раз в тот момент, когда лакей приветствовал графа де Шойсель, шествовавшего впереди герцога. Де Берри, без плаща и шляпы, повернулся, ожидая появления своей жены в сопровождении де Меснара. Она присоединилась к супругу, и оба задержались на маленьком крыльце, глядя, как стража принимает на караул, а затем Мари-Каролин села в карету, и ступеньки были подняты.

Нэвил стоял достаточно близко, чтобы расслышать, как герцог разговаривает с женой через окно кареты:

— До свидания, Каролин, мы скоро увидимся.

Прежде, чем карета тронулась, де Берри, дрожа от сырости, пошел следом за де Шой-селем обратно в здание. В этот момент человек, которого Нэвил уже видел раньше, метнулся между часовым и каретой и бросился на де Берри.

Браунинг не верил собственным глазам.

— Грубая деревенщина! — услышал он крик де Берри.

— Что ты делаешь?! — де Шойсель попытался удержать нападавшего за плащ, но тот вырвался из его рук и побежал в сторону улицу Ришелье.

— Стража, за ним, — приказал Нэвил.

— Меня предали. — простонал де Берри. — Я умираю… В моем теле кинжал!

Три человека бросились вслед за нападавшим, а Нэвил склонился, чтобы помочь раненому.

Герцогиня не стала ждать, пока опустят ступени кареты.

— Пустите меня, я приказываю! — кричала она, вырываясь из рук своей фрейлины, пытавшейся удержать ее. Мари-Каролин выпрыгнула из кареты и опустилась рядом с мужем, заливаясь слезами.

— Иди ко мне, моя Карелии, я хочу умереть в твоих объятиях, — прошептал де Берри.

Он настоял, чтобы с помощью Браунинга и остальных его подняли на ноги. Оперевшись на столб, он с невероятным усилием выдернул лезвие из своей груди. Нэвил просил его не делать этого, но герцог упрямо сделал по-своему. Это был острый нож с грубой деревянной ручкой, напомнивший Нэвилу инструменты, которые он видел в своей собственной конюшне.

Нэвил умолял Мари-Каролин и ее фрейлину, платья которых были перепачканы кровью, подождать доктора, но они оттолкнули его и помогли Шарлю добраться до красной скамейки в караульном помещении.

Де Меснар принялся расстегивать желтый камзол де Берри. Из глубокой раны хлынула кровь.

— Я умираю, — задыхался Шарль, — позовите священника.

Нэвила оттеснили, и он мог только наблюдать все происходящее со стороны. Появился епископ и стал читать молитвы на латыни. Рыдания герцогини смешивались с оживленной музыкой, доносившейся из зала. В спешке никто не догадался остановить представление.

— Врачи уже едут, — крикнул кто-го, и Нэвил решил, что самое лучшее для него — удалиться. Он повернулся и увидел Андрэ и Колби, поддерживающих с двух сторон Риту, которая, почти изнемогая, не в силах стоять, отказывалась уйти.

— Как это случилось? — прошептал Андрэ. По его щекам катились слезы.

Нэвил в двух словах рассказал ему о покушении.

— Нэвил, ты ранен? — спросила Колби. Она только что заметила кровь на его одежде. Муж не удостоил ее ответом.

Отец герцога, граф д'Артуа, и его брат, граф д'Ангулем, протиснулись сквозь толпу и в отчаянии опустились рядом с умирающим. Все находившиеся поблизости, слышали слова де Берри о том, что он хочет видеть короля.

Стояла страшная духота. Комната и коридор были заполнены маршалами и министрами Франции, нарядными дамами, придворными.

— Кинжал вошел по самую рукоять. — Дюпютрен, лучший из прибывших медиков, не скрывал своих прогнозов даже от пациента. — Рана смертельная, — заявил он во всеуслышание.

Он приказал, чтобы де Берри перенесли в кабинет директора, где собирался пустить умирающему кровь.

Герцог обратился к своей жене.

— Ради нашего ребенка, моя ненаглядная, держи себя в руках!

Многие из стоявших в плотной толпе впервые услышали о том, что молодая герцогиня ожидает ребенка.

— Если это мальчик, удар наемного убийцы не достиг цели, — прошептал Андрэ Нэвилу. — Все еще есть надежда на законного наследника.

Дорога домой прошла в молчании. Слишком удрученные печальным завершением вечера, женщины немедленно разошлись по своим комнатам. Андрэ и Нэвил переоделись, собираясь вернуться в оперный театр, но сначала Нэвил написал рапорт Тарну Мэйтлэнду с предварительным извещением о трагедии.

Когда они вызвали карету со свежими лошадьми, в дверях кабинета Андрэ появилась Колби. Одетая в скромное серое платье и плащ, она была бледна, но полна решимости.

— Я еду с вами.

— Возвращайтесь в свою комнату, мадам, — резко сказал Нэвил.

— Если ты попытаешься остановить меня, я подниму на ноги весь дом. — Колби не собиралась позволить так просто отмахнуться от нее.

Браунинг посмотрел на часы. Он собирается передать рапорт для Тарна, и времени на споры у него не было, а зная свою жену, он понимал, что бороться с ее упрямством совершенно бесполезно. Он вынужден был уступить, признавая, что она — сущее наказание, а он слишком устал и подавлен для того, чтобы устраивать сцену.

Несмотря на свое горе, Андрэ засмеялся, и момент для того, чтобы избавиться от Колби, был упущен. Слава Богу, уже не в первый раз подумал Барро, французские женщины, даже его сестра Рита, более сговорчивы.

Подали карету.

Они ненадолго заехали в британское посольство, разбудили посла, сообщили ему о покушении и оставили письмо для Мэйтлэнда, с просьбой срочной почтой отправить его в Лондон.

Как свидетелю покушения, Нэвилу разрешили присутствовать на допросе убийцы. Чиновники полиции попытались не пустить туда Колби, но она была готова к этому.

— Если вы меня выгоните, — произнесла она сладким голоском, — лорд не станет помогать вам в расследовании.

Нэвил чуть не задохнулся от ее дерзости, но быстро пришел в себя. В совокупности со значимостью графа Андрэ Барро странную троицу пропустили.

Убийца содержался в Консьержери, рядом с оперным театром, в котором медленно и мучительно умирал де Берри. Жан-Пьер Лувель был ничем не примечательным темноволосым, темноглазым человеком, он работал шорником в королевских конюшнях. Таким образом, сразу же подтвердилось одно из подозрений Браунинга: нож был одним из тех, что использовались на конюшне.

Лувеля с легкостью задержали разносчик и гвардейцы вскоре после покушения, и Андрэ с Браунингом не сомневались, что его признание было получено без принуждения. Казалось, он на самом деле счастлив, повторяя свое заявление снова и снова каждому, кто был готов его слушать.

— По крайней мере, это не похоже на заговор, — прошептала Колби Андрэ и Нэвилу.

— Еще слишком рано делать выводы, — проронил Нэвил, жестом показав ей, чтобы она замолчала.

Колби испытывала отвращение к этому человеку, однако его рассказ будоражил ее. Она чувствовала себя так, будто подглядывает в замочную скважину. Колби понимала, что должна — соблюдать приличия, думая о герцогине и ее ребенке. Ей действительно было их очень жаль, но в то же самое время хотелось самой услышать, за что Лувель ненавидел де Берри настолько, что убил его.

Лувель ровным голосом рассказывал о том, как четыре года выслеживал свою жертву по театрам, во время охоты и на других публичных сборищах, о которых слышал на конюшне. Однажды он даже ехал рядом с каретой герцога. Лувель был во власти своей идеи. У него никогда не было ни друзей, ни женщин.

— Я ненавижу Бурбонов — причину всех бед Франции! — кричал он следователям.

— А почему ты выбрал герцога? — спросил его чиновник, одетый в судейскую мантию.

— Он был столпом, человеком, с которым связывались надежды монархии, — ответил Лувель. — Но если бы он сбежал, я убил бы его отца или брата.

Ни сам Лувель, ни те, кто его допрашивал, не рискнули упомянуть имя короля как следующее в списке убийств. В комнате были слышны тихие горестные восклицания.

За час до рассвета Нэвил, Андрэ и Колби отправились к оперному театру узнать последние новости о де Берри. Они молча шли в мокрой холодной ночи, карета следовала за ними. Несмотря на ужасные события последних часов, Колби как никогда чувствовала близость Нэвила. Ее внутренний голос благоразумно предупреждал, что нельзя желать невозможного. У нее были свои планы, и она поклялась свято их исполнить.

— Я согласен с Колби. Не думаю, что Лувель — орудие какой-либо партии или политической клики, — сказал Нэвил после паузы. — Он больной человек, одержимый идеей убийства.

Колби ликовала: Нэвил с ней согласился.

— Роялисты не поверят твоим выводам, — угрюмо произнес Андрэ.

— И завтра на улицах будет кровь? — испуганно спросила Колби.

Прежде чем кто-то успел ответить, они услышали скрип колес карет и цокот копыт. Перед оперным театром появилась королевская свита с отрядом солдат.

Андрэ встал по стойке «смирно», с трудом сдерживая слезы.

— Де Берри просил об этом час назад. Что заставило их так припоздниться? — Колби не могла понять подобной задержки.

Нэвил повернулся к ней. Его глаза сверкали. Он увлек Колби к карете Барро. Она ничего не понимала.

— Отвезите леди домой, — приказал он кучеру. — Ты своенравна и бесчувственна, у тебя нет никакого права задавать французу вопросы, касающиеся действий его короля, — жестко сказал он перед тем, как закрыть дверцу кареты. — Это не Англия, а он не регент, чтобы его критиковали все, кому не лень. Ты же считаешь, что можешь ходить куда угодно и говорить все, что придет тебе в голову.

Он захлопнул дверцу, и карета сорвалась с места, унося безмолвную, пристыженную Колби. «Он прав. Я стала неисправима, постоянно хочу все делать по-своему. Это так не по-женски; я не в состоянии удержаться и выкладываю все, что думаю», — говорила она себе.

Приученная отцом иметь свое мнение, привыкшая к тому, что семья подчинялась ее воле, она зачастую поступала порывисто, необдуманно, и сама знала об этом. Возможно, на этот раз она зашла слишком далеко и теперь жалела, что ее язык очень часто болтает лишнее. Нэвил опять рассердился на нее!

В мрачных предрассветных сумерках карету трясло по булыжной мостовой, и слезы Колби, никак не сдерживаемые, катились по щекам.