Плененное сердце

Глава 41

Леди Мириам не знала, кто ее беспокоит больше: невестка на грани срыва, или Мэтью, пребывавший в полубессознательном состоянии. Ее ежедневные визиты были настоящим испытанием.

— Говорю тебе, Сильвия, что несчастье витает над этим домом, — сказала старая леди как-то за завтраком в Броули. — Колби выглядит рассеянной и как будто ждет чего-то, что никогда не произойдет.

— Я пыталась поговорить с ней, но она и слышать ничего не желает, — сокрушалась Сильвия. — Она встает раньше служанок, а ложится спать далеко за полночь. Что будет с ней самой и с ее ребенком?

Вскоре появились Колби и Джон Лир, вернувшийся после короткой поездки со строителями вокруг поместья. Они прикидывали, что нужно сделать в коттеджах арендаторов. В поместье стучали молотки, по подвалам и крышам туда-сюда снова рабочие.

— Мне не передавали каких-либо сообщений? — спросила Колби. Этот вопрос она задавала каждый раз, когда откуда-нибудь возвращалась.

Пожилые леди качали головами.

— Черт бы его побрал!

— Что тебя так беспокоит? — спросила леди Мириам, давая понять, что ее не проведешь.

— Ничего такого, что могло бы вас огорчить, — поспешила заверить Колби. Доверяться кому бы то ни было не входило в ее планы, а ожидание весточки от Пирса становилось непереносимым. Она извела Эванса, но управляющий не мог объяснить странное молчание Шэда. Они пришли к одному и тому же заключению: Пэнэман нашел Пирса раньше, чем тот его. Об этом было даже страшно подумать.

Колби извинилась и поспешила к Мэтью. Мазь, которую она сделала из смолы, помогала, но не настолько, чтобы ей успокоиться.

Мэтью продолжал страдать молча, не желая огорчать домашних и леди Мириам, которая почти все время была где-то неподалеку. Колби набиралась решимости для разговоров с доктором Ридом, который отнюдь не одобрял безрассудного использования рекомендованного не им средства. Зловоние гниющей плоти, стоявшее в комнате, грозило очередным приступом тошноты, и она знала, что это запах начинающейся гангрены.

Колби сидела рядом с братом, и, поглаживая его руку, говорила о планах на будушее. Джон Лир обещал найти репетитора, чтобы подготовить его и Марка к поступлению в Итон. А когда рабочие закончат, у него будет свой собственный маленький кабинет — как раз то, что будет соответствовать его замкнутому характеру.

Мэтью был так похож на своего отца. Постоянно погруженный в книги, он был счастлив затеряться в другом мире. Колби хотела рассказать ему о докторе, которого вызвала леди Мириам, но доктор Лоуренс не появлялся сам и не присылал сообщений, и Колби боялась напрасно пробуждать надежду у мальчика. Достаточно уже и того, что она сама не находила себе места. С улицы послышался топот копыт, а затем в прихожей зазвучали мужские голоса, и Колби обещала вернуться, как только выяснит, кто там приехал. Единственное, чего ей сейчас не хватало, так это гостей.

Леди Мириам, Сильвия и Марк в прихожей суетились вокруг Нэвила, Тарна Мэйтлэнда и еще одного человека. Все говорили одновременно. При виде этого зрелища Колби почувствовала, как кровь прилила к голове, и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не потерять равновесие. Он приехал. Он услышал ее мольбы, и если только он подаст ей знак и она сможет двинуться с места, то бросится в его объятия. Он все уладит, ее викинг.

Нэвил поверх голов увидел Колби. Несмотря на осунувшееся лицо и вылинявшую одежду для верховой езды, она выглядела прекрасной и женственной. Ему не терпелось принять на себя груз, который она так долго несла в одиночестве. Он ринулся к ней, и она пошла ему навстречу.

— Этот дом проклят, я заберу тебя в Моуртон. Там твое место, нравится тебе это или нет.

Она молча смотрела на него. Как она нуждалась в его силе, как хотела, чтобы он был рядом, но действительность снова сыграла с ней злую шутку.

Перед ней стоял все тот же властный Нэвил Браунинг, которого она помнила с их первой злополучной встречи. Это был совсем не тот человек, которого она придумывала вернувшись из Парижа, и который уподобился богу в ее мечтах. Она снова оказалась обманутой.

— Как ты посмел прийти сюда и распоряжаться нашими жизнями? — ей хотелось закричать во весь голос, но она произнесла эти слова почти шепотом.

— Я взяла на себя заботу о своей семье и не собираюсь перекладывать ее на чужие плечи, сколько раз я говорила тебе, что Мо-уртон никогда не станет моим домом, и если тебе не нравится Броули, тем хуже для тебя. Я не хочу, чтобы ты оставался здесь.

Остальные не слышали содержания их разговора, но хорошо понимали, что назревает ссора, и Тарн Мэйтлэнд вынужден был вмешаться.

— Моя дорогая Колби, совершенно непростительно с моей стороны задерживать осмотр пациента доктором Лоуренсом.

Смягчившаяся в тот же миг Колби приветствовала доктора с благодарностью за то, что он откликнулся на ее просьбу, и провела его в гостиную.

Разница между доктором Лоуренсом и деревенским мясником, как она называла доктора Рида, была разительной. Консультант из Лондона, мягкий и участливый, умело отвлекал Мэтью монотонным речитативом, делая это так легко, будто знал мальчика много лет. Обследование было проведено так быстро и уверенно, что искусство доктора Лоуренса не вызвало сомнений даже у Колби.

— Где вы нашли эту мазь, моя дорогая?

— Я не могла найти здесь эвкалипта, — ответила она. — Пришлось использовать вишню, но боюсь, это довольно жалкая замена.

Доктор Лоуренс ободряюще улыбнулся.

— Я сделала мазь, использовав записи в тетради своего отца, куда он записывал случаи применения природных лекарств во время его военной службы в Индии.

— Это многое проясняет, — одобрил доктор. — Я знаком с аюрведической системой медицины и часто использую ее для лечения своих пациентов. Леди Мириам описала ситуацию вполне определенно, и я захватил с собой немного смолы эвкалипта и некоторые другие лекарства.

Колби облегченно вздохнула. Несмотря ни на что, она не навредила Мэтью.

— Я дам тебе кое-что, чтобы ты смог заснуть, Мэтью, — мягко сказал доктор. — Не беспокойся, я еще какое-то время побуду здесь.

Доктор показал на дверь, и Колби вслед за ним вышла из комнаты.

— У него гангрена, и нога плохо срослась, однако я не сомневаюсь, что все обстояло бы гораздо хуже, если бы не вмешательство леди Браунинг, — сказал Лоуренс, успокаивающе похлопывая Колби по руке.

— Доктор Рид хотел ампутировать ногу. Я была не права, откладывая это решение? — Колби все еще чувствовала себя виноватой.

Было очевидно, что доктор Лоуренс находится в затруднительном положении. Он взглядом искал поддержки у Нэвила и Тарна.

— Говорите со мной, — настаивала Колби, раздраженная тем, что доктор оглядывается на мужчин.

— Вы не поняли меня, моя дорогая, — спохватился Лоуренс. — Я не люблю судить своих коллег, особенно сельских, но некоторые доктора слишком спешат с ампутацией.

— Моя жена — само нетерпение, — вмешался Нэвил, пытаясь извиниться за резкость Колби. — Пожалуйста, поставьте свой диагноз.

— Для окончательного диагноза мне необходимо больше времени, но я думаю, что если Мэтью достаточно силен и мне хватит умения, он выкарабкается.

Колби поняла, что доктор Лоуренс уходит от ответа, внезапно ее охватила слабость, закружилась голова.

Заметив, что она теряет сознание, доктор Лоуренс успел подхватить ее. Нэвил принял ее из рук доктора и, шагая через ступеньку, отнес наверх и положил на первую кровать, какая попалась по пути. Доктор последовал за ним.

— Уильям, моя жена ждет ребенка, — сказал Нэвил. — Ты должен убедить ее, что она нуждается в посторонней помощи.

— Налей мне выпить, Нэвил, будь хорошим мальчиком, — улыбнулся доктор, выталкивая его за дверь, а затем вернулся и сел на кровать.

— Я бы не рекомендовал все эти переживания даме в вашем положении, — сказал он осторожно.

— Скажите это моей судьбе, доктор, — горько ответила Колби. — Кроме этого несчастного случая с моим братом, есть еще один человек, который хочет убить меня и мою семью.

— Да, я знаю. Нэвил рассказал мне, когда мы случайно встретились по дороге сюда, — доктор Лоуренс излучал симпатию. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вашему брату, а вы, моя дорогая, должны думать только о ребенке. Позвольте вашему мужу и капитану Мэйтлэнду разобраться с этим негодяем.

— Вы плохо меня знаете, доктор Лоуренс, — усмехнулась Колби. — Я не перекладываю свои проблемы на чужие плечи.

— Я отдаю должное вашему характеру и исключительным способностям, — начал доктор, осторожно выбирая слова, — но упрямство, в любом случае, не относится к достоинствам.

Колби засмеялась. Этот человек, несмотря ни на что, начинал ей нравиться. Он понимал все ее трудности, возможно, не одобрял ее непримиримость, но и не осуждал.

— Я не вижу причин для тревоги, леди Браунинг, но должен предостеречь вас и призвать к умеренности, — сказал он, заканчивая осмотр. — Вы созданы, чтобы вынашивать детей, и родите Нэвилу здорового ребенка. Но не искушайте судьбу. Вы устали, вам нужен отдых.

Колби кивнула и поблагодарила его. Послеполуденная дремота, всегда бывшая ее проклятьем, неожиданно показалась самым естественным делом. Она уснула чуть ли не до того, как доктор вышел.

Он спустился вниз по лестнице и собрал всех, кроме Марка, в столовой.

— Состояние молодого Мэтью очень плачевное, — начал он. — Я не хотел говорить об этом в присутствии леди Колби, но спасение ноги весьма проблематично.

Нэвил украдкой пробрался в спальню и сел на стул рядом с кроватью, с нежностью наблюдая за спящей Колби. Впервые с той ночи на яхте он видел ее такой беззащитной, не прикрытой доспехами. Почему им так трудно достичь мира и взаимопонимания, спрашивал он себя, более, чем когда-либо, чувствуя безнадежность своей любви.

Он все еще не мог прийти в себя после перекрестного допроса, учиненного ему матерью и Сильвией Рэйнрайтер, когда ему пришлось выдать им несколько упрощенную версию того, что произошло в прихожей. Он вынужден был признать, что допустил грубый промах. Неужели он так никогда и не усвоит простую истину, что Колби нельзя диктовать, что она все всегда будет делать по-своему?

— Почему у меня такое чувство, что ты пасешь Колби, как пастух? — проницательно поинтересовалась его мать. Характером ее сын пошел в нее — он чересчур прямодушный и никогда не станет таким дипломатом, каким был его отец.

— Броули, дорогой Нэвил, всегда было для Колби тотемом, — доверительно пояснила ему мисс Рэйнрайтер. — Ее отец очень любил это место, тосковал и страстно мечтал вернуться сюда. В то время, когда она росла в Индии, оно стало для нее символом, своего рода маяком.

Голос Колби вернул его к действительности.

— Какого черта ты здесь делаешь? — Она вздрогнула, увидев его так близко.

— Я пришел заключить мир, по крайней мере, до тех пор, пока не будет пойман Пэнэман и Мэтью не станет чувствовать себя лучше, — он произнес это нескладно, запинаясь.

— Сколько раз я должна тебе повторять, что не нуждаюсь в твоей помощи? — Она оттолкнула его руку, когда он хотел помочь ей подняться с кровати.

— Я уже усвоил, что тебе никто не нужен, и обещаю, что тихо исчезну, когда минует опасность, — сказал он, стараясь быть рассудительным. — Что бы ты ни задумала, Тарн и я в твоем полном распоряжении.

— Откуда тебе известно, что я что-то задумала? — Она тут же ощетинилась. Может быть, пока она спала, пришло известие от Шэда Пирса?

— Ты никогда не стала бы сидеть сложа руки перед угрозой Пэнэмана и не позволила бы себе и своей семье стать мишенями, не измыслив своим живым, гибким умом какого-нибудь плана, — Нэвил подумал, что его мать права, и маленькая уловка может сделать его жену милой и покладистой.

Она расхаживала по комнате, размышляя, стоит ли рассказывать ему о Пирсе. Короткий отдых освежил ее, к тому же она была довольна тем, что Нэвил получил от нее по заслугам, когда в очередной раз пытался победить ее и поставить в вазочку как какой-нибудь тепличный цветок. Одна только мысль об этом приводила ее в ярость.

Почему? И вдруг побуждения Нэвила стали для нее очевидными. Его не интересовало ничего, кроме спасения своего наследника. Это объясняло его фразу по поводу ребенка, сказанную доктору Лоуренсу. Разве леди Мириам не проговорилась, что поместье Браунингов может быть унаследовано женщиной? Даже если ее ребенок девочка, наследство Браунингов будет в безопасности. Почему это должно ее удивлять, спорила Колби сама с собой. С самого начала единственной заботой Нэвила было продолжение рода Браунингов. Она почувствовала, что закипает.

Нэвил наблюдал за своей женой, удивляясь независимости и жизненной силе, которые она излучала. Она отказывалась от помощи даже тогда, когда обстоятельства были против нее.

Колби — редкая женщина, а ему не хватило мозгов, чтобы разглядеть это, и он с самого начала вел себя как дурак. Чего еще желать мужчине, завоевавшему любовь и уважение Колби? Каким же недоумком он был, когда в их первую встречу прогнал ее как простую девчонку. Несмотря на высокое происхождение и все свое богатство, без Колби и их ребенка он станет просто нищим.

Колби, слишком поглощенная обдумыванием своего дальнейшего поведения, ничего не замечала. Пэнэман, возможно, в этот самый момент шпионит за ними, а Пирс — слишком призрачная защита. Перед ней стоял выбор: объединить свои усилия с Нэвилом или же продолжить борьбу в одиночестве. Теперь она уже сама не знала, на что решиться.

— Пойдем вниз, и я расскажу тебе и капитану Мэйтлэнду о своих ближайших планах, — сказала Колби как бы через силу, приняв наконец решение.

Они уединились в той самой пустой комнате, в которой Колби встречалась с Пирсом и Эвансом неделю назад.

— Я не знаю, жив Пирс или нет, — закончила она свой рассказ. Мысль о его судьбе болью отдавалась в груди. — Он мизантроп и индивидуалист чистейшей воды и все делает по-своему.

— Если Эванс не знает, где он, может быть, кто-то другой сможет нам что-нибудь сообщить? — спросил Тарн.

— Я же тебе сказала, что Пирс все делает исключительно ради собственного удовольствия.

— Послушай, Колби, если Пэнэман зол на тебя за то, что ты его отхлестала, он должен безумно ненавидеть и меня, потому что я выгнал его из поместья, — резонно заметил Нэвил. — Я хочу выследить его.

Первой мыслью Колби был страх за Нэвила, который вряд ли представлял себе, насколько нелегко справиться с ловкостью Пэнэмана и его убийственным мастерством в условиях дикой природы. Собственная неожиданная забота о безопасности Нэвила ей совсем не понравилась. Она не должна забывать об осторожности. Нэвил для нее — пустое место, ничто. Ничто!

Тарн Мэйтлэнд молча наблюдал за ними. Его жизненный опыт позволял ему разглядеть больше, чем видели глаза, и поединок характеров этих двух бескомпромиссных, непримиримых людей был для него очевиден.

Незадолго до этого леди Мириам рассказала ему все, что ей удалось выяснить об отношениях Нэвила и Колби, и Мэйтлэнд теперь видел, что старая леди не слишком ошибалась в своих оценках.

— Нам всем стоит еще немного подумать на эту тему, — сказал он своим низким властным баритоном. — Во всяком случае, до тех пор, пока не услышим что-нибудь о вашем разведчике, мы должны заставить Пэнэмана поверить, что это всего лишь милое, счастливое воссоединение семейства.

Такое предложение вполне устроило Нэвила и Колби, и на этом совет закончился.

В голове Пэнэмана рождалось множество планов, которые он тут же отбрасывал. Об очередном пожаре нечего было и думать: теперь, когда Кортнэйдж мертв и разлагается в пещере, ему никто не сможет помочь. Кроме того, повторение было ему не по нутру.

Выследить их всех поодиночке — слишком просто и недостаточно интересно для него. Однако у него не так уж много времени для достижения своих целей.

Он сидел в своей второй норе, которую вырыл и обустроил на случай, если кто-нибудь выследит пещеру, располагавшуюся в четверти мили отсюда. Как будто его, Пэнэмана, кто-то может застигнуть врасплох. Он выбил погасшую трубку, сделал большой глоток бренди из бутылки, которую украл во время своего последнего рейда в Моуртон. Пока он был управляющим, никто не смел украсть из поместья даже булавки, не говоря уж о тех запасах, которых он унес столько, сколько захотел. Они с Кортнэйджем грабили Моуртон много лет, и никому не было до этого дела.

Он никогда не был таким слабаком, как Эванс. За любой собственностью Браунингов, неважно, что это было, он следил так, как будто она принадлежала ему. И разве все это не было его по праву? Разве не благодаря ему из третьесортной господской усадьбы Моуртон превратился в богатое имение? Он получал удовольствие, добиваясь, чтобы его боялись больше чистилища, и становился сильнее, когда видел, как слуги и арендаторы содрогались при виде его. А потом эта дрянь взяла над ним верх, и его господству пришел конец.

Но теперь он не сдастся так легко. Пэнэман казался себе непобедимым. Для полноты жизни ему не хватало уничтожения Мэннерингов и Браунингов. Потом с деньгами, полученными от Кортнэйджа, он двинется дальше.

Пэнэман навострил уши. Птичий гомон вдруг поутих. Кто-то находился поблизости. Его слух, не менее острый, чем у зверя, много раз спасал его в сомнительных ситуациях. То же самое можно было сказать и о его зверином обонянии. Он взял свое длинное ружье, заткнул за ремень нож и дуэльный пистолет и выбрался из норы через запасной лаз. Он предусмотрительно не оставлял места случайностям.

Дождавшись, пока голоса птиц наберут прежнюю силу, он кружным путем прокрался к противоположному входу и на некотором расстоянии заметил бегущего пригнувшись человека. Его одежда была раскрашена под лесной ковер из листьев. Пэнэман знал, что этой уловкой пользуется Шэд Пирс. Ублюдок. Что завело его старого врага так далеко от дома?

Первое, что пришло Пэнэману в голову — остановить Пирса. Вполне вероятно, что Шэд наткнулся на него совершенно случайно, ничего не зная об этой его второй берлоге. Идти следом за Пирсом или, что еще хуже, упустить его — слишком опасно. Единственной возможностью выследить Пэнэмана был Дженни, маленький горный пони, который содержался на жалкой ферме слепой и глухой женщины. Женщину считали ведьмой и старались держаться от нее подальше. Поэтому он ее и выбрал. За несколько пенни она заботилась о лошади и пускала его к себе в постель, когда он этого хотел.

Первым, кого Пэнэман после Колби Браунинг ненавидел и опасался, был Пирс — единственный человек, который мог взять над ним верх в лесу, единственный человек, который имел наглость назвать его трусом и не поплатился за это.

В больном воображении Пэнэмана его враги объединились, заключив договор, чтобы убить его. Одно из двух: или Колби нашла Пирса, или он — у ее. Их общая ненависть к нему была достаточным поводом. Возможно, что все дело в исчезновении Кортнэйджа.

Ощущение опасности заставляло Пэнэмана метаться в поисках ответа. Чувствуя необходимость сбросить накопившееся напряжение, он со всего размаху шарахнул ружьем по деревцу, расколов его, как голову Кортнэйджа.