Плененное сердце

Глава 31

В течение следующих двух дней Нэвил пытался набраться смелости, чтобы подойти к Колби и помириться с ней. Ее ставшая обычной отстраненность удручала его, и он не сомневался, что и Барро это тоже чувствовали.

Раздраженность Нэвила бестактностью Колби давно уже улетучилась. Теперь он признавал, что не должен был быть с нею так резок, однако тогда он чувствовал себя слишком уставшим, а то, что он оказался свидетелем покушения и — увы! — не предотвратил его, расстроило его гораздо больше, чем казалось ему самому. Критика короля в присутствии Андрэ послужила последней каплей. Ему было больно признаваться себе в этом, но сейчас он тоже думал, что Луи, пожалуй, слишком медлил с утешением своего племянника.

Он думал о том, что резня в Бадайосе, оставшаяся где-то далеко позади, смерть Роберта и это покушение странным образом связаны между собой. С каждым днем насилие вызывало в нем все больше отвращение.

Он спрашивал себя, не в его ли желании иметь сына кроется причина этого? И в конце концов признал: да, я хочу иметь своего собственного ребенка. Я отчаянно хочу ребенка.

Нэвил вдруг осознал, почему Шарль де Берри, мучимый докторами, стеная от боли и слыша крики жены, зная, что умирает, умолял Мари-Каролин помнить, что она носит их ребенка. Он хотел рассказать обо всем этом Колби, но ее отчужденность, ее явное стремление к одиночеству и желание находиться как можно дальше от него парализовали Нэвила. За едой она сидела тихо и ни на что не реагировала.

Любая попытка втянуть ее в разговор наталкивалась на холодную вежливость. Она редко говорила, просто сидела одна, погруженная в себя и такая далекая. Нэвил ругал себя. Почему он считал необходимым сдерживать ее на каждом повороте? Он с самого начала знал, что никто не сможет управлять ею и тем не менее с тупым упорством пытался это делать. У него голова шла кругом от самобичевания, но он все откладывал признание своих ошибок, ожидая подходящего момента.

Колби порадовало, что обед в доме Андрэ накануне ее бегства оживился присутствием четы Мэрроу. Рита пребывала на редкость в приподнятом расположении духа, блистая остроумием и рассказами о легионе своих любовников. Эти истории были как всегда язвительны и забавны.

Ее брат уже меньше винил себя в случившейся трагедии. Париж был относительно спокоен, и Барро почувствовал, что может вернуться к разговорам о будущем.

Андрэ лукаво улыбнулся своим гостям: у него был приготовлен для них сюрприз.

— Я думаю, на уик-энд нам всем необходимо выбраться из Парижа, — сказал он после десерта. — Намело довольно много снега, и для нас будет готов загородный дом.

Все были в восторге. Покушение оставило глубокий след, и возможность как-то освободиться от этой тяжести казалась настоящей находкой. Колби присоединилась ко всеобщему обсуждению, ни намеком не выдавая своего секрета. Она уезжала на рассвете, и в ее сумочке лежал маршрут, продуманный Мэрроу до последней детали и врученный ей этим же вечером перед обедом.

— Я верю, что поступаю правильно, поощряя ваш план, — грустно произнес полковник.

— Вы видите, Нэвил не интересуется мной и никогда не интересовался, — сказала Колби, беря его за руку. — Я выполню свой долг и подарю ему наследника, а затем мы будем жить как незнакомцы. Таково наше взаимное желание.

Про себя Мэрроу считал, что его кузен — дурак, но был слишком стар и добродушен, чтобы сообщать ему об этом. Если бы он увидел хотя бы один знак внимания со стороны Нэвила, то немедленно отказался бы помогать Колби, даже невзирая на то, что подготовка плана побега зашла так далеко. Но он видел лишь холодную корректность,

В отличие от большинства мужчин своего времени Шеррод Мэрроу не считал, что женщина — это рабыня, которую можно возносить или ниспровергать по желанию, независимо от того, что диктуют современные нравы. Он видел слишком много неоправданной грубости, физической и духовной, как в своем Лондоне, так и здесь, во Франции, и обрывал всяческие отношения с мужчинами, унижавшими женщин. Он смеялся, когда слышал разговоры о легком покладистом нраве своей жены. В действительности она была восхитительным тираном и помыкала мужем и прислугой.

Мэрроу вздохнул. Чем старше он становился, тем лучше понимал, что знает о мире и человеческой натуре гораздо меньше, чем ему кажется. При всем при том ему нравилось делать для людей добрые дела — наподобие того плана, который он разработал для Колби.

Его дворецкий будет сопровождать ее до Кале и проследит за тем, чтобы она благополучно погрузилась на борт корабля, отправляющегося в Дувр.

…Колби сбежала к себе в спальню задолго до того, как закончился вечер.

— Завтра утром, на рассвете, мы уезжаем в Лондон, — сказала она Айлин. — Упакуй только то, что необходимо в дороге.

Услышав, что придется оставить так много прекрасной одежды, девушка пришла в ужас, однако холодный тон Колби свидетельствовал о бесполезности споров.

— Айлин, я не собираюсь обсуждать это с тобой, — предупредила она, и служанка смирилась. — Если хочешь, можешь оставаться здесь до тех пор, пока лорд не вернется домой.

— Мне потребуется час на сборы, мадам, — сказала девушка, принимаясь за работу.

Колби улыбнулась, чтобы немного успокоить Айлин, на лице которой все еще сохранялось обиженное выражение. Да, для этого путешествия Колби потребуется все ее мужество. По правде говоря, она не вполне была уверена, что поступает разумно и что у нее достаточно веские основания для этого побега. Однако теперь уже глупо думать о чем-либо, что могло бы ослабить ее решимость.

— Моя семья нуждается во мне, — мягко произнесла Колби, стараясь успокоить девушку и при этом убеждая саму себя. — Я слишком долго была в отъезде.

Айлин улыбнулась, чувствуя облегчение от того, что ее хозяйка больше не сердится.

В молчании они вместе принялись за дело и быстро закончили сборы. Однако неукротимая Айлин не могла удержаться от того, чтобы потихоньку не упаковать несколько изумительных туалетов, сшитых для Колби парижскими портными.

Сама же Колби оставалась непреклонной. Она никогда не простила бы себе, если бы взяла что-нибудь сверх того, что было ей абсолютно необходимо. А ей нужны были лишь несколько сувениров, как напоминания о медовом месяце и безграничной щедрости Нэвила.

Они как раз закончили свой труд, когда услышали голоса Нэвила и его слуги в гардеробной.

— Иди, упакуй свои вещи и приходи сюда завтра в пять, — сказала Колби, выгоняя Девушку из комнаты. — И ни с кем не разговаривай.

Облачившись в ночную рубашку, она забралась в постель, захватив с собой бювар, поспешно набросала пару писем и задула свечу.

Чувствуя усталость и опустошенность, она без сна лежала на подушках, пытаясь отвлечься от шума в соседней комнате и от человека, который его производил.

Казалось, минула вечность с тех пор, как Нэвил последний раз приходил к ней, но тоска по его ласкам не только не ослабевала, а, напротив, становилась все сильнее. Что бы она ни говорила себе, это нисколько не уменьшало ее боль и ее желание. Она как священную реликвию хранила в памяти каждый проведенный вместе миг и, как ни старалась, была не в состоянии выбросить все это из головы. Нэвил стал для нее чем-то вроде лихорадки, и чем больше она злилась на то, что он имеет над нею такую власть, тем больше понимала, что не в силах излечиться.

«Я никогда не перестану бороться с ним. Все изменится, как только я вновь обрету благоразумие Англии и Броули. Я погружусь в работу и не буду больше думать ни о чем. Это мой долг». Она закрыла глаза руками, пытаясь сдержать жгучие слезы, ставшие последнее время ежевечерней прелюдией ко сну и забвению.

Дверь открылась, и луч света упал на кровать. Колби затаила дыхание, пытаясь справиться с жаром, поднимавшимся изнутри и готовым заставить ее нарушить все обещания, которые она себе дала.

Колби не была уверена, что даже силы воли всего мира ей хватило бы на то, чтобы отказать ему в эту последнюю ночь. Она ждала. Свет погас так же внезапно, как и появился. Более всего на свете Колби хотелось помириться с ним. Конечно, она могла бы быть более сговорчивой, но Нэвил знает, что это не относится к числу ее талантов. Господи, какая она несчастная!