— Париса! Я идиотка! — Я влетела на кухню, едва дыша — торопилась, пока меня кто-нибудь не захотел остановить. — А ты где?
— Да тут я, — она на мгновение показалась из каморки вся перепачканная в муке и вернулась к своему занятию. — Мышь дыру в мешке прогрызла, убираюсь вот. Мне Лея передала, что случилось. Дело, конечно, дрянь, но ничего! Выпутаемся, моя хорошая! — весело пролепетала женщина.
А я вот не разделяла её оптимизма.
— Да не в этом дело, — перебила Парису. — Тут кое-что похуже!
— Похуже? — Париса вышла на кухню, наспех вытерла руки и лицо о фартук и поставила чайник на тлеющие в печи угли. — Сейчас чайку сделаю, а ты давай, голуба моя, присаживайся и рассказывай, что уже стряслось?
— С чего бы начать… — я призадумалась, опуская пятую точку на тонкую скамью у стола. — Мозгов у меня нет, вот с чего! Я Хельвдана сильно обидела, наговорила лишнего, по лицу ещё ударила…
— Ты что сделала? Ударила? — Париса резко бросила занятие чаем и повернулась ко мне, брови её устремились вверх.
Ещё немного и того, гляди, пределы головы покинут.
А мне так паршиво стало. Огонь стыда прокатился от пят до самой макушки. И, хоть в голосе женщины не было укора, а только искреннее удивление, мне хотелось забраться под стол и просидеть там до конца дней своих.
— Я знаю, я тупица. Я не разобралась как следует, сразу обвинила, а потом он… он… — воспоминания о поцелуе замелькали перед глазами, сердце гулко забилось о рёбра, щёки моментально вспыхнули.
Я закрыла лицо руками, но это не помогло. Казалось, что я вся пылаю ярким алым цветом и сливаюсь с клятым платьем.
— Да что, в конце концов, произошло? — женщина не выдержала, села рядом и силой оттянула мои руки от лица, чтобы взглянуть в глаза.
— Я подумала, что это он сдал меня Калантиэлю. В тот момент я не нашла другого объяснения происходящему.
Я рассказала Парисе о реакции де-Мирта, об ужине у Императора и о том, что произошло уже после в комнате. Париса молча и очень вдумчиво выслушивала, иногда лишь коротко кивая.
— Ясно, моя хорошая. Нервы у тебя сейчас не в порядке, потому что свалилось на твою головушку слишком много. Гораздо больше, чем она может переварить за раз. — Париса мягко сжала мои ладони, и враз стало легче, отступило то титаническое напряжение, отступил страх, что меня осудят и я останусь одна в замке, одна против всех.
— Я думала, ты ругать меня будешь, — неловко заёрзала на скамье.
— Да за что же? Что ты влюбилась, и в голове каша? А-ха-ха-ха! — раскатистый смех разошёлся по помещению. — Ну, насмешила! Да оно ж всегда так поначалу. Чем быстрее перестанешь сопротивляться своим чувствам, тем быстрее пройдет «кисель вместо мозгов», — она ободряюще улыбнулась и погладила по руке.
Вода в чайнике активно забурлила, брызги шумно тушили угли. Кухарка наспех набросала трав в деревянные чашки, залила кипятком и вернулась на своё место с горячими напитками.
— Вот что, голуба. Значит, раз у тебя не сложилось доверие к Хельвдану за время вашего общения, я расскажу тебе о нём маленько. Хельвдан бы никогда не сдал тебя нашему Императору. Когда он был маленьким, то был единственным, кто дружил с Калантиэлем, но это не уберегло его от беды. Почивший в бою император Болдуил де-Сурт — отец нашего, прости Светлый Боже, Калантиэля — к старости лет умом тронулся, всё ему мерещились заговорщики и предатели. Отец и мать Хельвдана были близки к власти. Отец — правая рука императора, и мать, как его жена, тоже была много где задействована в делах империи, хоть и больше в «женских», но в совете участвовала. И вот старому императору показалось, что они решили его свергнуть. Ну, и… казнил он их, прямо у их маленького сына на глазах, а Хельвдана оставил жить только потому, что Калантиэль слёзно выпрашивал. Старший де-Сурт сына очень любил, баловал, не мог оставить без единственного друга, с которым тот мог общаться. Казалось бы, Хельвдан должен чтить и любить нашего Повелителя за спасение, но… — она сделала глоток чая. — Но проблема в том, что Калантиэль уже сейчас смахивает на отца, и Хельвдану очень не нравится, что происходит и в голове Императора, и в Иллемане из-за его выкидонов. Он не может в открытую выступать против, но с позиции друга и верного помощника может контролировать и направлять его, хотя бы пока тот прислушивается и поддаётся. Он уже давно не питает к этому паршивцу тёплых чувств.
— Выходит, он просто привязан к нему из-за чувства долга? Чтобы не дать натворить дел…
— Да, и чтобы чтить память о родителях. Он не забыл, он очень хорошо помнит. И ждёт подходящего времени, чтобы поквитаться за их бессмысленную смерть. Они ж и правда ничего дурного не замышляли и старались для блага нашей империи. На редкость порядочные люди у власти, да и просто как люди, и Хельвдан весь в них. Так что, девочка моя, не думай о нём плохо.
Теперь я чувствовала себя ещё большей дурой.
— Как мне теперь в глаза ему смотреть, Париса? После всего, что я натворила, его не отвернуло от меня, он даже не злился особо, признался в чувствах, целовал, утешал…
А лучше бы разозлился и послал меня куда подальше. Осознание силы боли, которую я ему причинила, тяжёлым камнем упало на плечи.
— Ох, Мира, — Париса сжала кружку в руках, посмотрела в тёмный омут отвара. — Он влюбился в тебя, сильно. Вижу по глазам. И раз так уж получилось, то чувства его вряд ли что поменяет. Он может разозлиться, внешне быть холодным и отстранённым, но не перестанет оберегать и беспокоиться. Вот уже… И что мне с вами двумя делать?
— А как же Лея?
— А что Лея?
— Ну, она же любит его. И невеста всё-таки.
— А он любит тебя, а ты любишь его. И что теперь, нам всем отречься от чувств, чтобы в мире не пострадала ни одна Лея? — Париса хмыкнула. — Переживёт! Но пока что ей об этом знать не обязательно.
В комнату я возвращалась с полным раздраем в душе. Вот, что имела в виду Париса, когда говорила, что мы с ним похожи. Он тоже рано лишился родителей и ищет справедливости. И поступает всегда по совести. А ещё держит на своих плечах так много ответственности. И я добавляю ему только больше проблем. Потому что… влюблён… в меня. Не может не быть рядом… Как в это поверить? Как осознать, что это действительно происходит со мной? И как успокоить неугомонную совесть, что бьёт по голове молотком каждый раз, когда я смею думать о Хельвдане, как о своём мужчине? Париса, как всегда, права — мне нужно просто принять чувства как факт и перестать выносить мозги и себе, и ему. В конце концов, переживания не помогают решить проблемы, а только увеличивают их количество.
— О! Здравствуй, Мирана… верно? — навстречу из-за угла выплыла молодая высокая брюнетка, прерывая размышления.
Её наряд мало чем отличался от первоначального варианта моего платья, подаренного Калантиэлем, и совсем не оставлял места для фантазии. Стало быть, наложница. И что же ей надо от меня?
— Да что ты такая перепуганная? Просто хочу познакомиться с новенькой и помочь влиться в коллектив. Я — Шайла, первая и главная наложница Повелителя, — пропела она нежно. — Его Величество в основном проводит вечера со мной, но, если будешь себя хорошо проявлять, замолвлю за тебя словечко — будешь попадать к нему чаще остальных в дни, когда я сама не могу.
— А с чего тебе со мной знакомиться? Я не наложница вообще-то, — буркнула недовольно.
Меня что, уже весь замок прописал в куртизанки для этого сноба патлатого⁈
— Вот как? Только прибыла, а уже поставила себя выше всех?
Сил спорить у меня совершенно не было. Буду ещё каждому встречному доказывать что-то! Один раз сказала, что не наложница, если человек не поверил — это его проблема! Не моя!
— Не строй иллюзий! Знаешь, сколько у нас таких было, которые думали, что особенные, что с ними Калантиэль изменится, остепенится. Ха! И где они все? Это я первой приняла его суть, за что он меня и ценит. Я поняла его, смотрю на мир так же, как и он, поэтому стала первой среди всех…
Дослушивать этот бред не стала, молча пошла дальше под недовольные причитания Шайлы. И только плюхнувшись на мягкие перины в своей комнате смогла вздохнуть с облегчением. Наконец-то, кошмарный день позади, хвала богам.