Подарок для Императора. Меж двух огней

25

Хельвдан

— Ну и какого чёрта, де-Мирт? — Калантиэль негодовал. — Как это понимать?

Он стоял, опираясь на стол двумя руками, и просто таки пылал яростью. Глаза налились неестественной краснотой, отчего можно было подумать, что он не спал месяц, хотя бессонной была лишь одна ночь. Можно его понять. Я бы так же злился, попади в мой дворец наёмный убийца, который пришёл по мою душу.

— Я не снимаю с себя ответственность. Мы расследу…

— Меня! Могли! Убить! — выкрикнул, жёстко перебив меня. — Ты это понимаешь? Если бы Мирана за каким-то чёртом не попёрлась на тот клятый Тёмным Богом балкон, я был бы уже мёртв, твою мать!

— Никто не умер, а Мирана поправится, — говорил твёрдо, но внутри разрывало от злости. Я допустил, что под удар попала Мира, а не Калантиэль. От его смерти я бы вряд ли так расстроился, как от ранения моей девочки. На сердце накатывала ледяная волна при каждой мысли о чудовищном происшествии. — Я найду откуда растут ноги, и больше эта ошибка не повторится. За ночь мои люди прочесали весь дворец, вся прислуга опрошена, все гости отправлены в город в постоялые дворы, убийца мёртв, и я найду след.

— Что происходит? — Калантиэль плюхнулся в кожаное кресло и заговорил уже более спокойно. — Что, мой друг любезный, с тобой происходит?

— Мы все люди, Кал, каждый может ошибиться. Моя ошибка была серьёзной, но я ещё имею шанс её исправить.

— Не-е-ет. Я о причинах спрашиваю. Что заставляет тебя так отвлекаться? Неужели разрыв долгожданной помолвки пошатнул твою хвалёную непоколебимость? За что же ты так с бедной девочкой? А? Может дело в том, что появилась другая? А почему я об этом не знаю? Почему твои душевные терзания мешают твоей работе⁈ Почему ты не можешь поговорить об этом со мной? Как прежде. Или… Постой… Я сам отвечу, — он вскочил с кресла, нервно дёрнул бровью и вышел из-за стола. — Конечно! Объект твоей страсти ночует в покоях фаворитки? Тех самых, лучших, что недалеко от моих. Конечно, ты не можешь рассказать лучшему другу, что желаешь его женщину.

Повисла гнетущая тишина, которую нарушал лишь глухой стук его каблуков о пол.

— Так, значит, мы соперники, дружочек? — Калантиэль расхаживал по кабинету из угла в угол.

— Я отменил помолвку не поэтому, — почти не соврал. — Она изначально была плохой идеей. Просто я понял это только сейчас.

— Я не слеп и не глуп, Хельвдан. Я вижу, как она смотрит на тебя, как ты смотришь на неё, и как она смотрит на меня, — он скривился.

— Ты же не веришь в любовь.

— Не верю, — но раздражение в интонации и в каждом жесте говорило обратное.

— Зато я верю. И влюбился. Ещё задолго до прибытия во дворец. И стоит помнить, Кал, что она — не рабыня, нельзя её заставить быть твоим развлечением. Ты имеешь на неё столько же прав, сколько и я, и ты это сам прекрасно знаешь, — знаешь, иначе бы не стал ей подыгрывать и взял бы сразу, даже силой, если бы понадобилось. Но закон — есть закон, против него и ты не попрёшь, дорогой друг.

Как же захотелось врезать ему от всей души при мысли, что он мог бы её принуждать. Смыть кровью с лица самодовольство и спесь. Но нет, нужно держать себя в руках.

— Может, ты и прав, но у меня привилегий поболее будет, я могу предложить ей большее. Я красив, богат, у меня безграничная власть, я могу дать ей абсолютно всё, чего ей захочется! Да зачем ты ей вообще сдался? Что у тебя есть такого, чего нет у меня⁈ — в нём говорили уязвлённая гордость и бессилие. Оказывается, чувствовать превосходство действительно приятно. — Я заставлю её полюбить меня! Она будет моей, де-Мирт! Слышишь? Моей!

— Кал, ты — правитель целой империи, а ведёшь себя как деспотичный ребёнок. Тебе не дают игрушку, и ты тиранишь всех вокруг, чтобы получить её наконец. Только это так не работает! Когда ты уже поймешь?

— Не смей! Так! Со мной! Разговаривать! — он резко обернулся, обжигая яростным взглядом. Почти ненавидящим.

— Я сейчас говорю как твой друг, а не как подчинённый. Твой единственный друг. Потому что только я смог вынести твой тяжёлый характер. Ты всегда был таким. Не помнишь? Неужели ты никогда не задумывался, почему другие дети со мной хотели общаться, а с тобой нет? Ты всё тот же ребенок, Калантиэль. Вечно на всех давишь, принуждаешь и ждёшь, что тебя будут любить просто так. Но принуждение вызывает только обратную реакцию.

— Заткнись! — он прижал уши руками.

— Не заткнусь.

— Заткнись… — его голос потух и стал совсем тихим.

— Кому, как не мне, открыть тебе глаза на правду. Ты — тиран. Может быть, в государственных делах это и хорошо в какой-то мере, но это уничтожает хорошее отношение к тебе, как к человеку. Ты взошёл на престол слишком молодым и неопытным. Тяжело выноси́ть этот груз, я понимаю. На публике ты всегда уверен в себе, всегда себя контролируешь, но я знаю правду, что за закрытой дверью ты ломаешься. Тебе стоит пересмотреть отношение к себе и к людям, которые тебя окружают.

Калантиэль подвис. Он нервно заламывал пальцы и смотрел сквозь пространство. Я даже сразу не заметил, как его лицо стало влажным. Мокрые дорожки прочертили путь от глаз к гладкому острому подбородку. В один миг грозный правитель превратился в того маленького мальчика, которого все сторонились, который сидел в саду под ивой, скрытый в её длинных ветвях, и плакал. Его отвергла девочка. Он лишь хотел поиграть с ней, но она предпочла «гадкого хулигана». Это была наша первая встреча, он смог мне довериться, не убежал, поделился со мной своей горечью. Я сыграл очень грязно, надавив на одну из самых болезненных для него точек, но нужно было напомнить, кто он на самом деле. Он заигрывается, теряя рассудок. Слишком рано его несёт по наклонной.

— Ты мне всё ещё друг? — внезапно хриплым голосом отозвался Калантиэль.

Сердце обожгло льдом. Именно эту фразу Болдуил де-Сурт сказал моему отцу перед тем, как принял решение о казни. Этот поступок Калантиэля был ещё подлее моего напоминания о детстве. Детские обиды ни в какое сравнение не идут со смертью родителей. Невиновных родителей. Я перестал чувствовать твердь под ногами, шквал ненависти объял с головой.

— А ты? Ты так сильно хочешь, чтобы я примкнул к тем мальчишкам, которые отвернулись от тебя из-за твоего скверного характера? Ты так упорно к этому стремишься, Кал. Хотя я всегда был рядом с тобой, что бы ты не вытворял. Я всегда давал тебе шанс. Столько шансов, сколько потребовалось, чтобы ты понял свою ошибку и исправил её. Так тебе ли во мне сомневаться⁈

Я сделал глубокий вдох и глубокий выдох, чтобы немного остыть.

— Просто перестань так давить. Люди не обязаны хотеть с тобой общаться. Тебе тоже нужно заслуживать их доверие и расположение. Дай ей свободу и право выбора. Она оценит.

— Она выберет тебя! — в голосе Калантиэля снова зарождалось тревожное раздражение.

— Ты не можешь этого знать. Не нам решать.

И я ушёл. Просто ушёл, оставив его наедине с новыми мыслями. Не было сил больше выносить напряжение, царившее в комнате. Не то, чтобы я сильно хотел, чтобы у Калантиэля получилось наладить общение с Мирой, но, если он будет продолжать вести себя как капризное дитя по отношению к ней, у нас с ней никогда ничего не получится. И он, зацикливаясь на ней, будет только больше тонуть в своём недуге. Сможет ли Калантиэль вообще выстоять против болезни своего отца? Он сходит с ума. В его мировоззрении происходят перемены в самое неудачное время, когда Беорхия скрыто объявила войну, перекладывая ответственность на нас, когда Иллемана больше всего нуждается в стабильности и твёрдом правлении. Я всегда старался выдерживать золотую середину между личными и государственными делами, но, кажется, что сейчас это уже невозможно. Как бы самому выдержать и не свихнуться.

То, как привычный порядок вещей рушился — однозначно пугало. Но изменения рано или поздно всё равно бы произошли. Остается лишь подстраиваться и придумывать лучшие варианты ходов, чтобы выплыть из этого бурного потока. Куда же он нас несёт? Куда?..

Я шёл к кабинету. Безумно хотелось бросить все дела и бежать в покои Миры, но сначала — раздать поручения. Вэн стоял у двери, неловко переминаясь с ноги на ногу, и старательно избегал зрительного контакта. Мне бы хотелось его обвинить и сбросить гнев, накопившийся за последние сутки, но он ведь не виноват.

— Господин де-Мирт, — тихо отозвался парень.

— Слушаю тебя, — нужно постараться не грубить, он не виноват. Не виноват!

Открыл дверь ключом и пригласил Вэна войти в кабинет вместе со мной. Лишних ушей нам не надо, а их после инцидента развелось. Ох уж это людское любопытство.

— Господин де-Мирт. Я… Я… Мне так жаль, — бедный, пожирал себя чувством вины.

— Вэн, — шумно втянул воздух. — Ты не должен себя винить, — как же трудно давались эти слова.

Так хотелось сказать вместо них: «Ты должен был её защитить! Любой ценой!». Но это неправильно.

— Нет! Это я потянул её на тот чёртов балкон! — парень уже начал распаляться. — Я должен был убедиться в безопасности, а потом уже пропускать её.

— Отставить, боец! — тот сразу вытянулся по струнке и замолчал. — Ты не знал. Никто не знал, что там мог быть убийца. Это моя оплошность. И только моя. За безопасность отвечаю я, в конце концов.

— Но…

— Никаких «но». Однако, если ты хочешь избавить себя от мук совести, можешь мне помочь.

— Я хотел попросить… — я вопросительно вскинул бровь, и он продолжил. — Я хотел бы выполнить просьбу Миры и доставить лично письмо её сестре. Если это возможно, я бы был благодарен за небольшие выходные. Я очень хочу сделать это, для неё. И могу ещё по вашим поручениям съездить куда нужно.

— Если тебе это поможет, я подпишу увольнительные раньше. Съезди, отдохни немного. Тебе не помешает. Только, чтобы никто не знал о её ранении, ясно?

Парень энергично закивал. Молодец, Хельвдан, не сорвался, даже смог порадовать юнца. Незачем ему, молодому, носить в душе такое бремя вины.

— Никто не узнает, клянусь честью воина! И спасибо Вам. Вы так много сделали для меня, и даёте мне второй шанс, хотя я вас подвёл. Я очень благодарен судьбе, что служу у Вас, — он стукнул себя кулаком в области сердца и коротко поклонился. Славный парень растёт.

— Постой, Вэн, — остановил его раньше, чем тот покинул комнату. — Прежде, чем ты пойдёшь собирать вещи, нужно разнести распоряжения начальнику личной императорской стражи, тюремщику, капитану Дарвэну и в городскую гвардию.

— Слушаюсь!

Я быстро собрал и заполнил нужные бумаги, подписал, проставил печати и вручил стопку Вэну. Теперь к Мире!

Я вошёл в её комнату с обжигающим страхом в горле. Она лежала под одеялом, бледная, морщилась от солнца, падающего прямо на лицо. Натянутые нервы гулко отзывались на каждый её вздох. Как хорошо, что стрела не задела органы, и яд не успел распространиться. Иначе тебя бы уже не было со мной, милая… Слава Светлому Богу, что ты жива, что ты поправишься.