Я сижу в кафе, где уже витает дух Рождества: под деревянным потолком парят бумажные ангелы. Они приходят в движение каждый раз, когда открывается или закрывается входная дверь. На подоконниках – снег из крошева пенопласта, еловые ветки и свечи с искусственными огоньками. Если бы я не надела линзы, огоньки казались бы мне настоящими.
Зима ощущается только здесь, в кафе. А за окном, скорее, поздняя осень: серо, влажно, кое-где в золотистом свете фонарей блестят островки пожухлой травы.
Впервые за последнюю неделю я вышла из дома – если не считать двух походов в ближайшую мастерскую по ремонту мобильных телефонов.
Неделя – чтобы придти в себя после встречи с пижоном и знакомства по интернету.
Будем считать это инкубационным периодом.
Заражения не произошло. Обошлось без последствий.
И все же, сегодня перед ночной прогулкой я чувствовала себя болезненно: прислушивалась к себе, но не ощущала той легкости, с которой раньше выходила на улицу. Только здесь, в полутьме кафе, ко мне вернулась уверенность.
Я наблюдаю за парой, которая пришла после меня. Они заняли столик в глубине зала, за колонной. Мне пришлось пересесть, чтобы зеркало на стене отражало их обоих.
Девушка-дюймовочка и мужчина, похожий на медведя. Их кофе остывает, ее грушевый штрудель нетронут.
Они не касаются друг друга. Голоса приглушены, хотя в кафе шумно.
Они ведут себя, как друзья. Но я вижу лицо девушки – и тут меня не провести. Она не отводит от мужчины взгляда, даже когда за соседним столиком выстреливает бутылка шампанского.
Я ошиблась. Они касаются друг друга. Взглядами.
Даже не касаются, а вообще черт знает, чем занимаются этими взглядами – у меня на виду! А считается, что нехорошо подглядывать.
И все же мне скучно: я знаю, что будет дальше. Экран телефона, который лежит у нее под рукой, вспыхнет. Девушка ответит на вызов – и тогда уж точно отведет взгляд. После короткого разговора парень встанет, вместо поцелуя коснется ее ладони пальцами – легко, мимолетно. Он уйдет, и придет другой мужчина. Обнимет ее по-хозяйски, чмокнет в щеку. И больше не будет взгляда одного на двоих. Голоса зазвучат громче.
Любовный треугольник.
Я так часто натыкаюсь на эти треугольники, что они набили оскомину. Вот поэтому брюнетка за барной стойкой не выходит у меня из головы. Там что-то другое…
Сначала я просто фиксирую в сознании: мимо окна прошла молодая женщина в расстегнутом пальто. И только потом понимаю, что именно я увидела.
Бросаю на блюдце мелочь, хватаю куртку – и выскакиваю из кафе. Затем, уже медленно, на ходу натягивая варежки, следую за женщиной.
Теперь у меня есть время подумать. И осознать, что я снова нарушаю свои правила. Обычно я наблюдаю за людьми с помощью стекол и зеркал, в полумраке помещения, ничем себя не выдавая. А сейчас я преследую женщину на улице, в незнакомом районе.
Стараюсь держаться поближе к стенам. То замираю у киоска «Союзпечати», то присаживаюсь на скамейку у автобусной остановки. Но могла бы обойтись и без этих маневров: она не оглядывается. Ей все равно, кто идет следом. Похоже, ей вообще – все равно.
Она без шапки, влажные каштановые волосы прижаты воротом пальто, несколько прядей выбились и липнут к лицу. На них опускаются и не тают снежинки.
Если она обернется – я увижу ее пустой взгляд.
Но она не оборачивается даже на вопль ребенка в паре метров от нас.
Машинально ступает на проезжую часть, когда загорается зеленый свет, – и едва не попадает под колеса машины! У меня дыхание перехватывает.
Она замирает, рассеянно оглядывается – и тогда я вижу необычный цвет ее глаз. Один – серый, другой – серый пополам с зеленым.
Какое-то время моя незнакомка стоит на проезжей части. Люди походят мимо, задевая кто плечом, кто сумкой. Затем волна пешеходов подхватывает женщину и выбрасывает ее на другую сторону дороги.
Незнакомка дышит в ладони, пытается шевелить замерзшими пальцами. Я ускоряю шаг, чтобы, вопреки правилам, предложить ей свои варежки. Но она словно улавливает мои мысли. Достает из карманов перчатки. Кожаные, черные. Мужские. Надевает их. Потом снимает – и снова прячет в карман.
Я дрожу, будто зимняя куртка согревает меня не лучше ее распахнутого пальто, – но не от холода. Я взволнована тем, что вижу.
Мужские перчатки – значит, в ее истории замешан мужчина. Видимо, недавно случилось что-то катастрофическое, раз незнакомка вышла зимой на улицу с мокрыми волосами. Я чувствую любовный флер, сложность и необратимость выбора. Но больше – ничего. Куда она идет? Откуда? Каким будет ее следующий шаг?
Мы углубляемся в район частного сектора. Фонари горят через один. Тихо, безветренно. Тусклым пятном по небу тащится полная луна.
Женщина сворачивает на другую улицу, чуть замедляет шаг. Похоже, мы уже близко. Мое волнение усиливается. Потому что скоро я получу ответы на часть вопросов. А еще потому, что я ощущаю в воздухе напряжение – как предчувствие.
Ночь сгущается, но черные ветви яблонь по-прежнему темнее неба. Порывом налетает ветер – и также внезапно стихает. Где-то впереди прорезает тишину собачий вой.
Незнакомка сворачивает в переулок. Я едва дохожу до угла, как меня окатывает светом фар. Темнота вспыхивает синими и красными огнями проблесковых маячков.
Полиция!
Я вжимаюсь в сетчатый забор, но все равно остаюсь на виду. Ослепленная, пячусь, прощупывая металлическую сетку. Когда она проваливается под моими пальцами, я опускаюсь на четвереньки и через дыру протискиваюсь во двор то ли склада, то ли завода.
Под коленями чавкает грязь – ну и черт с ней. Вскакиваю и вдоль забора бегу вперед, туда, где сетку сменяют деревянные штакетины. На ходу отмечаю, что постройка, кажется, заброшена: кругом строительный мусор, стекло в одном из окон выбито, из земли торчат куски арматуры.
Еще рывок – и вот я уже в безопасности. Пытаясь совладать с дыханием, иду вдоль забора, припадая то к одной щели, то к другой, но толком не вижу ничего, кроме отблеска маячков.
Полиция ведь не за мной, верно? Это просто совпадение.
Но мне приходится крепко зажмуриться, чтобы хотя бы немного успокоиться и сосредоточиться.
Наверняка, совпадение.
А если нет?
Я же шла за этой женщиной. А вдруг за ней следил кто-то еще? А вдруг я стала свидетельницей чего-то противозаконного? Я не заметила ничего плохого, но это не значит, что плохое не происходило. Вдруг я увидела что-то, чего не осознала? Обман. Кражу. Убийство. Не сейчас, так раньше.
Когда вернусь домой, просмотрю ленту моих постов. Подумаю, где я могла попасться. Надо быть внимательнее. Надо соблюдать правила!
…Что они там делают? О чем говорят? Не разобрать.
Зато я отчетливо разбираю собачий рык позади меня.
Медленно оборачиваюсь.
И вижу, как на крыше подсобки, на фоне луны, здоровая, будто волк, а не собака, энергично виляет хвостом овчарка.
В фильмах в таких ситуациях говорят: «Спокойно… Тише…», – что-то в этом роде. Но я, наверняка, не смогла бы этого произнести, даже без дефекта речи: от страха пересохло в горле.
Я не успею выскочить через дыру в сетке.
Да и пес может броситься на улицу вслед за мной.
Лучше оставаться на месте и молиться, чтобы собака потеряла ко мне интерес.
Но когда овчарка, залаяв, бросилась ко мне, тело среагировало быстрее, чем мозг, – и я рванула к окну с выбитым стеклом.
Нога на выступе.
Прыжок, похожий на бросок.
И вот я уже лежу животом на подоконнике, на мелких зубьях торчащих осколков. Втягиваю свое тело в проем окна, слыша треск ткани своей куртки. А через секунду – падаю в пропасть. Хотя нет, не в пропасть. Просто время растянулось: ожидала, что пол будет выше, а пролетела метра полтора.
Медленно поднимаюсь, с меня ссыпаются осколки стекла. Стекло под ногами. Стекло в моей ладони – торчит крохотным лезвием. Вынимаю его и прикусываю ранку. Куртка на животе разодрана в клочья, будто меня исполосовал ножом маньяк. Судорожно расстегиваю куртку – нет, я целая. И почти невредимая – только плечо гудит.
Собака все еще под окном: слышу возню и рычание. Выглядываю в окно – и тот час же отступаю. Да, там овчарка. И еще три или четыре собаки! Заметив меня, они разом бросаются к стене, рыча и лая, будто науськанные на добычу.
Лай гулким эхом отскакивает от стен и отзывается в солнечном сплетении. Прикрываю глаза – и вижу раскрытые пасти и обнаженные клыки.
Хорошо, что собаки под окном, а не здесь, со мной.
Включаю фонарь на мобильном телефоне. Надо убедиться, что я здесь одна. Свет фонарика прыгает так хаотично, что я не успеваю заметить картинку. Выдыхаю. Сжимаю телефон обеими руками. Свет застывает пятном на стене.
Похоже на недостроенный цех. Один этаж, лестница в подвал. На стене – прямоугольник, высвеченный луной, – будто повернутый боком киноэкран. У стены – деревянные леса, потемневшие, наверняка, прогнившие. Бетонные стены, бетонный пол. Эхо четко повторяет звук моих шагов, и от этого кажется, будто в доме есть кто-то еще.
Что-то не так.
Я оглядываюсь, вожу фонариком по сторонам – и осознаю: меня настораживает не то, что я вижу, а то, что я слышу. Вернее, то, чего я не слышу, – собачьего лая. Собак больше нет под окном.
Это хорошо или плохо?
Прислушиваюсь.
Я так хочу услышать лай на улице, что не сразу улавливаю шум в здании: точно камни перекатываются под ногами.
Или под лапами.
Свечу фонариком на лестницу, ведущую в подвал, – и, краем глаза замечаю, как по прямоугольнику света на стене скользят огромные мохнатые тени.
Я не оставляю себе ни секунды, чтобы понять, как близко находятся собаки. На одном дыхании несусь к лесам и взлетаю на них. Лай, умноженный эхом, такой громкий, что я зажимаю уши.
Сижу на досках, точно курица на насесте. Мне то жутко холодно, то к щекам приливает жар.
Как же я вляпалась…
Ну как же я так вляпалась?!
Хуже будет только, если я уроню телефон.
Еще крепче прижимаю его к груди. Если уроню – все, можно прыгать следом. Я даже до утра здесь не протяну: или замерзну, или свалюсь с насеста – леса скрипят и покачиваются, кажется, от каждого моего вдоха.
Я даже не могу позвать кого-то на помощь – и все же пытаюсь кричать, но из-за лая собак не слышу даже сама себя.
Глаза начинает резать от слез.
Я трясу головой, приводя себя в чувство.
Ничего непоправимого еще не произошло. Но может произойти. Точно произойдет, если я не уберусь отсюда. А сама я не выберусь. И крайне маловероятно, что здесь окажется хозяин своры собак без ошейников.
Итак…
Я отлепляю телефон от груди и включаю экран.
Кому я могу позвонить?..
Смотрю на телефон – и мне становится по-настоящему горько, когда я осознаю очень простую вещь: мне некого попросить о помощи. Во всем городе нет ни одного человека, которому я могла бы позвонить или написать сообщение. Разве что Лейла, но она сейчас в Стокгольме. Попросить ее попросить кого-то из своих знакомых? Ночью?
Тогда полиция? Не лучший выход при моем хобби.
Служба спасения? Возможно.
Только как объяснить им, что со мной произошло, и где меня искать? Как их заставить меня выслушать? Может, отправить сообщение или и-мейл? Как быстро они среагируют? Хотя бы попробую...
Я набираю в строке поиска «служба спасения». Но не отправляю запрос.
Есть один человек, который может помочь.
Ищу в Яндексе название бара. Нахожу номер телефона. Через три гудка трубку поднимает администратор. Я делаю глубокий вдох и вся выкладываюсь в единственном слове:
– Шшустрый!
То, что происходит дальше, вполне уравновешивает чашу весов: мне, наконец, везет. Во-первых, администратор меня понимает. С первого раза. Во-вторых, пижон, как и обещал, находится в баре. В-третьих, он догадывается (надо полагать, по моим всхлипам), что я попала в беду, – еще до объяснений, которые дались бы мне с трудом. В-четвертых, ему оказывается не все равно.
Последний пункт – мое главное везение. Ни иронии, ни подтрунивая, ни долгих размышлений. После ленивого «Слушаю…» и моего молчаливого ответа его голос становится твердым и резким.
Пижон спрашивает, могу ли я объяснить ему все сообщением. Я киваю. Спохватываюсь, и мычу что-то, похожее на «да». Он диктует номер. Я пишу подробное сообщение, рискуя в любой момент свалиться с насеста. Отвечаю на несколько его вопросов.
Потом просто сижу и жду, ощущая, как от холода теряется чувствительность пальцев. Боюсь пошевелиться, чтобы не рухнуть к собакам, которые нарезают круги вокруг лесов, будто акулы вокруг шлюпки.
Проходит около получаса, прежде чем на улице раздается шум двигателя и полосой пролегает свет фар. Судя по звуку, к забору подкатывает машина покрупнее легковушки. Возможно, микроавтобус. Потом я слышу мужские голоса. Собаки бросаются на звук – и у меня, наконец, отлегает от сердца.
Я слышу возню на улице, окрики мужчин, собачий лай, визг. Потом все стихает.
Машина трогается.
Шум двигателя становится тише, пока не смолкает.
А затем в тишине раздаются медленные, четкие шаги.
Пижон. Еще более пижонистый, чем раньше: к черному пальто, кашне и начищенным до блеска ботинкам добавилась шляпа.
Я хочу пошутить, что следующим этапом будет трость и пенсне, но передумываю – еще до того, как понимаю, что не осилю такую длинную шутку.
Что тут сказать – я рада его видеть.
Пижон останавливается напротив меня, задирает голову. Темно так, что я не различаю черт его лица, зато четко вижу перчатки на сцепленных спереди руках – на них падает краешек полосы лунного света.
– Итак… курочка, – он делает паузу словно специально для того, чтобы я передумала: нет, я вовсе не рада его видеть. Совершенно не рада. Я бы хотела, чтобы эти леса прямо сейчас свалились на его голову – конечно, если бы на них не сидела я. – Услуга за услугу. Я спас тебя от диких, разъяренных собак, готовых сожрать все, что движется. Теперь ты проследишь для меня за одним человеком.
Собак уже нет, а, значит, нет и рычагов давления на меня. Сдержать свое слово – это не рычаг, когда дело касается жулика. К тому же, технически, я свое слово ему не давала.
– Я… нне сслежу! Я ппод… глядываю!
Он делает шаг вперед – и в лунном свете оказывается его лицо. Глаза у пижона холодные, будто неживые. Сейчас он похож на бандита больше, чем на мелкого жулика. Я невольно отодвигаюсь подальше.
– Ты чувствуешь эту тонкую разницу между словами? – спокойно, до мурашек по коже, произносит он. Киваю. – А я – нет. И мне без разницы, следить ты будешь за ним или подглядывать. Мне нужно знать, что он делает, только и всего. Мужчина. Фотограф. Побываешь у него на вернисаже. Всего два часа – и ты свободна.
– Это... ттак... нне работает.
– А как?
Я устаю от себя самой. Набираю сообщение в записной книжке телефона и поворачиваю к пижону экраном.
– Не вижу.
Ну, конечно. Ложусь животом на доски и протягиваю ему телефон.
«Я не подглядываю за людьми, я подглядываю истории. Если история меня увлекла, мне хочется проверить, верна ли моя фантазия, и тогда я наблюдаю за человеком. Мне нужна история. По-другому это не работает».
Он возвращает мне телефон.
– История – просто оправдание тому, что ты делаешь. А механизм, как у обычной слежки, так что, не заливай.
– А ссам?
– У тебя все получится. Пара часов работы. А при твоем хобби – так и вовсе развлечения.
Я знаю, что от этой услуги мне не отделаться. Я и вправду ему обязана. Очень. Два часа на вернисаже я смогу провести.
– Дддевушка… – я заканчиваю попытку поторговаться вслух и пишу в записной книжке телефона: «Сегодня ночью я следила за девушкой, ее забрала полиция. Узнаешь, кто она такая, – я помогу тебе».
Цепляясь за доску, наклоняюсь ниже и протягиваю ему мобильный.
«Ну соглашайся же!» – мысленно подбадриваю я пижона. Как же мне надоело торчать на этом насесте!
– Договорились, курочка.
Я и бровью не веду, хотя радости во мне, как пузырьков в шампанском.
Жестом требую вернуть мне телефон.
«И еще ты расскажешь мне о брюнетке из бара», – отдаю ему мобильный.
– О той цыпочке с книгой? О ней я ничего тебе не скажу. Спасение от стаи голодных собак плюс информация о преступнице. Моя чаша весов и так перевешивает. Могу еще положить на нее доставку тебя до дома… До арки. Или ты хочешь мне еще что-то предложить?
Поспешно качаю головой. Даже уточнять не хочу, о каком предложении он говорит.
– Значит, договорились.
Киваю. Сажусь на край лесов – и слышу хруст – будто кости ломаются. А на самом деле – доска подо мной. И я вместе с кусками дерева обрушиваюсь на пижона. Вернее, падаю в его руки. Его мгновенная реакция ошеломляет и настораживает.
Несколько секунд я копаюсь взглядом в его глазах. Что это было?! А он и бровью не ведет. Словно каждый день ловит женщин, падающих с лесов.
Все это неспроста. Я чую. Я знаю.
Два часа работы – и он исчезнет из моей жизни. От него точно надо держаться подальше.
– Эй! – выдыхаю я ему в спину.
– Ну чего тебе?
Пижон замирает: кажется, он тоже заметил, как смешно это вышло: он снова откликнулся на «Эй».
– Меня называют Шустрый, – не оборачиваясь, отчеканивает он. – Я тебе не битник из «Мэри Поппинс».
– Шшшуусстрый, – выкатывается у меня изо рта.
Этим все сказано. Я не смогу называть его так.
– Ладно, давай, придумаем что-нибудь покороче, – смиряется он.
– Эй! – я улыбаюсь.
– Я не хочу, чтобы ты меня так называла!
Он что, злится? В самом деле?!
– Эй, – говорю я четко, уже без улыбки. Все. Точка.
Обгоняю его и выхожу на улицу первой.
Я вымотана так, что каждое движение дается с трудом. Но все же нахожу в себе силы доползти до лэптопа, чтобы оставить запись о сегодняшнем дне. Закутанная в махровый халат, с чалмой из полотенца на голове, я забираюсь на стул с ногами. Жду, пока загрузится моя страница в соцсети. Глаза слипаются, мысли слипаются.
Я все еще помню, как волновалась, заходя в свой аккаунт на следующий день после общения с незнакомцем, как мысленно сжималась, набирая пароль. Но, оказалось, зря: блокировка работала. Ни одного сообщения, ни одного комментария.
Тогда, осмелев, я заглянула на страничку Серого. Оказалось, он добавил свое настоящее имя: Сергей Волк. Через день появилась запись о его хобби: строительство мостов и музыка. Потом – дата рождения: 1 декабря. На четвертый день я заглянула к нему с любопытством. Ну, что на этот раз? Он указал город: Питер. Мне стало спокойнее, когда я узнала, что между нами больше тысячи километров. Если, конечно, предположить, что Серый не врет.
А вчера он разместил свое фото. Черно-белое.
Я зависла перед ним на несколько минут.
Улица, мощенная булыжником. Дом довоенной постройки. К стене дома прислонился мужчина, рядом с ним стоит зачехленная гитара. На его лицо падает тень, так что деталей не разглядеть.
Волосы темные. Либо короткая стрижка, либо они убраны в хвост – непонятно.
На нем футболка и джинсы. На запястьях – мужские кожаные браслеты.
Он стройный и крепкий. И чертовски харизматичный. По крайней мере, я легко себя в этом убедила.
Конечно, это фото мог разместить человек любого пола и возраста. Но все же, все же…
Все же сейчас я сижу, пялясь на свою страницу в соцсети. И вместо того, чтобы оставить запись и, наконец, забраться под одеяло, я думаю о том фото.
Почти физическим усилием заставляю себя вернуться к мыслям о посте. В какую фразу можно уместить все то, что произошло со мной сегодня? А произошло столько, что голова идет кругом. Какое же событие стало самым важным? Какой вывод я сделала?
Интересно, что же Серый разместил на своей странице сегодня…
Обещаю себе: размещу пост и загляну к нему.
А потом я просто халтурю: пишу первое, что приходит в голову. «День 30. Никогда не говори никогда».
Бегу к Серому.
И что я вижу? На его странице появился первый пост. Белые буквы на салатовом фоне: «Не ходите кругами. Поговорите со мной».
Я откидываюсь на спинку стула. Машинальным движением стягиваю с головы полотенце и начинаю вытирать волосы. Затем так же машинально откладываю полотенце и встаю. Наворачиваю круг по комнате. Мне волнительно так, будто я только что подсмотрела потрясающую историю.
А если у этого мужчины с гитарой действительно есть такая история?
Ну что с того? Я же не могу подглядывать за ним через компьютер.
Или могу?..
И давай, Эмма, начистоту. Дело вовсе не в истории. Дело в нем.
Ловлю себя на том, что я и в самом деле хожу кругами.
Готовлю кофе, открываю молочную шоколадку и сажусь за компьютер.
Снимаю блокировку сообщений.
Легко взмахиваю руками, будто собираюсь играть на фортепьяно, и, на мгновение замерев перед касанием клавиш, набираю сообщение: «Спите?».
Легонько ударяю себя ладонью по лбу. Конечно, не спит. Он же в сети.
Серый: Нет, не сплю. Жду вас.
Ерзаю на стуле.
Плохая затея.
Очень.
Я ничем ему не обязана. Могу прямо сейчас вернуть блокировку и пойти спать. И все будет, как раньше.
Я так и сделаю.
Кладу ладонь на мышку. Но не успеваю и шевельнуть ей, как получаю сообщение.
Серый: Как прошел ваш день?
Я хмыкаю, немного нервно.
Если бы он спросил «как ваши дела», все было бы по-другому. Но на его вопрос мозг тотчас же выдает череду картинок. Парень-медведь и девушка-дюймовочка касаются друг друга взглядами. Женщина с глазами разного цвета замирает в сантиметрах от летящего грузовика. Проблесковые маячки в темноте ночи. Овчарка на фоне луны. Тени, выползающие из подвала. Лязгающие челюсти. Вздыбленная шерсть.
Итак, как прошел мой день…
Never111: Я спасалась от своры диких собак.
На этот раз он отвечает не сразу, и эта пауза меня веселит.
Серый: Любите приключения?
Never111: Это они любят меня.
Серый: Собаки вас не тронули?
Never111: Нет.
Серый: А вы их?
Вспоминаю себя, сидящую на насесте, – и улыбаюсь еще шире.
Never111: Нет. Ни одна собака не пострадала.
Серый: Я рад, что вы все целы) Какое у вас сейчас настроение?
Как же давно никто не задавал мне такого вопроса! Я даже не помню, как принято на него отвечать.
Never11: Настроение… нормальное. Кофейное)
Серый: Кофейное… Не могу его почувствовать – не люблю кофе. Лучше ответьте на мой вопрос музыкой.
Never11: Это как?
Серый: Пришлите аудиофайл, наиболее подходящий вашему настроению.
Я отхлебываю кофе и ставлю кружку на стол. Думаю. Верчусь на стуле. Отхлебываю кофе. Думаю.
Серый: Где вы? Выпили кофе и заснули? Прямо как моя бабушка.
Never11: Не мешайте.
Роюсь в плей-листе на мобильном телефоне. Наиболее подходящий моему настроению… Допустим… «Move You» Kelly Clarkson. Высылаю.
Через полминуты приходит ответ.
Серый: Теперь все понятно.
Приподнимаю бровь.
Never11: И что вам понятно?
Серый: Что вы дома одна. Вам тепло и сладко. Что вы счастливы. И все же вам немного тревожно и немного одиноко.
Я делаю глоток кофе – и на дне кружки появляется полоска нерастворенного сахара.
Never11: Так и есть) Шоколадку будете?
Серый: Еще спрашиваете!
Never11: Эй, вы стащили последний кусочек!
Серый: Видели бы вы свое лицо, когда говорили «эй!», сами бы всегда таскали последний кусок.
Улыбаясь, запихиваю в рот большой кусок шоколада. Вот так неожиданно в наш разговор пробрался Эй.
Never11: )) Хорошо, что я себя не вижу.
Серый: Хорошо, что я вижу вас.
Never11: А какое ваше настроение?
Получаю файл: «Beliver» Imagin Dragons.
Я нажимаю на «плей». Откидываюсь на спинку стула.
Я всегда представляла истории, наблюдая за реальными людьми. А сейчас музыка стала рождать образы – очень яркие, очень живые – связанные с человеком, которого я никогда не видела. Я не знаю, какой у него цвет глаз, какой оттенок волос. Но вот звучит музыка – и Сергей появляется передо мной, такой реальный, что я чувствую волнение.
У него голубые глаза и темные волосы. На нем джинсы и майка с коротким рукавом. Я вижу все его кожаные браслеты, я даже могла бы прочитать на них надписи, но не делаю этого, потому что смотреть Сергею в глаза куда интереснее… А потом песня заканчивается.
Never11: Хм...
Я беру паузу, чтобы собраться с мыслями.
Never11: Похоже, вы готовы к подвигам.
Серый: Я всегда готов к подвигам. Но – да, сегодня особенно.
Мне с ним слишком легко, слишком привычно общаться. Приходится напоминать себе, что происходит на самом деле: я не знаю, кто он, и не знаю обстоятельств нашего знакомства. Мне только кажется, что я их знаю.
Never111: Расскажите о себе.
Пауза затягивается.
Серый: Какие-то длинные паузы между нашими сообщениями. Похоже, плохая связь.
Серый: Мне 38. Я живу в самом красивом городе на земле и занимаюсь самой миролюбивой профессией на свете – строю мосты. А чем занимаетесь вы?
Чем я занимаюсь? Подглядываю за людьми, в основном. А еще:
Never111: Перевожу тексты с немецкого и шведского на русский и обратно.
Серый: Это тоже очень миролюбивая профессия.
Я напряжена и насторожена, будто сработал внутренний стоп.
Посылаю Серому смайлик.
Never111: Сегодня был длинный день. Мне пора.
Серый: Приходите ко мне завтра.
Never111: Я не знаю, что будет завтра, Сергей. Спокойной ночи.
Серый: И вам, Never111.
Never11: Меня зовут Эмма.
Пауза.
Серый: Мне очень приятно познакомиться с вами, Эмма.
Я вздыхаю. Мне тоже очень приятно познакомиться с вами, Сергей.
Закрываю лэптоп, залезаю под одеяло и выключаю свет.
В свете фонаря мелко подрагивают за окном черные ветки.
Вроде бы все в порядке, все под контролем, но мне тревожно. Меня словно очень медленно затягивает в черную дыру.
Я засыпаю только под утро.