Подмена

Глава 2

Первое что я почувствовала, очнувшись, это боль, казалось, каждая частичка меня, ныла и болела. В этой жизни мне уже доводилось испытывать боль, даже большую, чем та, что сковала моё тело сейчас, но дети склонны быстро забывать горести, ведь в мире столько всего интересного и неизведанного. К сожалению, это не относилось к душевным ранам, которые оставляли более ощутимый след в детской памяти.

Белая просторная комната, была абсолютно безликой и холодной. Такими же холодными и равнодушными, были глаза отца, что ожидал моего пробуждения. Казалось, ему, было, смертельно скучно находится здесь, и его желание поскорее покинуть целительскую обитель, было хорошо видно, даже моему, одурманенному болью, взору. Скучающее выражение лица отца больно полоснуло по сердцу. Крохотная слезинка скатилась по израненной щеке. Но равнодушие Ульфа Фолке явно показывало мне, что он ожидал момента моего пробуждения, отнюдь не от неожиданно вспыхнувших родительских чувств. Это знание не давало мне, строить ложных надежд на счет намерений отца. Мне не хотелось снова обманывать себя, веря взрослым, а потом, разочаровавшись, чувствовать горький вкус предательства.

— Твои слёзы излишни, Атира. Я пришел сюда, не созерцать то слабое существо, коим тебя сделала твоя мать. — холодно вещал он. — Ираида не одобряет её прихоти, но, с этого дня ты принадлежишь Вигдис, моей дочери. Это всё что я хотел сказать. Служи ей верно, и получишь награду, но если обидишь, я лично сдеру с тебя шкуру, запомни!

Я задрожала. Глава держал своё слово, и всегда выполнял обещания, особенно если обещанное было угрозой. Служить, кому бы то ни было, мне не хотелось. Но Ульф Фолке не предлагал, и не спрашивал, он просто ставил меня перед фактом. И скорее всего, весь смысл его нахождения рядом с презренной дочерью в том, что бы лично озвучить предупреждение. Каждое движение приносило боль, но я мелко закивала в знак согласия, не доверяя своему голосу, боясь позорно застонать в присутствии отца. Мне казалось, что сделай я это, он возненавидит меня еще больше.

Глава окинул меня жестким взглядом, и поднявшись, пошел прочь. А я расплакалась от облегчения, и наконец, спокойно выдохнула. Впервые за четыре года, я спала на мягкой постели, укутанная в тёплое одеяло, что пахло свежестью и чистотой, а не плесенью и безысходностью.

Мое пребывание в целительском крыле, было спокойным. Я с интересом рассматривала столы с бумагами, и полки с баночками, надписи на которых мне было не разобрать. Молчаливый целитель, приходил два раза в день. Меня поразил этот двуликий, он излучал умиротворение и спокойствие. Ведь двуликие, по своей природе агрессивны и импульсивны из-за своей животной половины. Изящные движения целителя, что ловко сменял повязки и накладывал новые, слегка завораживали. Но вскоре я поняла, что мужчина безразлично делал свою работу, словно перед ним не живое существо, а просто кукла.

Нет, он не вязал туго, или грубо дергал, нет, он просто делал это механически, не проявляя ко мне интереса. Все мои чаянья завяли на корню, я ожидала, что став развлечением для своей сестры, отношение ко мне хоть немного изменится, но похоже все напрасно. Самое ужасное чувство это равнодушие. Злость, гнев, ненависть, презрение всяко лучше, чем безразличие. С уходом целителя я снова погружалась в невеселые мысли. Что терзали мой разум, и заставляли бояться дальнейшей жизни.

Получалось ничего и не изменилось, если не стало ещё хуже. Раньше у меня была плохая жизнь, но понятная. Я знала, что меня ждет, и к чему быть готовой. Рядом была кухарка Аврель и старый архивариус, мой путь был один, кухня, библиотека и пыльная каморка. Изо дня в день, из года в год. И задачи предо мной, стояли более чем простые, быть незаметной, не попадаться на глаза, и помогать на кухне. Сейчас же меня пугало всё. В голове роились мысли о том, что будет дальше? Что если я не справлюсь? Что если нечаянно рассержу Вигдис? Страшно жить, если над тобой, как дамоклов меч, висит занесенная карающая длань отца, что только и ждёт, когда я сделаю неверный шаг.

Прибывая в целительской обители, я вела себя тихо и примерно. Покорно терпела все процедуры, молча, ела всё что давали, и даже горькое лекарство, пила не кривляясь. И в один из таких дней, когда мне нужно было осилить огромную кружку горького отвара, что застревал в горле, ко мне заглянула, моя младшая сестра. Сопровождаемая юным наследником клана, она с любопытством наблюдала за мной, глядя в маленький зазор между двумя ширмами. Меня одновременно насторожил, и рассмешил, этот маленький шпион. Не смотря на все попытки спрятаться, мне с самого начала было известно о присутствии гостей, для этого совсем не нужно было иметь острый нюх или чуткий слух. Свет что падал на ширму снаружи, четко обрисовывал два детских силуэта. Один выше и крупнее, второй меньше и тоньше. Но чтобы не захохотать в голос, я изо всех сил делала вид, что абсолютно не замечаю Вигдис, и её попытку подсмотреть за мной.

— Вигдис, ты думаешь, она совсем тебя не видит? — меланхолично спрашивал мальчик.

— Конечно, нет! Я же за ширмой! — обреченный вздох мальчишки говорил о том, что наивность суждений сестры, поражала и его тоже.

— О, да, она конечно же не видит, твое всевидящее око, что неусыпно бдит, наблюдая за жителями поместья. — усмехаясь отвечал мальчик.

— Леннарт, она его пьёт! — Я навострила уши, желая как можно больше узнать о своей новой «хозяйке». Удивленный шепот, пока не был явным признаком скверного, или злобного нрава.

— Неужели? — спокойный, почти равнодушный голос, так похожий на отцовский, заставил мурашки поползти по спине.

— Да, и даже не морщится! — ничем не прикрытое удивление в голосе девочки, заставляло уголки губ подергиваться, мой рот грозился растянуться в предательской улыбке, или громогласно захохотать. — Выпила всё, и даже не скривилась! Как она это делает?

— Видимо подносит чашку ко рту, набирает лекарство и глотает. — меланхолично разъяснял сын главы.

— Я знаю, как пить из чашки! — возмущенно прошептала малышка. — Как она может «ЭТО» пить, не морщась?! Это же подвиг, достойный уважения и почестей! — восхищённо выдохнула Вигдис. А я не удержалась и улыбнулась, её детская наивность поражала и располагала к себе с первой секунды. Мне хотелось, поближе познакомится с ней. Я пока только осторожно наделась, что девочка будет добра ко мне, ну или хотя бы терпима.

— Шпион, выйди вон. — прошептала я, резко повернув голову в сторону девочки. Она ойкнула, подпрыгнув, и распахнула от неожиданности огромные желтые глаза. Такие глаза были у моей любимой кошки, которую я видела много лет назад. Леннарт Фолке раздвинул ширму и шагнул вперед, одарив меня не слишком ласковым взглядом, подавляя своей мощью. Хотя мой брат был младше, но он превосходил меня в физическом развитии, что не было удивительным, учитывая то, что он имел вторую ипостась, в отличие от меня.

— А ну в сторону, ты её пугаешь! — девочка отпихнула не сопротивляющегося брата, и запрыгнула ко мне на постель.

Большие янтарные глаза смотрели с интересом и восторгом. Я была покорена жгуче черными и упругими локонами, что ярко блестели в дневном свете, и подпрыгивали каждый раз, когда Вигдис крутила головой. Девочка вызывала умиление и теплоту в душе, мне хотелось прикоснуться и погреться в этом ласковом, бесхитростном детском тепле, которое она дарила.

— Я Вигдис! А ты Атира. Теперь ты будешь жить со мной. — полу утвердительно, полу вопросительно сказала она.

Я только кивнула, улыбаясь этой странной малышке. Она внимательно разглядывала мои руки, а потом я поняла, что она рассматривает на мне. Шрамы. Я в спешке нырнула под одеяло, и скрючившись под ним, замерла. Мне было стыдно, что такая красивая Вигдис видела мои шрамы. В комнате все замерли, а потом сестра заползла ко мне, чем поразила меня, и шепотом спросила.

— Ты прячешься?

Я только кивнула, спазм сдавил горло, слёзы грозились пролиться в любой момент, именно сейчас я особенно остро чувствовала обиду от того, что я такая. Когда ты видишь безысходность, своя никчемность воспринимается как должное, словно это нормально, и тебя не тяготит ни ущербность, ни обделённость. Но стоит хоть раз, посмотреть на счастливые лица других, мгновенно вспоминаешь все обиды и разочарования, что усиленно прятал глубоко внутри.

— Не бойся! Леннарт нас защитит. — доверительно сообщила мне Вигдис.

— Несомненно. — безразлично отозвался мальчик.

А я тихонько заплакала, прижимаясь к телу сестры, вздрагивая. Эта маленькая девочка, подарила мне больше тепла, чем кто либо, после моей матери. Было страшно снова впускать в свое сердце кого-то, страх снова быть обманутым, витал словно призрак, вечно преследуя и терзая мою душу. Но я быстро сдалась такому желанному теплу.

Так началась новая страница в моей жизни. Я не могу сказать, что многое изменилось, отношение взрослых осталось прежним, правда оплеух и тумаков стало в разы меньше. Теперь я всегда была рядом с Вигдис, развлекала и присматривала за ней, словно прислуга жила рядом в маленькой каморке. Где наконец-то, смогла обзавестись одеждой и вещами, которые мне дала моя «хозяйка». Несмотря на то, что сестре было всего четыре года, она была смышлёным и послушным ребенком, но в тоже время наивным, добрым и нежным, как цветочек. Следуя за ней словно тень, сопровождала её всюду, игры, обучение, прогулки, ничего не происходило без моего присутствия. Жена отца не выносила моё общество, поэтому лишь увидев меня, она презрительно кривила губы, и отсылала за дверь, где я могла простоять почти весь день, ожидая, когда женщина покинет комнаты сестры. Брат делал вид, что меня не существует, а если Вигдис прямо говорила обо мне, спрашивая совета, или интересовалась его мнением, лицо Леннарта Фолке приобретало равнодушный вид, словно я что-то бездушное или неживое.

Но я не отчаивалась, для меня всё изменилось, даже если и видимых перемен, не произошло. Холод и ненависть окружающих, меня больше не трогали, теперь у меня был маленький лучик солнца, с воинственным именем Вигдис. Её детская любовь согревала сердце, и я готова была пожертвовать ради неё жизнью, если потребуется.

День оборота сестры, стал и моим счастливым днём. Первым кого она обняла и с кем поделилась восторгом, была я. Отец не одобрял, слишком близкого общения, Вигдис со мной, но любимой дочери позволял это, и даже больше. Всё чему меня учила моя мать, оказалось, не нужным и не правдивым. Ведь глава Фолке, со своей второй женой был нежен, с сыном вежлив, и безгранично любил младшую дочь. Никто не опускал глаза к долу, и не стоял неподвижно с опущенной головой, пока им не разрешат сесть, или поднять голову. Так себя вела когда-то моя мать, прислуга, ну и, конечно же, я.

Мы часто подолгу гуляли в окрестностях поместья, изучая цветы и растения. А после, моя сестра бегала в звериной форме, радостно повизгивая и подпрыгивая. Её маленькая волчица была самым великолепным зверем. Весь мой мир сузился к одному единственному существу, моей сестре. Все вращалось вокруг неё, и я тоже.

В тот день, я впервые почувствовала себя защищенной, впервые я так остро почувствовала родство и связь с Вигдис. Весеннее солнце ласково согревало молодые листики, что только-только распустились. Абрикосы сбрасывали лепестки, а вишни еще даже не думали распускать бутоны. Розовые кусты пестрели сочной зеленью, и большими острыми шипами. Птицы пели, радуясь солнцу, весело перепрыгивая с ветки на ветку. Вигдис притащила хлеба, что бы приманить парочку, но пугливые пичужки, не спешили к нам приближаться. С интересом скача вокруг, рассматривая желанное лакомство. Хотелось петь, быть беззаботным и счастливым. Хотелось бежать, что есть сил, смеясь во всё горло.

Но все хорошее не длится долго. Повернув в сторону густых кустов малинника, мы натолкнулись на компанию уже более подросших мальчишек. Всё это время, я не видела вблизи Сверра Халдора, иногда на расстоянии он бросал мне убийственные или презрительные взгляды. Но один на один, мы не встречались, до этого дня. И теперь уже на юношеском лице, я созерцала многообещающую улыбку.

— Посмотрите-ка! Да это же Мышь! — обличительно воскликнул он. — Давно не виделись, да?

Я затравлено смотрела на него, и еще двоих юношей, что оглядываясь по сторонам, гнусно ухмылялись. Дернув за руку любопытную Вигдис, желала оказаться как можно дальше. Сестра не боялась ничего, твердо зная, что если хоть один волосок упадет с её головы, глава разорвет каждого, кто посмеет её обидеть. Но на меня это не распространялось. И потому, мои мысли заметались в голове, ища выхода и спасения. За пять лет жизни рядом с девочкой, я успела подзабыть, как это, быть на чеку, и подрастеряла сноровку и умение сбегать.

— Госпожа, — слегка насмешливо произнёс Сверр. Похоже противостояние между родом Халдор и Фолке, ни на грамм не уменьшилось. — я думаю вы будете не против, если Мышь пойдет с нами, и поможет нам в одном деле. — он сверкнул внушительным оскалом, тем самым предупреждая, что с ним шутить не стоит.

Я мелко затряслась. Раньше прячась и скрываясь, много наблюдала за обитателями поместья, и прислугой. Я знала, что означают взгляды мужчин, каким из них стоит радоваться, а после каких стоит бежать со всех ног. Видела плотоядные и сальные взгляды дружков Сверра. Дело, о котором шла речь, это очередное издевательство, похоже, они считали развлечением, возможность поглумиться надо мной. Я боялась, этого. Страшилась стать «пользованной», зная, какая судьба ждет тех полукровок, что перестают быть «чистыми».

На кухне была одна такая, замученная, на её усталом лице были тусклые, безжизненные глаза, что со смертельной усталостью смотрели на мир. Каждый день, за ней приходило по несколько мужчин. Они отрывали её от работы, и уводили прочь, затем она возвращалась слегка пошатываясь. И когда я спросила у Аврель об этом, она ответила мне лишь одно слово, «луддер». Что звучало как приговор, для любой девушки или женщины. В нашем клане было не так много «луддер», ведь каждые родители пытались заключить брачный договор как можно раньше, дабы дочь не становилась клановой подстилкой, без права на отказ.

Но в обществе, где мужчин намного меньше, чем женщин, возможность выйти замуж была не у всех. И если в клане знали, что девушка не «чиста» и у неё нет мужа, она становилась «луддер», телом которой, мог воспользоваться любой мужчина. Это не относилось к овдовевшим женщинам, что имели уважение и почёт, особенно, если твой муж был воином. Меня накрыла паника, если они потащат силой, никто не заступиться за меня, и не защитит, а жить позорной жизнью, я не хочу. Но моя храбрая сестра, гордо подняв голову, гневно окинула взглядом мерзавцев, громко произнесла.

— Сверр Халдор, похоже вы забываетесь. Я дочь главы клана, и Атира моя сестра, вы не смеете с ней так разговаривать! Сейчас же просите прощения!

Я и радовалась, и пугалась, смелости сестры. Моё горло свело спазмом, ни звука не могло прорваться, сквозь тугой комок страха и паники. Ноги противно дрожали, и почти не держали меня. Юноша скрипнул зубами, и взмахнул рукой. Все знали, что «бешеный» Сверр, скор на расправу, но я надеялась, что относительно дочери главы, он не посмеет поднять руку, но как оказалось, я заблуждалась.

Молниеносно выскочив вперед, получила довольно сильную затрещину, что свалила меня с ног. Я повалилась на землю, рукой прикрывая опухающую, левую щеку, и испуганно распахнула глаза, глядя на тяжело дышащего парня. Он смотрел на меня горящими янтарными глазами, а я в свою очередь не сводила с него перепуганного взгляда. Настороженно наблюдая, ожидая новых побоев. Но все прекратилось, стоило мне услышать рычание за спиной. Быстрый выпад Леннарта, и Сверр, скуля, отпрыгивает назад, зажимая пальцами щеку. Сквозь которые сочилась кровь, орошая подбородок, шею и одежду парня. Позади, был слышен топот ног, обернувшись, я увидела, что Вигдис стоит за спинами двоих других оборотней, которые рычали и скалились.

— Халдоррр! Этот шрам будет напоминанием тебе, когда, каждый раз ты будешь смотреться в зеркало, ты будешь помнить, что нельзя безнаказанно поднимать руку, на любого из семьи Фолке! Уяснил Сверр?! — жестко проговорил мой брат. — Благодари Отца Волка, что ты не ударил Вигдис, тогда тебе бы пришлось попрощаться с жизнью, ублюдок!

В ответ раненный юноша, только склонил голову, в знак покорности главенствующему роду. Но его взгляд, горел адским огнем, особенно сильно он жег меня. Ведь раны нанесенные оборотнями друг другу в человеческой форме, оставляли шрамы. И я была абсолютно уверенна, что Сверр обвинит меня в том, что оставшуюся жизнь, на его левой щеке, останется шрам. Шрам, что положит начало его одержимости.