Приручить "Демона"

ЭПИЛОГ

В больнице, оказав первую помощь, мне поставили диагноз «Сотрясение мозга». Причём получила я его, видимо, ещё во время нападения в своей квартире, а сейчас ситуация лишь усугубилась.

Помимо лекарств мне назначили строгий постельный режим, и домой отпустили лишь по настоятельной маминой просьбе. Беседа с Томилиным отняла у меня много сил, а тут ещё со всех сторон атаковали настойчивые коллеги-журналисты, так что госпитализация покоя не гарантировала.

Но и дома постельный режим давался с трудом. На душе всё ещё было тяжело и тоскливо, а чтение дневника Аллы настроение, естественно, не улучшило, хотя и многое прояснило.

Бедная девчонка всю жизнь только и делала, что пыталась заслужить чью-то любовь - матери, отчима, отморозка Лёвы. Она старалась быть для них идеальной, лучшей, но оставалась лишь способом достижения целей. Вещью, которую в итоге практически уничтожили за ненадобностью. Немудрено, что она с катушек слетела!

Семейство Свиридовых хотелось стереть в порошок, а Лёвушку я мечтала прибить собственноручно. Как жаль, что в прошлый раз даже нос ему не сломала! А теперь ударить этого урода можно лишь словом, вот только как подобрать именно нужные слова? У меня пока не получалось - эмоции преобладали над фактами.

Со вздохом закрыла ноут и выбралась из постели. Да, это не поощряется, но можно же хоть воды попить, а то лежать больше сил никаких нет.

Направляясь в сторону кухни, я услышала, раздающиеся из прихожей голоса мамы и Славы. И ещё один, от которого вокруг стало как будто светлее, даже моя хандра трусливо отступила на задний план. Всё-таки пришёл! Я приникла к двери, и голоса стали громче.

- Уже слишком поздно, приходите завтра, - настаивала мама.

- Но ведь она всё равно не спит. Обещаю, я ненадолго, - спокойно возразил историк, порадовав неменьшей настойчивостью.

- Это, в конце концов, неприлично, - уверенности в голосе мамы заметно убавилось, но она всё ещё не сдавалась.

- Альбина, половина десятого - детское время, - бодро вмешался Слава, и мне захотелось его расцеловать. - И вообще, по-моему, это не наше дело.

- Мира сама сейчас никого не захочет видеть, потому что плохо выглядит, - мама предприняла ещё одну попытку оградить меня от позднего визита. Точнее от визитёра, историк ей явно не нравился. Неудивительно, я сама всего пару месяцев назад Демьянова терпеть не могла, а теперь от мысли, что он сейчас уйдёт, стало физически плохо.

Невольно обернулась и посмотрела в большое настенное зеркало. Плохо выгляжу - это ещё мягко сказано. Лицо в синяках и ссадинах, обожжённые запястья и ладони забинтованы, а в придачу ко всему на мне дурацкая коротенькая розовая пижама с изображением Сейлор Мун, которую я в последний раз надевала лет в четырнадцать. Откуда мама её вытащила?

Ну и ладно, пусть привыкает! Не всегда же он будет видеть меня красивой, накрашенной и… гм…одетой. Решительно открыла дверь и вышла к ним.

- Мира, ты что делаешь? Тебе нужно лежать! - испуганно всплеснула руками мама.

- Всё нормально, я её сейчас уложу, - быстро сориентировавшись, заверил Демьянов. Он подскочил ко мне, подхватил на руки и понёс в гостиную, шепнув на ухо тоном заговорщика:

- Где твоя комната?

- Прямо и направо, - ответила тоже почему-то шёпотом.

Холод, сковавший изнутри, уступил место приятному волнующему теплу, немедленно разлившемуся по всему телу, и мне впервые за этот странный, долгий вечер стало по-настоящему легко и хорошо.

Историк слово сдержал - внёс меня в комнату, бережно опустил на кровать и попытался отстраниться, посчитав свою миссию выполненной. Я не позволила, не отпустила, увлекая его за собой. Несколько секунд мы просто лежали, обнявшись, на украшенном крупными фиалками голубом одеяле.

- Меня не было всего несколько часов, а ты чуть не погибла, - тихо выдохнул он мне в волосы.

«Вот и нечего меня на несколько часов оставлять!» - мелькнула логичная мысль, которую немедленно захотелось озвучить, но я лишь скромно поинтересовалась, куда он ездил.

- Отвозил маму с Лерой в санаторий. Там свой дельфинарий, хорошая программа реабилитации - ей помогает. Они туда каждую весну ездят. Вернулся поздно, а тут про тебя всякие ужасы рассказывают, и телефон не отвечает. Хорошо хоть до твоего отчима дозвонился, это он предложил приехать.

Я молча прижалась к Демьянову плотнее, подумав, что Слава чувствует меня иногда лучше мамы. Он ни о чём не спрашивал, но, видимо, понял всё ещё, когда увидел нас вместе в больнице, где я дежурила у палаты Климовой. Не удивлюсь, если и подробные справки об историке успел навести.

Демьянов всё-таки немного отстранился, нахмурившись, осмотрел мои синяки, забинтованные запястья и с тревогой в голосе спросил:

- Как ты себя чувствуешь?

Обычно на такие вопросы я всегда отвечала однозначно положительно, потому как никому не привыкла показывать свою слабость, а с ним почему-то захотелось поныть и пожаловаться, словно я маленькая девочка.

- Сейчас уже нормально, но вообще день был кошмарным, начиная с незаслуженной отработки, - не удержалась и капризно припомнила ему внеплановый полив цветов, - ты хотя бы сожалеешь, что назначил её?

- Ещё как сожалею, - послушно кивнул историк с покаянным вздохом и серьёзно добавил: - нужно было тебе не на полчаса задание дать, а на весь вечер, чтобы не было времени искать неприятности.

Вот же Демон непрошибаемый! Обиженно пнула его ногой по голени и, закатив глаза к потолку, сердито задалась риторическим вопросом:

- Вот как меня угораздило запасть на такого зануду?!

Фраза, произнесённая в сердцах, прозвучала неожиданно громко, и я испугалась, осознав, что получилось фактически признание. Легко было плести ему о любви, когда я притворялась, а вот сейчас, когда всё по-настоящему, стало страшно. Слова-то уже произнесены, назад не заберёшь. А этот нахал расплылся в широкой довольной улыбке и нагло заявил:

- Вообще-то, Злобина, это меня угораздило, а тебе - крупно повезло.

Ну и как на такое заявление реагировать? Вроде бы признался, но романтикой тут и близко не пахнет.

- Это почему же?

- Я - идеален, - пожал плечами Демьянов и снова получил ощутимый пинок по ноге.

- А ещё невероятно скромен и сказочно красив, - проворчала я и попыталась от него отползти, задетая несерьёзностью тона в такой ответственный момент, но теперь уже он не отпустил. Крепко обнял, притянул к себе и горячо зашептал, согревая дыханием висок:

- Извини, я очень испугался за тебя, вот и говорю глупости.

Я возмутительно быстро оттаяла и перестала сопротивляться, но исключительно из вредности уточнила:

- А тебя не уволят за то, что ты тут со студенткой обнимаешься?

- Не успеют, я в понедельник последний день дорабатываю, - огорошил он новостью.

- В каком смысле? - от удивления я резко села в постели, скривившись от вспышки головной боли, и поражённо уставилась на историка. - Это из-за меня?!

Демьянов тоже принял полусидячее положение, тепло улыбнулся и мягко возразил:

- Всё-таки у тебя мания величия, принцесса. Я написал заявление ещё после той беседы с ректором, которую ты подслушала. Не собираюсь работать там, где на грубые нарушения дисциплины смотрят сквозь пальцы, а попытку подвести педагога под суд считают небольшим недоразумением.

- Так это всё из-за Мининой?! Получается, она добилась своего! - возмутилась я.

- Вообще-то, ты тоже этого добивалась, если помнишь. - Чёрные глаза насмешливо блеснули, и мне стало неловко.

- Извини, я вела себя как дура, - покаялась, опустив взгляд, и уткнулась в его грудь, как ребёнок, подлизывающийся к взрослому. Не хотелось тратить время на прежние разборки. Пора бы уже оставить их в прошлом раз и навсегда. - И что ты будешь делать?

- У меня уже несколько собеседований запланировано, так что без работы не останусь, - сказал он, с готовностью обнимая и гладя по волосам. - Расскажи лучше, что с тобой произошло, а то я чего только не наслушался, пока сюда ехал.

Я рассказала и как будто снова всё прочувствовала и пережила. Он не перебивал, только порой обнимал ещё крепче и успокаивал мягкими прикосновениями и мимолётными, невесомыми поцелуями в уголки глаз, губ, кончик носа. Это не давало расклеиться и снова погрузиться в трясину отчаяния и тоски.

- Теперь мне нужно обо всём этом написать, - со вздохом подвела неутешительный итог. - Да так, чтобы все поняли, что на самом деле Алла жертва, а не преступница, потому что по телевизору уже чушь какую-то несут.

- Так напиши. В чём проблема? - не понял историк.

Я, замявшись, отвела взгляд, вспомнив наш не столь давний разговор в двести второй аудитории и его обидное, но вполне справедливое «Ну, какой из тебя журналист, Злобина?!» и неохотно призналась:

- Я, честно говоря, журналистом быть никогда не хотела и профессию выбрала методом тыка, лишь бы не идти на психолога, как хотела мама. Вдруг у меня ничего не получится?

Демьянов вдруг снова лёг на одеяло, заведя руки за голову, и с ободряющей улыбкой сказал:

- Не попробуешь - не узнаешь. Думаешь, я всегда мечтал стать учителем? Нет, никогда. Пошёл на исторический, потому что видел себя археологом. Даже в паре экспедиций довелось поучаствовать, тогда и понял, что это не моё. А в детстве я вообще хотел стать дрессировщиком.

- Кем?! Дрессировщиком? В смысле - укротителем тигров? - в памяти всплыли слова морального урода Лёвы о том, что со мной справится только представитель данной профессии, и я невольно расхохоталась.

- Не только тигров. А что смешного? У меня, между прочим, кошки по струночке ходили, - серьёзно заявил Демьянов, рассмешив ещё больше.

- И ученики, - подсказала, катаясь от смеха по постели, пока меня не обездвижили и не поцеловали. На этот раз по-настоящему, но осторожно и несмело, словно спрашивая разрешения. Я пылко ответила на поцелуй, поощряя к более решительным действиям.

К сожалению, долго наслаждаться приятным моментом не получилось. От какого-то неловкого движения, избитое тело отозвалось болью. Я напряглась, и Демьянов немедленно отстранился, с тревогой заглядывая глаза.

- Больно? Извини! Где болит?

- Ничего. Всё нормально. До свадьбы заживёт, - я снова обняла его и затихла, ожидая, пока боль отступит.

Страсть сменилась нежностью, и хотелось лежать так бесконечно. К тому же меня, похоже, наконец, догнала усталость от всех пережитых сегодня потрясений, и глаза начали понемногу слипаться.

- До свадьбы? - с усмешкой уточнил Демьянов, хитро прищурившись. - А помнишь, как на классном часе по профориентации ты заявила, что брак - это добровольное рабство?

- Так и есть, - пробормотала сонно, устраиваясь в его объятиях поудобнее, - но ты не переживай, я буду доброй рабовладелицей.

- Спи, чудовище, - раздался над ухом тихий смешок, и меня, как ребёнка поцеловали в макушку.

- От демона слышу, - парировала, почти проваливаясь в сон. Кажется, он снова засмеялся…

Мне приснилась Алла Синявская. Она смотрела на меня совсем как тогда, на асфальте, сразу после падения и требовательно повторяла: «Помоги!».

Когда я проснулась через несколько часов посреди ночи, Демьянова рядом уже не было, лишь на столе лежали коробка моих любимых конфет «Рафаэлло» и шоколадка «Алёнка».

Улыбнувшись радостным воспоминаниям, я потянулась к ноутбуку и набрала на чистом листе название будущей статьи «Психология нелюбви». Решение пришло само. Я не буду голословно обвинять Свиридова-младшего. Я расскажу не о нём, а о ней: о девушке, которая выросла без любви, но искала её повсюду и потому готова была принимать за неё всё, что угодно - даже жестокость и издевательства.

Добавлю сюда самые впечатляющие цитаты из дневника и выдержки из нашей с ней сегодняшней «беседы», затем подведу итог, где будет минимум эмоций и максимум фактов. А потом размещу этот материал в соцсетях, разошлю во все газеты вместе с копиями дневника, ну и интервью дать всё-таки придётся, чтобы коллеги всякую ерунду не придумывали…

Честно говоря, поставив точку в статье, я не надеялась на серьёзный результат. Рассчитывала разве что испортить репутацию семейству Свиридовых, чтобы с папочки сняли нимб, а сын стал изгоем, которого бы все сторонились, как прокажённого, но эта история, подхваченная всеми СМИ города, получила очень широкую огласку и большой резонанс.

Дневник Аллы, выложенный в интернет, мгновенно разлетелся по тысячам сайтов, и мне написали несколько девушек, которые тоже пострадали от рук Лёвы, но не добились возмездия - их обращения в полицию просто ни к чему не привели. Я записала с ними интервью, также наделавшее много шума в сети, а Славе удалось добиться пересмотра их заявлений и возбуждения уголовных дел.

Дело Аллы, естественно, тоже было пересмотрено. В итоге, спустя почти четыре месяца журналисткой атаки и совместного напора Славы, мамы и отца Климовой, пожелавшего добиться наказания для обидчика дочери, Лев Свиридов получил шесть лет реального срока за нанесение тяжких телесных повреждений и доведение Синявской до самоубийства. Поданная его адвокатом апелляция ничего изменить не смогла.

Шесть лет в колонии строго режима для такого подонка, конечно, немного, но в сложившейся ситуации и это неплохой результат. По крайней мере, может, хоть так до него дойдёт, что нельзя издеваться над людьми безнаказанно. К тому же, не сомневаюсь, папочка теперь и сам с сына глаз не спустит, когда его освободят, чтобы сберечь остатки репутации. Правда, уже не в нашем городе. Сразу после суда, Свиридовы куда-то переехали.

Зато Маша Климова, напротив, осталась. Всю эту историю она перенесла тяжело, словно осложнённой пневмонией переболела, но в итоге, хоть и очень высокой ценой, окончательно разочаровалась в бывшем возлюбленном, начала постепенно исцеляться и смотреть в будущее с надеждой.

Судебная тяжба с бывшим преподавателем из московского вуза Александром Серовым тоже закончилась в мою пользу. А мне неожиданно понравилось быть журналистом, способным добиваться справедливости и влиять на общественное мнение, так что сомневаться в выборе профессии больше не приходилось.

Кстати, после того, как вышли мои материалы о Синявской, мне предложили работу в «Наблюдателе» и ещё четырёх газетах, но Глеб отговорил от официального трудоустройства, настояв, чтобы я нормально доучилась последний год. А все мои возражения и напоминания о том, как ещё совсем недавно сам же попрекал тунеядством, пресёк одной лишь фразой, обезоруживающе заявив, что попрекал нелюбимую студентку, а любимую девушку намерен холить, лелеять и поддерживать.

Всё это время мы с ним встречались, а последние три месяца жили вместе. Демьянов сам предложил к нему переехать, напомнив мои же слова о том, что жизнь непредсказуема и в ней ничего нельзя откладывать на завтра.

Честно говоря, такие глобальные перемены поначалу очень пугали, особенно учитывая наличие ребёнка, но с Лерой мы на удивление быстро нашли общий язык. Конечно, мать я ей не заменила, зато мы стали хорошими подругами.

Не скажу, что наши отношения с моим личным Демоном всегда складываются идеально. Слишком уж мы разные, так что ссоримся по-прежнему часто, но довольно быстро отходим и бурно миримся за дверью спальни к обоюдному удовольствию. А если дома Лера, она заставляет нас решать спор, устраивая бои на подушках, мол, кто победит, тот будет прав, и с удовольствием участвует в них сама. Надо ли говорить, что такие битвы всегда заканчиваются дружеской ничьёй и всеобщим весельем. Словом, живём мы не скучно и, в общем-то, счастливо.

Что касается организовавшего много лет назад наши похищения Осокина, привлечь его к ответственности не получилось: ни доказательств, ни свидетелей не осталось. Да и его самого найти оказалось непросто - в России он давно не проживал. А когда Слава всё-таки отыскал злоумышленника где-то в США, выяснилось, что он и так уже наказан - прикован к постели после аварии, случившейся три года назад. Что ж, иногда суд небесный справедливее и неотвратимее суда земного…