В столовую для преподавателей на следующий день я зашла только потому, что в студенческой закончились мои любимые конфеты «Рафаэлло».
В большом светлом помещении приятно пахло чем-то творожно-ванильным. Самая долгая, выпадающая на обеденный перерыв перемена подходила к концу, и большая часть столиков уже пустовала, а очереди у буфетной стойки практически не было.
Купив коробочку любимых сладостей, я направилась к выходу, но увидев одиноко сидящего за столиком Демьянова, не удержалась и подсела к нему. Он такому соседству, разумеется, не обрадовался и сухо напомнил, что столовая для студентов дальше по коридору.
- Там места нет, - соврала, не поморщившись, и тоскливо вздохнула, уставившись на его чашку кофе.
Эх, такая прекрасная возможность подсыпать недругу чего-нибудь убойного пропадает! Историк проследил за моим взглядом, осторожно отодвинул напиток в сторону и холодно заметил:
- Ты вчера ушла с урока до звонка.
Надо же, заметил! Хотел, наверное, продолжить занимательное чтение на публику, а автора не нашёл.
- И что мне за это будет? Опять доклад зададите? Понравилось? - огрызнулась, не сдержав эмоций.
Н-да, какая уж тут игра в любовь - не прибить бы от избытка чувств.
- Нет. Я просто снижаю тебе экзаменационный бал. Чтобы получить хотя бы тройку, ты должна будешь ответить на четыре, что практически нереально, - последовал равнодушный ответ.
Эта новость особо не напрягла, просто окончательно убедила в верности принятого решения. Значит, нужно организовать его увольнение до начала сессии, посему «возвращаемся к нашим баранам».
- Я ушла, потому что тошнило… от вашего лицемерия, Глеб Константинович. Значит, меня за какие-то там школьные прегрешения вы считаете злой и испорченной, а сами получаете удовольствие, унижая других? Признайте, вчера вы поступили подло, это было личное послание. Очень личное.
Взгляд чёрных глаз сегодня был каким-то непривычно усталым и особой неприязни не выражал, но возражение прозвучало резко и категорично:
- Между преподавателем и студенткой, Злобина, не может быть ничего очень личного.
- Это не повод доводить девушек до нервного срыва!
- Ой, не прибедняйся, ты сама кого угодно доведёшь, - отмахнулся он как от назойливой мухи и выразительно посмотрел на часы, видимо, намекая, что злоупотребляю его временем.
Лестный отзыв о моих способностях даже польстил, но бдительность не усыпил.
- Допустим, моя нервная система закалена общением с вами в старших классах, а что насчёт Ани Кизиловой? Это вы её по системе Макаренко до слёз довели или просто самоутверждались за чужой счёт?
Меня смерили ещё одним недовольным взглядом, но до ответа всё же снизошли:
- По-твоему, лучше поощрять несбыточные надежды? Сейчас она, по крайней мере, выбросила эту дурь из головы и занялась учёбой.
- Эм... то есть это такой педагогический приём - убить любовь разочарованием? И со мной вы то же самое провернуть пытались? Ну, извините, не вышло, - я с сожалением развела руками, томно вздохнула и одарила собеседника преувеличенно нежным взглядом, от которого тот поперхнулся кофе и закашлялся. - И вообще, сами виноваты, что мне такие сны снятся. Нечего было с поцелуями лезть.
Возмущённый Демьянов быстро огляделся по сторонам. А убедившись, что нас никто не слышит, понизив голос, сердито прошипел:
- Я же не знал, что ты настолько распущенная!
- Не распущенная, а страстная, - возразила, нарочито медленно расправив складки на шёлковой блузке в районе декольте, надо сказать, довольно откровенного.
Демон, проследив за моими движениями, уничижительно хмыкнул и отвернулся, язвительно бросив:
- Злобина, не все мужчины одноклеточные.
Такое пренебрежение к моим женским чарам задело, и я окончательно удостоверилась, что у него проблемы с потенцией. Нормальные мужики так не реагируют, а у этого «многоклеточного» нужные клетки, видимо, просто не работают!
Кстати, о нормальных мужиках, один из них - преподаватель литературы Иван Морозов как раз спешил в нашу сторону с обворожительной улыбкой. И улыбался он явно не коллеге по цеху. Не то чтобы Морозов со мной заигрывал, просто мимоходом строил глазки, как и любой симпатичной студентке, питая самолюбие ответным интересом к своей персоне. Но поскольку с моей стороны интереса не было, знаков внимания мне доставалось порой чуть больше, чем остальным.
- Ревмира, вы так быстро убежали после пары, а мне очень хотелось продолжить нашу дискуссию, - заявил «Ванечка», небрежно кивая хмурому историку и присаживаясь к нам за столик.
Отечественная литература была предыдущей парой, и мы там действительно немного поспорили, но продолжать не хотелось.
- Не вижу смысла, я всё равно останусь при своём мнении.
Этим мнением в одиннадцатом классе я не раз доводила литричку до истерики. Ну что поделать, не сходились у нас с ней взгляды на характеры и отношения героев Булгакова.
- Объясните хотя бы, почему сомневаетесь в чувствах Мастера к Маргарите? По-моему, это совершенно неоспоримый факт.
Пренебрежительно пожала плечами, медленно разворачивая рафаэллку.
- Потому что этот слабак ни за что не хочет бороться - ни за свой роман, ни за любимую женщину. Какие там чувства?
- Но, позвольте, он любил Маргариту больше жизни!
- А жить с ней был не готов. Сколько раз он её просил к мужу вернуться? Мол, с ним тебя ждёт обеспеченная жизнь, а со мной - нищета. То есть этому гению проще было от неё отказаться, чем перестать ныть, оторвать задницу от дивана и заработать на хлеб. И чего стоит такая любовь?
- Ну, разумеется, - вдруг презрительно фыркнул, прислушивающийся к нашему диалогу Демьянов, - он должен был забросить литературу, перечеркнуть свои планы, мечты и всю жизнь вкалывать, как чернорабочий, чтобы Маргарита могла наслаждаться привычной роскошью!
- Чушь! Маргарита его о подобном никогда не просила. Она на всё была готова, чтобы просто быть рядом! - возмутилась я.
- Только почему-то, когда Мастер пропал, вернулась к обеспеченному мужу.
Из уст вечно недовольного Демьянова это прозвучало как обвинение в страшном преступлении. Сдаётся мне, мы уже не книжных персонажей обсуждаем.
- А что она должна была делать? Работать за копейки и жить в дешёвых ночлежках? Зачем? Кому от этого было бы легче? - вот не понимаю я эту примитивную мужскую логику. - Она ведь не переставала его ждать и в конечном итоге всем пожертвовала, чтобы вернуть!
- Ох, какие там жертвы, - пренебрежительно отмахнулся историк.
- Тут я не согласен с вами, коллега, - возразил удивлённый нашей литературной перепалкой Морозов. - Маргарита фактически душу дьяволу отдала ради любимого.
- И жизнью рисковала! - поддакнула я.
- Умереть ради близкого человека - не подвиг. Это гораздо проще, чем жить ради кого-то, нести ответственность и делить проблемы. Если бы Булгаков не убил эту парочку в конце романа, у них не было бы будущего, - отстранённо сказал Демьянов, глядя куда-то поверх моей головы слегка расфокусированным взглядом.
Ох, как интересно! Вот сейчас речь уже точно не о героях знаменитого романа. Кто же вас так обидел, Глеб Константинович?
- Не было бы, - охотно согласилась с его выводом и мстительно добавила: - потому что Мастер - инфантильный, неприспособленный к жизни слабак! Маргарита, скорее всего, всю жизнь тащила бы его на горбу, сама зарабатывая на хлеб, пока этот гений продолжал бы жалеть себя, ну или снова корпел в музее за копейки. Конечно, это не будущее, а каторга!
- Зачем же так пессимистично? - вяло улыбнулся обескураженный моим выводом «Ванечка». - Он ведь мог прославиться и разбогатеть, благодаря своим книгам.
- А если бы этого не произошло, Маргарита, пресытившись бытом, снова вернулась бы к обеспеченному мужу, - категорично подытожил историк, рассердив меня ещё больше.
Тоже мне великий знаток женской психологии нашёлся! Вот как тут сдержаться и не сказать гадость? Не сдержалась:
- Маргарита ни за что бы не бросила любимого мужчину! А если кому-то не повезло в личной жизни, это не значит, что все женщины одноклеточные!
Вот теперь мне удалось задеть его за живое. Чёрные глаза Демьянова полыхнули какой-то бессильной злостью и попытались испепелить. В ответ я, с трудом контролируя эмоции, мило улыбнулась и невинно похлопала ресницами.
- Э… значит, ваш любимый персонаж - Маргарита, да, Ревмира? - кашлянув, привлекая моё внимание, спросил Морозов.
- Нет. Вообще-то, Бегемот. Мне близка его жизненная позиция: не шалю, никого не трогаю, примус починяю, а если кто-то не верит - его проблемы, - возразила, продолжая играть в гляделки с Демоном.
Как ни странно, препираться с ним, вечно колючим и недовольным, было интереснее, чем общаться с этим всегда безупречно вежливым красавчиком.
Демьянов первым прервал зрительный контакт. С видом мученика он поднял глаза к потолку, тяжело вздохнул и сердито отчеканил:
- Злобина, хватит болтать, сейчас пара начнётся, ну-ка быстро на занятия! И имей в виду, ещё раз ко мне опоздаешь или прогуляешь лекцию - на экзамене получишь оценку на балл ниже.
От несоответствия озвученной информации той, что была заявлена в самом начале нашего диалога, я чуть не подавилась пирожным и осторожно уточнила:
- Э... а разве вы его ещё не сняли, в смысле после прошлой лекции?
Вместо ответа историк поднялся, кивнул на прощание Морозову, и направился к выходу из буфета, не удостоив меня взглядом.
И что это сейчас было? Вместо очередной подлянки мне дали поблажку? С чего бы? Неужели эксперимент начал давать результат? Поздно. Я всё равно уже не отступлю.
Конец ознакомительного фрагмента
Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна - то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.
Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.
В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») — идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»
***
Всё-таки Маша Климова была странной. Она могла часами жаловаться на ушедшего из семьи отца, пьющую мать, проблемы с деньгами, даже из-за этой Аллы периодически начинала стенать, но ни разу ни словом не обмолвилась о синяках, щедро украшающих её предплечья и запястья.
Я заметила их случайно, когда она поправляла причёску в женском туалете. Сползший рукав обнажил уродливые желтовато-багровые пятна. На осторожный вопрос по поводу их происхождения последовал туманный и невнятный ответ. Пришлось учинить допрос с пристрастием.
Наконец, краснея и смущаясь, Маша признала, что синяки - результат ночных свиданий с её парнем, предпочитающим жёсткие любовные игры.
- Что тут такого? Сейчас это модно, - заявила она с нотками вызова в голосе, не дождавшись с моей стороны ни понимания, ни одобрения. - Сама разве никогда не пробовала?
Ну, как сказать. Мы с Гаевским много чего пробовали. Что касается модной темы… я с трудом сдержала смех, вспомнив единственную попытку поиграть в «Пятьдесят оттенков серого». Сначала мы никак не могли поделить плётку и наручники - никто не хотел подчиняться, ну а потом, увидев друг друга в кожаной амуниции, ухохотались так, что до самого главного дело не дошло. Да и вообще, причинять себе боль и ставить вот такие синяки я бы никому не позволила. Бьёт - значит, любит? Как бы не так! Бьёт - значит, садист и сволочь!
- Не пробовала и не собираюсь, я - не мазохистка. Но если тебе нравится…
Маша обиженно вспыхнула и недовольно проворчала:
- Это не мазохизм, просто Лёва любит, когда немного жёстко.
- При чём тут твой Лёва, я спрашиваю, тебе это нравится? Ты получаешь удовольствие, когда он причиняет тебе боль?
- Это не больно, - Маша со вздохом отвела взгляд. - Почти.
- Значит, не нравится. Ты просто терпишь, - я ещё даже не была знакома с этим Лёвой, но уже заочно его невзлюбила. - А он в курсе? Между партнёрами принято делиться ощущениями. Хорошо должно быть обоим. А когда один причиняет боль, а второй терпит - это уже насилие.
- Слушай, меня всё устраивает, ясно? Хватит нотации читать! - разозлилась вдруг Климова и поспешила свернуть наметившуюся дискуссию.
Через неделю, убедившись, что на смену её старым синякам пришли новые, причём, их количество увеличилось, я предприняла повторную попытку достучаться до этой упрямицы. А в ответ получила ещё более резкую отповедь:
- Отстань! Лёва хороший и любит меня! Ты его совсем не знаешь, и не лезь в мою личную жизнь!
Да пожалуйста, если человек с таким упорством нарывается на неприятности, кто я такая, чтобы этому помешать? Тем более что своих дел хватает - с Демьяновым я пока так и не разобралась.
Он, словно, разгадав мои недобрые намерения, старался держаться подальше: с пары уходил прежде, чем я успевала к нему подойти, при встрече в коридоре обходил «десятой дорогой», а в буфете застать его больше не удавалось.
На лекциях, к большому сожалению однокурсников, ожидавших развязки со скандальным докладом, историк о нём больше не упоминал, а меня упорно игнорировал. Но при этом, стоило мне отвлечься, задуматься, посмотреть в сторону, а потом поднять глаза, мы неизменно встречались взглядами, и он мгновенно отворачивался, словно и не смотрел на меня только что украдкой.
Поначалу это раздражало, а потом заинтриговало. Напомнило поведение мальчишек в шестом классе, когда, не решаясь подойти к понравившейся девочке, они вот также тайком глазели на даму сердца, а на переменах старались дернуть её за волосы. В общем, что-то в этом было, да вот только к цели не приближало.
Демон, несмотря на все эти, вроде бы выражающие личный интерес переглядывания, продолжал меня избегать, так что на тайную симпатию это мало походило. Скорее он вёл какую-то свою игру, затрудняющую приведение моего плана в исполнение.