Приручить "Демона"

ГЛАВА 4

Заинтригованная его загадочным тоном и самой ситуацией, я послушно повернула торчащий в замочной скважине ключ и неторопливо подошла к историку.

- Что дальше? - уточнила с осторожной улыбкой.

Он вдруг поднялся, шагнул мне навстречу, приглашающе развёл руки и с издёвкой заявил:

- Да всё что хочешь. У тебя же любовь, вот и действуй!

Такого крутого поворота я точно не ожидала и неуверенно проблеяла:

- В каком смысле?

- В прямом, - Демьянов подошёл ещё ближе, грубо нарушив моё личное пространство, и прежним тоном продолжил психологическую атаку: - Ты же чего-то хотела от меня, когда преследовала и пожирала глазами. Ну давай, Злобина, покажи мне глубину своих чувств!

Взгляд чёрных глаз был откровенно издевательским и весьма самодовольным. Да этот гад надо мной просто смеялся, разводил на слабо! А я этого ох, как не люблю!

- Чего застыла? Даже не поцелуешь? А как же чувства? - ядовито протянул Демьянов, видимо, абсолютно уверенный, что я скорее умру, чем его поцелую.

В принципе так и было. От одного взгляда на эти тонкие, растянутые в циничной усмешке губы, меня передёрнуло. Но его наглая самоуверенность и вызывающая усмешка жутко бесили.

- Неужели всё? Любовь прошла, завяли помидоры? Я так и знал! - подытожил историк, не скрывая презрения.

Ах, так! К чёрту эксперименты и благоразумие, сейчас он у меня получит… и любовь, и помидоры!

- Ну что вы, Глеб Константинович, ничего не прошло. Я просто счастью своему не поверила! - прошипела сквозь зубы, толкнула растерявшегося мужчину к стене и, мужественно поборов брезгливость, заткнула ему рот поцелуем. Настоящим. Глубоким, страстным… атакующим.

В первые секунды Демьянов явно растерялся и замер, а потом вдруг… ответил. Не менее яростно, жаляще, сердито. Нет, это был не поцелуй, а продолжение противостояния. Никакого намёка на страсть и вожделение - только битва за лидерство. Ни один из нас не собирался уступать другому. Когда уже начали болеть губы, и стало трудно дышать, историк первым меня оттолкнул, разорвав поцелуй. На его лице причудливо смешались недовольство и потрясение.

Подозреваю, что я выглядела примерно так же. Больше всего возмущало то, что от всего этого непотребства меня даже не тошнило, как ожидалось. Зато в крови бурлил адреналин и требовал продолжить провокацию.

- Ну что, Глеб Константинович, убедились в моих чувствах? - с придыханием шепнула я и, не дав ему опомниться, присосалась к трепещущей жилке на тощей шее мужчины, оставив на бледной коже внушительный засос, затем щедро украсила остатками губной помады воротник белоснежной рубашки.

Представляю, как он будет сегодня оправдываться перед любовницей, если она, конечно, имеется, что вряд ли. В ту же минуту Демьянов грубо отпихнул меня и уничтожающим тоном резюмировал:

- Убедился, что тебе всё равно с кем! И что ты сюда точно не учиться приехала. Ну, какой из тебя журналист, Злобина? Зачем тебе вообще диплом? Мамочка в любом случае обеспечит тёплым местом и стабильным доходом. Или найдёшь богатого придурка, который будет тебя содержать в обмен на определённого рода услуги. Ты только что доказала, что легко с этим справишься.

Меня захлестнули обида и возмущение. С огромным трудом удержалась от соблазна влепить наглецу пощёчину. Он, похоже, именно этого добивается - срыва, истерики, потери лица. Не дождётся!

Ничего, однажды я ему отомщу. За всё. А пока взяла себя в руки, выдавила всепонимающую улыбку и, скопировав мамины интонации, тоном заправского психолога возразила:

- Кажется, мы опять вернулись к вопросу о низкой самооценке, Глеб Константинович. Вы мне не верите, потому что никогда не нравились красивым девушкам, верно? - не сомневаюсь, с его заурядной внешностью и мерзким характером так и было.

Историк поморщился, обжёг испепеляющим взглядом и угрожающе прошипел:

- Я тебе не верю, потому что ты - беспринципная, избалованная эгоистка, которой плевать на всё, кроме собственных желаний и амбиций.

Острая неприязнь в его голосе неприятно царапнула.

- А целоваться со мной, такой беспринципной и испорченной, вам не противно было? - огрызнулась уже без притворства. - Что это, кстати, за новая методика работы со студентами? Деканатом одобрено или как? Я у них, пожалуй, уточню. А то как-то непедагогично выглядит.

Демьянов вдруг успокоился, скрестил на груди руки и с удовлетворением отметил:

- А вот теперь я тебя узнаю. Беги жалуйся. Расскажи всем, какой я негодяй. Потребуй меня уволить. Ты ведь с самого начала этого добивалась.

Я раздражённо дёрнула плечом. Что за параноик?! С самого начала у меня таких мыслей как раз не было, зато сейчас искушение последовать его словам было очень велико.

- У вас мания величия, Глеб Константинович. Я нападаю, только когда меня вынуждают, и портить вам карьеру не планировала. От вашего экзамена в моей судьбе ничего не зависит. Работа, как вы сами сказали, у меня в любом случае будет - семейный бизнес, знаете ли. Так зачем мне вас подставлять? Это точно любовь, ничего не поделаешь.

- Любовь? - презрительно и как-то устало выплюнул историк. - Что ж, избалованные дети всегда хотят то, чего не могут получить. Только на что ты рассчитываешь? Ты мне не просто не нравишься, я тебя, мягко говоря, не уважаю. После всего, что ты сделала…

Нет, он всегда старался меня унизить и выставить в неприглядном свете, но вот это холодное «не уважаю» почему-то особенно задело. Тоже мне, мистер Совершенство! Он себя, вообще, в зеркало видел? Любой другой некрасивый задохлик был бы счастлив заслужить внимание привлекательной девушки. А этот, блин, корчит из себя Джеймса Бонда!

- И что же такого ужасного я сделала? Испортила вам пару рубашек? Сожалею, могу даже возместить ущерб. Сорвала несколько уроков? Ну, извините, молодая была, глупая.

- А как ты людьми манипулировала, не помнишь? Как заигрывала с чужими парнями, расстраивая пары? Как потом бросала их, наигравшись в роковую женщину. Это, по-твоему, нормально?

- Подумаешь, преступление. Мы были подростками, все так делают. В чём проблема? - возразила немного удивлённо.

Да, мне нравилось ощущать себя красивой и желанной. Да, я могла флиртовать с мальчиками только для того, чтобы почувствовать себя увереннее или отомстить однокласснице, которая мне чем-то насолила. Но всё это было несерьёзно и не имело последствий - никто не пострадал и из окна не выбросился.

Чёрные глаза Демона обожгли холодом и разочарованием, словно вот сейчас он окончательно убедился в том, что перед ним полное ничтожество.

- Для тебя другие люди - марионетки, - объяснил историк тоном воспитателя, растолковывающего малышу, почему нельзя ковыряться в носу и есть козявки. - Ты не понимаешь, что у них тоже есть чувства и желания, и что им может быть больно от такого отношения. Зато ради собственных мелочных и корыстных целей ты готова идти по головам. Как видишь, я на твой счёт никаких иллюзий не питаю. Так что прекрати плести интриги и займись учёбой, иначе мой экзамен гарантировано не сдашь.

Это было обидно и несправедливо. Не такое уж я чудовище. И вообще, не какому-то там Демону меня судить! Сдерживаться становилось всё сложнее. Но устроить истерику или начать давить на жалость - всё равно что расписаться в слабости. Так поступают жертвы, я же предпочитала никому не показывать настоящие эмоции и оставлять последнее слово за собой. Слово, а не сопли и слёзы. Я ему всё это ещё припомню позже, а пока пусть считает себя правым и неотразимым.

- Это угроза?

- Наиболее вероятный прогноз, - с мрачным удовлетворением отчеканил собеседник.

Вот же гад, точно завалит!

- Расслабьтесь, Глеб Константинович, - в душе закипал гнев, но моей снисходительной улыбке позавидовала бы и профессиональная актриса. - Никаких интриг я не плету. А что касается моих чувств к вам (тут он презрительно поморщился, выражая крайнюю степень недоверия), я сама мечтаю поскорее от них избавиться. Вы мне совершенно не подходите - тяжёлый характер, неприглядная внешность, да и целуетесь вы, честно говоря, неважно. Зачем мне такое счастье?

С этими словами я решительно направилась к выходу, с удовольствием отметив, как с лица историка мгновенно сошли надменность и недовольство, уступив место растерянности.

***

Устремлённый прямо на меня глазок камеры загадочно поблёскивал в скупых лучах февральского солнца, а упорство и настойчивость тележурналистки вызывали ассоциации с назойливой мухой, которую безумно хотелось прихлопнуть. Вот что значит - человек на своём месте трудится. Неужели и мне так позориться придётся?

В последний раз категорично повторив: «Никаких комментариев!», я вбежала в вестибюль универа, предъявив охраннику студенческий билет. Маша влетела следом, поминутно оглядываясь.

После той встречи в кафе, мы общались практически ежедневно и довольно быстро сблизились.

- Ух, кажется, отстали! Думаешь, больше трогать не будут?

Я так не думала. Не зря ведь отметила профессионализм девицы с местного телевидения. Нужно обязательно посмотреть вечерние новости, неизвестно как она интерпретировала отказ от исповеди на камеру.

- Трогать, может, и не будут, но свой репортаж она всё равно сделает - с нами или без нас. Видимо, твёрдо решила в прошлом покопаться.

Подруга поморщилась, неуверенно напомнив:

- Вообще-то её интересовало настоящее. Слышала же - они хотят показать, как сложились судьбы всех похищенных тогда детей.

Мы с Машей переглянулись и помрачнели. Даже наедине мы старались не обсуждать то, что произошло тринадцать лет назад, а теперь кто-то настойчиво и нагло собирался ворошить прошлое прямо с телеэкрана.

- Ой, до пары три минуты! - пискнула Климова, посмотрев на большие настенные часы и я, позабыв обо всём, бросилась на четвёртый этаж. Опаздывать к Демьянову было себе дороже.

После той нашей странной беседы в двести второй прошло несколько дней. Всё это время историка я показательно игнорировала, так и не придумав как себя с ним вести. Пусть лучше считает, что, как и обещала, «борюсь с чувствами». Зато сам Демон теперь с меня глаз не спускал. Боялся, наверное, бедолага, что я всё же нажалуюсь в деканат или найду другой способ усложнить ему жизнь.

В аудиторию вбежала, опоздав буквально на минуту, но заметивший моё стремительное появление Демьянов, разумеется, не мог промолчать и с издёвкой проворчал:

- Неужели ради моей лекции вы, госпожа Злобина, отказались давать интервью для телевидения? Я польщён. Будьте любезны к следующему занятию подготовить доклад о прессе 1930-ых годов с подробным анализом жанров и содержания основных средств массовой информации.

Значит, видел, как на нас с Машей наседали журналисты. Он что за каждым моим шагом следит? Маньяк!

Раздражённо повела плечом и молча кивнула. Подумаешь, наказание. Мне этот доклад за штуку уже к завтрашнему утру напишут в лучшем виде. И он это прекрасно понимает, так зачем выпендриваться?

- Письменно, - помедлив, «добил» Демьянов и снизошёл до усмешки.

А вот это засада! Сколько же времени придётся убить, переписывая текст?!

- Ну, Глеб Константинович, у меня ужасный почерк. Может, не надо?

Жалкая попытка. Естественно, Демон был неумолим.

- Надо, Злобина, надо. И имей в виду, что твой почерк я прекрасно помню. - Ну ещё бы ему не помнить, этот тиран почти на каждом уроке "радовал" нас письменными тестами страниц эдак на десять!

Когда меня заставляли делать то, чего совсем не хотелось, я не отказывалась, но старалась добиться такого результата, чтобы больше никому никогда и в голову не пришло поручить мне что-то подобное.

И Демьянов, кстати, уже испытал этот метод на себе. В десятом от нас отказался очередной классный руководитель (очень уж буйным был класс) и руководство доверили ему - вновь прибывшему молодому учителю. То есть просто поставили его перед фактом. Больше нас тянуть никто не соглашался, и Демон с кислой миной вынужден был принять груз ответственности.

А тут как раз юбилей школы и большое праздничное мероприятие по этому случаю. Ожидалось много высоких гостей, в том числе какая-то важная делегация из Германии (наша школа была с лингвистическим уклоном и поддерживала связи с носителями языка).

Ну а поскольку я тогда занималась вокалом и часто пропускала занятия из-за репетиций, меня, как и всех имеющихся в школе юных талантов, в обязательном порядке заставили выступать на общешкольном концерте с глупейшей детской песенкой времён «Пионерской зорьки». Я отпиралась как могла, однако Демон фактически шантажом вынудил меня согласиться на участие в этом «утреннике».

Что ж, потом он об этом сильно пожалел. Я согласилась, но когда вышла на сцену, заявила, что в день окончания блокады Ленинграда (концерт состоялся 27 января), а также в год семидесятилетней годовщины войны петь весёлые, легкомысленные песенки было бы неуважением к памяти павших воинов, и акапельно затянула «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой».

Надо было видеть вытянувшиеся и напряжённые лица гостей из Германии, наверное, страх перед этой песней у немцев в генах. Директор выглядел ещё хуже - сидел с перекошенной физиономией и в панике открывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба. Ох, как он потом орал на меня в кабинете, и на Демьянова, кстати, тоже. Я ведь заверила, что на скандальное выступление меня вдохновил именно классный руководитель, слишком рьяно прививавший нам любовь к истории.

Маме пришлось приложить немало усилий, чтобы данное происшествие никак не отразилось на моём аттестате, хотя ничего ужасного тогда не произошло. Немцы даже мужественно одобрили уровень патриотического воспитания у старшеклассников.

Странно, что историк обо всём забыл и собирается наступить на прежние грабли. Придётся напомнить. Только в этот раз ничего грандиозного и экстремального - скандалов мне пока и так с лихвой хватает. Пусть будет какая-нибудь мелкая пакость лично для него.

Взгляд скользнул по воротнику белоснежной рубашки Демьянова, и я поняла, что именно нужно сделать. Сегодня он впервые после той нашей встречи пришёл не в водолазке под горло, значит, засос уже сошёл. Пожалуй, пора снова напомнить о своих «чувствах». Ох, я ему такой доклад напишу, что мало не покажется!

- Как скажете, Глеб Константинович, как скажете, - смиренно вздохнула, направляясь к своему месту, и, не удержавшись, хихикнула, представив содержание будущего текста.

Демьянов, словно что-то заподозрив, проводил меня настороженным взглядом и, выдержав паузу, продолжил занятие.

***

Вечерние новости я включила с опаской, не ожидая увидеть ничего хорошего. Очень уж подозрительным казался внезапный интерес прессы. До годовщины ещё полтора месяца, так почему именно сейчас?

Как студентка третьего курса журфака я хорошо усвоила, что для подобного материала должен быть серьёзный информационный повод. И, разумеется, не самый приятный.

Репортаж начался. Возникшая на экране, уже знакомая мне брюнетка с точёными чертами лица, заговорила быстро и уверенно:

- Прошлой ночью совершено нападение на кассира супермаркета «Гурман» Аллу Синявскую. Неизвестный мужчина избил девушку и пытался её задушить. По счастливой случайности ему помешали свидетели. Пострадавшая в тяжёлом состоянии доставлена в одну из городских больниц. Полиция разыскивает напавшего. Напомню, тринадцать лет назад Аллу, которая тогда была падчерицей владельца сети ювелирных магазинов Георгия Осокина, похитили и несколько дней держали в заточении, как и ещё четверых детей состоятельных родителей. Никто из них тогда не пострадал - все вернулись домой. Мы решили выяснить, как сложились жизни этих, теперь уже взрослых парней и девушек.

Репортаж продолжило интервью с бывшими похищенными, сопровождаемое комментариями журналистки. О нас с Машей, к сожалению, тоже не забыли. Показали, как скрываемся в недрах универа, и выдали биографию каждой, начиная с посещения детского сада и заканчивая последней сессией. Больше внимания, естественно, досталось мне, вернее моей знаменитой маме. Даже отца, погибшего более шестнадцати лет назад, вспомнили.

По Машиной семье тоже потоптались не слабо. Припомнили и недавний громкий развод её родителей из-за молоденькой любовницы отца - состоятельного банкира. И то, что пребывающая в депрессии домохозяйка-мать в последнее время часто ищет истину в вине. Даже о том, что Маша встречается с сыном известного бизнесмена и депутата городской Думы упомянуть не забыли.

Подруга позвонила, едва отзвучали последние фразы пронырливой журналистки.

- Ты это видела?! Вот ведь зараза! Даже Лёву приплела! - негодовала она. - Завтра на нас снова начнут показывать пальцем!

- Не парься, людей больше интересуют свежие сплетни, а не поросшие мхом истории. Посудачат пару дней и забудут. - Очень надеюсь, что так и будет, хотя верится с трудом.

Когда с работы вернулась мама, вечер превратился в сеанс психотерапии. Обычно она не следит за местными новостями, видимо, кто-то из знакомых рассказал о репортаже, в итоге я вынуждена была доказывать, что никаких трагических воспоминаний он не вызвал и к психологической травме не привёл. Да и с чего бы? По сути ничего ужасного за те пять дней с нами не случилось.

Да, было неприятно и жутковато, но не смертельно. Нас держали вместе, так что показывать свои страхи другим лично мне было стыдно. Я изо всех сил старалась держать лицо, храбрилась. Помню, даже подбивала ребят устроить побег. А кто-то из девчонок, кажется, как раз та самая Алла ревела, не переставая. Жаль её. Не повезло, так не повезло. Надеюсь, выживет.