Проклятие Айсмора (СИ)

Глава 14 Буря, или Кто виноват

Эх, буря, это ничего,

Всего лишь крылья ночь простерла,

Удавкой слез сжимая горло,

Гоня от дома своего.

Гроза, ненастье и метель —

Не так страшны, как сердца холод,

Как из домов летящий сполох,

Как пламя на костре потерь!

Геройство — чей-то злобный ход,

А нам отыгрывать удачу!..

Над кем судьба из нас заплачет,

Ведя смертей печальный счет?

Северной части Айсмора всегда удивительно не везло. Споры о причинах горя-злосчастья велись годами, передаваясь из поколения в поколение, но каждый житель всегда был готов утверждать и доказывать, что этот край самый неудачливый и невезучий, можно сказать — проклятый, и в нем всегда происходит что-то особенно нехорошее.

На южной стороне селились зажиточные купцы и торговцы, нередко сами выбиравшиеся за товаром, посему в каждом доме имелась своя надежная охрана. Грабежи и кражи случались там редко. Западная часть выделялась именными причалами и дорогими харчевнями. С востока к городу вела длинная дорога от побережья, по ней все время кто-то приходил или уходил, и поэтому весь район был словно настороженным: тут то и дело сновали патрули, из-за приезжих строже следили за порядком, а недорогих забегаловок, гостиниц и съемного жилья имелось больше, чем частных домов. При входе к тому же старались поддерживать чистоту.

Что уж говорить про центр! Улицы здесь были шире, чем в других местах Айсмора, здания высились не в пример красивее — сам воздух казался более сухим, меньше испачканным вязким туманом. Горожане здесь обитали сплошь почтенные и вежливые, уважающие друг друга и всячески это уважение подчеркивающие. Даже сваи, установленные несколько столетий назад, были из драгоценной лиственницы, которая под воздействием воды становилась прочнее и обретала со временем твердость гранита. А под ратушей, гордо несущей золотой флюгер на золотом шарике, под самым ее фундаментом располагался одинокий островок, служивший опорой этому единственному в городе каменному зданию. Иными словами, в центре все было чинно и пристойно.

А Нижний Озерный или попросту — Нижний, располагался как раз с севера. Нищий район будто специально был отделен от всех прочих частей широченным каналом: в Нижнем была самая загаженная вода, самые невзрачные и покосившиеся дома, даже улочки его были узкими и кривыми, а редкие причалы — полуразрушенными. Тут постоянно бранились на всех и со всеми, ночами ни факелы, ни фонари не нарушали мрак, воров и бандитов имелось в достатке. Но и приютить здесь могли без лишних расспросов — делить краюшку хлеба из водорослей или уху из сорной рыбы проще, чем праздничный пирог на золотом подносе.

Само переселение сюда, а особенно — на северную окраину, даже временное по необходимости, подразумевало начало больших горестей.

Беды, причины которых не зависели от людей, тоже не проходили стороной и только подтверждали дурную славу этого места. Именно здесь засушливым летом вспыхивали пожары. Именно с севера приносило по осенним штормам высокие волны, что бились с особой злостью о ветхие стены, заливая неудачливые дома и утаскивая все, что было не привязано, не прикручено или не прибито. Именно с этой стороны зимой нападали волки и весной ломался лед. Да ладно бы просто ломался: растопыривался, корежился, собирался торосами, а потом нападал, круша причалы и мостовые, нередко проникая в сами жилища гостем незваным и нежеланным.

Помимо неприятностей, связанных с капризами времен года, в народе поговаривали и о других бедах. Якобы Черное чудовище, спящее в северной расселине Темного озера, просыпается иногда от злобных своих мыслей и бьет шипастым хвостом по воде. Мутит воду и поднимает волны. Правда, рассказывалось это больше для капризных и непослушных детей, но и среди взрослых бытовало мнение: их страшный сосед иногда серчает, гневается на белый свет и живущих в нем, и насылает потопы, огонь и бури.

В эту ночь, когда невероятной силы шторм обрушился на Айсмор, да такой, что не всякий его житель припомнить бы смог подобный, вряд ли обошлось без согласия с небесами, щедро полосующими насквозь промокший город. Вот только о Черном чудовище, портящем жизнь через непогоду, мало кто вспоминал теперь… Люди, надеющиеся переждать ненастье под крышами своих домов, скрипящих от ударов ветра, разделились во мнениях. За одними окнами поминали не Черное чудовище, а другое известное имя. Не зря молва его полощет и не зря приписывает этому человеку черную душу. Потому что не все просто так. Кто, в отличие от большинства жителей Айсмора, черноволос и темноглаз, и с каких таких чешуй еще и любитель черной одежды? Ведь именно человек видом и вкусом может пожелать беды и горя, только такой может проклясть и без того многострадальных людей.

В других домах думали иначе и не объясняли разгулявшуюся стихию никакими высшими силами, чужими призывами или пугающими детей именами. Заперли ставни на окнах, приготовили ведра с тряпками, перенесли внутрь все, что стояло снаружи: удочки, весла, багры, подпорки для расправленных сетей, сами сети и прочие мелочи. Все вещи, что могли и не могли намокнуть, переложили куда повыше. И теперь, укутавшись потеплее, сидели на верхних этажах или вовсе на чердаках. Слушали, как бьются о стены и балки привязанные лодки, поднимаемые и переворачиваемые волнами, как с сухим треском секут озеро молнии, как шелестит ливень, то чуть притухая, то разгораясь с новой силой. Вздрагивали от особо сильных ударов, пытаясь угадать, что творится снаружи. Замечали, где капает вода, которая везде найдет себе дорогу. И хорошо еще, если холодные капли застучат не по головам напуганных хозяев, взволнованных жен и детей, а попадут в подставленные тазы и ведра.

Поэтому среди множества пугающих стуков почти никто не различал удары по дверям, когда в них принялась молотить стража. Приказам выходить, если и слышал кто, то не спешил подчиняться.

Гаррик понял, что выселение пойдет хуже, чем нынче стоит погода. На стук никто не открывал, на крики — тоже. Порывы ветра сносили все голоса. Ураган ревел, а две дюжины стражников словно попали в самое его сердце. Или в зубы, додумывал Гаррик, мысленно рисуя беснующегося над Темным озером зверя.

Гаррик приказал выламывать двери во всех домах первой линии. Это изрядно взбодрило стражу, а потом и немало согрело ее, основательно продрогшую по дороге.

Поневоле взопреешь при попытке вытащить на улицу сопротивляющихся жителей. При этом надо суметь самим не свалиться в бурлящую почти под ногами воду — настилы в Нижнем Озерном по ширине были такие, что не везде ребенок без опаски протиснется.

Хозяева домов выходить не хотели. Они цеплялись за проемы и предметы, не переставая истошно кричать. Кто-то доказывал, что у него остались вещи и сбережения, без которых семье не выжить, твердили вразнобой, но об одном: «Дом — это все, что у меня есть!» и «Если уж погибать, то вместе!», да и «Куда вы нас тащите, нет ничего в Айсморе безопаснее дома!»

Стража как могла, а могла она через ругань, пинки и угрозы, объясняла быстро, с должным выражением:

— Бегом, наружу! Все, кто есть!.. Какое — не пойду? Ты что, трясина, не чуешь, как твой дом уже дрожит? Себя не жалеешь, детей пожалей — им-то за что погибать⁈ Весь Нижний может снести! Надумал стать придонным кормом в коробке?.. Мамаша, держи ребенка крепче, там опасно! А тут еще опасней… А ну пошла отсюда за вторую линию, там укройтесь!.. Сносит, говорю, точно сносит… Я не знаю, где тебе жить!

Многие обходились постоянными повторами:

— Покиньте дом! Немедленно. Он может утонуть. Покиньте дом!

А кто-то даже начинал утешать:

— Вы вернетесь. Вот буря пройдет, вы ее переждете за второй и вернетесь. Нет, тут не надо пережидать, отсюда надо уходить. Я всего лишь выполняю приказ. Приказ первого помощника нашего винира. Велено позаботиться о вашей безопасности. Да-да, это Бэрр велел. Выходите и прячьтесь в квартале. Нет, нет! Успокойтесь, вас не выселяют за долги! Да, это приказ Бэрра, иначе никак, вы его знаете.

Постепенно на улочках и мостах стал скапливаться народ. Люди жались друг к другу, пытались укутаться в плащи. Ничего не понимали и принялись выяснять, почему это они ночью, под ледяным дождем, в наводнение стоят под грозным неприютным небом?

Первые вопросы очень быстро превратились в гневные возгласы, потому что всегда найдется несколько умников, которые лучше других знают, что творится вокруг и что надо делать, даже если сами только появились и понятия не имеют о происходящем.

— Ужас какой! Ужас! К себе же нельзя будет вернуться! Никак нельзя! Да что же это такое! — слышались крики от первого дома, семья из которого пробыла под дождем дольше прочих, больше других замерзла и озлилась.

— Молись, чтобы было куда вернуться, — отвечал им сбоку толстяк, укутанный в длинный плащ и оттого похожий на шкаф, который зачем-то вытащили наружу из теплого дома. — Это все специально придумано!

— Мой дом стоит дольше, чем ты живешь! Я в него вернусь! Ты за свой переживай. Под твоим-то рухлядь, а не сваи, на чем только держится? — верещали с другой стороны.

— А при чем тут сваи? Вот скажите, при чем тут сваи⁈ Чем сваи-то вам не угодили? Они будут стоять, даже если вода до второго этажа дойдет! — уже непонятно от кого, и — Гаррик вздохнул — тут начался привычный галдеж.

Про сваи айсморцы могли говорить сколь угодно долго. Как укрепить, сколько простоят без ремонта, за чей счет и так далее.

Гаррик мотнул головой, пытаясь проследить, все ли дома обходит стража, но от всеобщего ора начинало стучать в висках. Он так и не привык к тому, что местные жители могут при случае перекричать плеск волн и грохот бури.

— Не плачь, маленький! — визжала с моста перепуганная женщина ребенку, которого тащила прочь от их дома, а он от ее криков ревел еще громче. — Не плачь! Все обойдется, мама с тобой!

— А ты почему меня сюда вывел⁈ — выговаривала, как видно, супругу молодая женщина, держащая в руках сундучок с чем-то тяжелым. Вид у нее был такой, будто она собиралась расколотить этот сундучок о мужнину голову. — Как был дундуком, так и остался! Правильно мне мама говорила, незачем с тобой связываться! У нас же лодка с той стороны, у причала стоит! Догребли бы до Главного канала, там под Управой бы переждали! Вечно ты делаешь не то, что нужно, а то, что говорят!

Гаррик, услышав подобный бред, задумался на миг — не поторопятся ли обратно? Если сунутся — снесет ведь напрочь течением! Но мужчина молчал в ответ, не споря, не соглашаясь. Женщина поорала на его бестолковость и затихла, не получив пищи для ссоры.

— У меня крепкий дом! — продолжал вопить глава первой выселенной семьи на толстяка размером со шкаф. — Я не скуплюсь на него, и сваю даже одну лиственную купил себе в убыток!

— Стража сказала: дома под воду уйти могут! — кричал кто-то.

— Какая ерунда! Всю жизнь стояли!

— Вот ваш и потонет! Дешевый и без ремонта!

— А я говорю: мой выдержит! — поддержали несколько голосов.

Видно, каждый про свой думает, решил Гаррик. В умах буря намечалась посильнее, чем на воде. Он даже подумал, что неплохо было бы развести этих людей по разным местам, но не придумал — куда.

— Ничего не выдержит, коли его прокляли! — завопил женский голос. — Некуда будет нам возвращаться!

— Пропал Айсмор!

— Ужас! Какой ужас!

— Мы что, остались без дома⁈

Гвалт нарастал, в потоке криков, смешивающихся с потоками воды, разобрать что-то становилось все труднее. Непонимание быстро сменилось страхом, большим, чем сжимал людские сердца перед ураганом. И все чаще стали слышны бессвязные выкрики о проклятии, что погубит не только собравшихся, но и весь город.

Стражники вывели из последнего в линии дома двух насмерть перепуганных подростков. Один услышал крики и ругань, посмотрел на мелькание редких фонарей и рухнул на доски мостовой без сознания. Второй, бледный как лилия, зачем-то принялся быстро и сбивчиво объяснять подскочившему Гаррику, что это — его брат, что он приезжий, что он не знает, каково бывает на озере в наводнение и еще что-то, чего Гаррик уже совсем не разобрал. Он вручил парнишек двум стражникам. Затем развернулся и увидел, как в соседнем доме, в одном из окон второго этажа дернулось ярко-красное пятно. Дернулось и пропало. Гаррик замер, не сводя взгляда с окна. Изнутри сверкнуло снова. Сильнее. Гудения пламени не было слышно, но полыхнуло изрядно.

«Огонь», — обмер Гаррик, а за его спиной тут же раздался знакомый голос:

— Пожар!!!

Айаз, непонятно откуда взявшийся, словно бы его вода выплеснула из единственного своего доброго порыва, пронесся мимо обалдевшего Гаррика и мгновенно скрылся в горящем доме. За ним — еще трое стражников. Хозяин, тот самый толстяк в длинном плаще, поняв, что это горит его дом, истошно завопил и принялся крыть все небеса кряду, стараясь добраться по узким настилам до своих дверей. Стражники, приглядывающие за людьми, пытались удержать и образумить его. Он вырывался.

Со стороны начала линии раздалось:

— Ах ты ж тварь!

Из открытой двери дома, следующего за горящим, вылетел человек и с плеском рухнул в канал.

Он не успел сделать пары гребков и уцепиться за балку у моста, как за ним выбросили второго. Следом из дома выскочил злющий Бэрр. К нему тут же подбежало двое стражников — один держал фонарь, другой уже подавал конец копья оказавшимся в воде.

— М-м-мародеры! — рявкнул Бэрр.

Стражник переменился в лице и этим копьем оттолкнул человека от балки. Тот, ругаясь и захлебываясь, отплыл подальше, уцепился за веревку, протянутую между сваями, и остановился там, покачиваясь на волнах. На мостовую, с которой на него гневно орал хозяин второго дома, выбираться опасался.

Бэрр прошагал через мостик ко второй линии. Люди боязливо расступались перед ним, хотя при редком свете ручных фонарей видно было плохо, и все натыкались друг на друга. Первый помощник остановился, вытирая воду с лица, и проследил за тем, как четверо стражников потихоньку уводят хозяев опустевших домов к сторожкам охраны, под крыши ближайших лавок за второй линией.

В каждой лавке ждал врач. Врачей не менее бесцеремонно приволок разбуженный среди ночи Аезелверд.

Какой-то дедок вдруг пронзительно крикнул: «Забыл!», и рванулся через мостик к одному из домов. Заметивший это Гаррик кинулся наперерез не менее быстро, перехватил и потащил старика обратно. Настилы под ногами подозрительно трещали. Только младший стражник и причитающий насчет любимой удочки дед оставались в конце моста.

Гаррик дедушку еле дотащил, сдал на руки человеку, назвавшемуся лекарем, развернулся, чтобы посмотреть, что там со вспыхнувшим пожаром, — и с размаху вписался носом в чью-то спину. Ему показалось, в дом… Проморгался и узнал во внезапно возникшей преграде Бэрра.

Тот замер и напрягся так, что не пошатнуть. Перед ним стояла Ингрид. Лицо мокрое, бледное, тяжелый капюшон облепил голову, в руках — сумка. Гаррик только успел подумать: «Что она тут делает⁈ Я, дурак, не уследил!», как Бэрр ухватил ее за плечо и словно озвучил мысли Гаррика:

— Что ты здесь делаешь⁈

— Я могу помочь. Я умею, — негромко, но четко раздалось в ответ. — Где вы тут, Бэрр, э… господин помощник винира, лекарей-то найдете?

Трещало дерево, во все стороны летела вода, буря пеленала Айсмор, а эти двое остановились на те краткие мгновения, что у них были, посмотрели друг на друга, каждый поймал маленькое ощущение, что второй сейчас — центр вращающегося и бурлящего мира, а потом Бэрр крепче сдавил пальцы на плече Ингрид и чуть подтолкнул к проходу на соседнюю улицу:

— Бегом туда, где плача больше. Лекарь — хорошо. Но ты лучше успокой женщин. Ингрид, будь осторожней.

Бэрр обернулся к Гаррику, который все еще стоял рядом и пытался справиться с рвущимся из рук фонарем.

— Все?

— На первой — все, — ответил Гаррик. — Так эти олухи обратно лезут, кто за чем. Дедушку вот…

— Никого не пускать! — прервал его Бэрр.

Кто-то из темноты все громче кричал: все пропали, все пропали…

— А где Уна, моя Уна? — завизжала высокая худая женщина и бросилась через мостик, едва не опрокинув Гаррика и чуть не выбив из его руки фонарь.

Со стороны первой линии послышался треск.

— Уна-а-а! — женщина перешла на визг. — Она осталась там, в третьем!

Гаррик, окончательно позабыв о вежливости, перехватил женщину за локти; ею и собой перегородил дорогу Бэрру на узеньком мостике.

— Я меньше и легче! — выкрикнул он и ринулся в указанный дом, очень надеясь, что Бэрр не последует за ним.

Фонарь Гаррик успел уронить и решил не тратить время на его поиски. И потому, ворвавшись в темноту, растерялся. Но снаружи полыхнула молния, короткая вспышка выдернула очертания стола и показавшуюся крохотную фигурку на нем.

— Уна! — позвал Гаррик, и снова стало темно.

— Красиво плещется, когда сверкает, — отозвался тоненький голосок, в котором не было слышно страха.

Гаррик, по колено в воде, шагнул вперед. По ноге его ударило что-то твердое, но оно тут же отплыло.

— Уна, — позвал он, — а при фонаре еще красивее бы плескалось и сверкало.

— А у тебя есть фонарь?

Гаррик шагнул вперед и почувствовал, как пол проваливается под ногой. Дернул и понял, что бесполезно. Ботинок застрял намертво. Гаррик, помянув одного морского бога и трех озерных, ответил почти спокойно:

— Нет, фонарь я потерял, когда твою маму встретил.

— А где она?

— Там, снаружи. За мостом… Иди ко мне, я до тебя не дойду. У меня нога застряла, а нас твоя мама ждет.

— Но вода холодная, — заныла из темноты девочка. — Я лучше здесь останусь.

Дом затрещал сильнее и накренился.

— Уна, а ты выдохни, прыгни вниз и ничего не бойся. Сначала ты встретишь холодную воду, потом я тебя подниму, а потом мы пойдем к твоей маме.

— Хорошо. К маме!

Она громко и сосредоточенно вздохнула, но тут наружная стена заскрипела от удара очередной волны, дом основательно качнуло, и девочка испугалась:

— Не пойду!

Гаррик выругался от души и даже вслух, дернул ногу, оставляя в щели башмак. Бросился вперед по памяти, стол ударил его краем в бедро. Гаррик сгреб девчушку в охапку. Сверкнуло еще раз, удачно обрисовав дверной проем. Он показался далеким и почему-то вздернутым наверх. Выругавшись снова, Гаррик зашагал к выходу из дома по пояс в воде.

Девчонка заверещала, как только увидела свою мать, держащую потерянный фонарь. Женщина тоже разглядела их и метнулась вперед. Гаррик едва успел опустить ребенка на доски мостика, как волны ударили враз, вокруг заскрежетало и затрещало. Он обернулся и замер…

Улицы не стало.

Не стало всей самой крайней линии, называемой Первой. Словно кто подсек ее мечом. На месте узкой деревянной мостовой враз вздыбились раскореженные доски. Закачались, упираясь в небо, подпирающие их брусья. На остатки свай налетали ошалевшие волны, едва видимые в отблесках молний.

Дома замерли на миг. Постояли, словно задумавшись — готовы ли они обойтись без опоры — и беззвучно начали заваливаться назад. Потом все быстрее и быстрее. Четвертый дом потянул за собой настилы. Прогнутый мостик выпрямился и затрещал. Гаррик почувствовал, как все уходит из-под ног, и прыгнул наугад, желая только, чтобы строения второй линии не зацепило. Он рухнул на живот, проехался по доскам и подумал — хорошо еще, что отсюда людей увели, место нашлось, чтобы упасть.

Ветром принесло визг, и Гаррик понял, что кто-то свалился в ледяную воду где-то рядом, не дальше, чем со следующего мостика.

Отправляя одиноких и здоровых в сторожку охраны, а семейных и пострадавших — в лавки к теплу и врачам, Бэрр добрался как раз до этого моста, на котором толпились несколько зевак. Он разогнал их всех, не сразу сообразив, почему его самого пытаются ударить и кричат: «Из-за тебя это все!» Услышал, как недалеко кто-то визжит страшнее, чем рядом ругаются, присмотрелся и, увидев при вспышке вздернутые над водой руки, стряхнул с себя кого-то нахального, сбросил куртку и с короткого разбега по остатку моста нырнул в воду.

В несколько гребков он догнал утопающего мальчишку. Тот вцепился в спасителя так, что готов был уже вместе с ним утонуть. Их быстро понесло к началу линии. Бэрр, поймав волну, перевернулся и успел ухватиться за свернутую, но не выломанную балку бывшего моста, с которой можно было вылезти наверх.

— Это все он! Он! Он виноват! — завизжала какая-то старуха. — Он здесь! Что же это делается, добрые горожане!

Пацан, сообразив, что от него требуется, отпустил Бэрра и проворно вскарабкался на мостовую. Мгновенно скрылся в темноте, из которой кричали уже на несколько голосов о вине и проклятии. Бэрр не успел залезть сам, как один «добрый» горожанин огрел его рукояткой багра по плечу. Визгливая старуха возгласами «Да! Да! Так его!» поддержала «доброго» горожанина. Только от удивления Бэрр не сорвался в канал.

К месту неожиданной драки честно пытался прорваться Гаррик, но ему было не пробиться сквозь толпу собравшихся как по команде людей. Он не понимал, почему их тут так много, когда они все должны быть в других местах. Но догадался, что этих обозленных айсморцев, оставшихся без домов и имущества, что-то вывело из безопасности в ураган и сплотило перед общей бедой.

То, что люди назначили на общую беду первого помощника винира, Гаррик понял не сразу. Только когда увидел при тусклом свете нескольких фонарей, как визгливая бабка с криком: «Это все из-за тебя, тварь черноречная!», бросилась к Бэрру и вцепилась ему в мокрые волосы, желая не то столкнуть в воду, не то, видно, голову ему оторвать. Бэрр вырвался, но не удержался на краю настила и свалился обратно в ледяную воду.

Гаррик едва лишь растолкал первых зевак, как все переменилось. Из толпы выскочило двое, один с фонарем. Они вырвали багор у «доброго» горожанина, упорно тычущего им в Бэрра, оттолкнули подальше визгливую тетку и тот, что с фонарем, гневно им размахивая, заорал:

— Что ж ты, рачина, спасителя нашего топишь⁈

— Это Мясник-то спаситель⁈ Да он на нас эту бурю и наслал, чтобы мы все утопли!

— Ага! А потом сам топиться полез!

«Добрый» горожанин пожелал вернуть багор, и началась драка. Ошеломленному Гаррику сразу врезали по уху, хотя он не показал, что принадлежит хоть какой-то стороне. Бэрр все же смог вылезти на мостки, а там народ крошил друг друга руками и обломками все того же багра.

Один старик, резво вывалившись из своры, попытался оторвать доску от настила прямо из-под ног Бэрра.

— Народ, уймитесь! Вы о чем? — грозно крикнул Бэрр, наступив на доску, и люди на миг приутихли. — Кого я проклял и когда успел? Да и зачем⁈

— Молчи, дрянь, мы лучше знаем, что ты сделал! — заявили одни.

— Это вы молчите, коли знаете хуже, чем видите, как он о людях нынче заботился, — ответили с другой стороны, и драка возобновилась с новой силой.

Кто не махал кулаками, успевал ругаться:

— Повесить его, и дело с концом — проклятие отменится! Заживем!

— Да поздно уже! Где заживем-то?

— Повесить — никогда не поздно!

Между домами задрожал свет фонарей, отражающийся от остроконечных шлемов стражников.

— Разойдись! — прошел сквозь толпу Айаз.

Люди разлетелись под натиском его и нескольких стражей на две стороны, но и там стычки не прекратились.

— Что происходит, граждане Нижнего Озерного? Кого вы тут еще вешать собрались?

— Вот его, темное отродье! Проклятущего! Выродка! — часть толпы ответила почти хором.

— Заткнись, мокрица неблагодарная! — рявкнули с другой стороны. — Булькала бы сейчас, если бы не Бэрр!

— Да если бы не этот…

— Тихо, я сказал! — голос Айаза снова прекратил ругань. — Слушайте, граждане Нижнего Озерного! Те, кто лишился крыши и нуждается в помощи — вернитесь в наши сторожки и в лавки за второй линией. Остальные — разойдитесь по своим домам.

— А с этим ублюдком что? Ведь это он наши дома проклял! Это из-за него…

— Я, своей властью, забираю первого помощника винира для разбирательства. Не здесь и не сейчас суд будет решать, кто проклял, что проклял, зачем проклял и прочее! Затихните, айсморцы. Суд будет решать!

— Суд? — пискнул старушечий голос. — По закону повесят?

— Дура ты, да еще и карга! — человек с фонарем сплюнул визгливой бабке под ноги.

Тумаки и перебранка пошли на новый круг, но уже вяло. Все смотрели на Аезелверда, мокрого, как и все вокруг, черного от копоти, и ждали продолжения.

Айаз приблизился к стоящему к продрогшему до хребта Бэрру и шепнул:

— Пошли, выведу тебя отсюда.

— К-к-куда?

— В тюрьму. Это лучшее, что ты сейчас можешь сделать. Иначе они не успокоятся и сами не разойдутся.

Бэрр кивнул и, стуча зубами, как сапогами по мостовой, пошел за стражниками. Народ проводил его, ругаясь в спину. Потом, когда не осталось на мостовой ни первого помощника, ни стражи, ни Аезелверда, остальные люди разбрелись кто куда, занявшись опять своими жизнями и бедами.

Понемногу все стихало. Даже ветер успокаивался и к рассвету обещал совсем перестать.

Жуткая ночь почти завершилась. Каждый житель города, через который прошел ураган в час, когда опустел Северный квартал, думал о своем.

Камилла, не интересовавшаяся ничем, кроме своих планов, глядела в окно с высоты своего положения и второго этажа, откровенно радуясь, что скоро настанет день, когда первый помощник винира будет сопровождать ее повсюду.

Винир крепко и спокойно спал, и его ничего не волновало, потому что люди, которые верят в то, что ими задуманное исполнится, всегда спят хорошо.

Бэрр шел в тюрьму в надежде, что проведет там всего одну ночь.

Ингрид так разволновалась, что порвала два бинта.

Гаррик стоял на новом краю города и смотрел на торчащие из воды сваи. В свете наступающего утра они выглядели страшно, но притягательно. Будто зубы невидимого зверя.

«До чего же эти озерные дикие, — думал Гаррик. — Они дерутся, и моя обязанность остановить драку. Так они и со мной дерутся. А мне-то и ответить не хочется, хотя злость есть… Драка ведь, она уместной должна быть. За правду или от веселья. Но ни один равнинный не полезет зубы ради правды вышибать, когда мир вокруг рушится! А эти, на сваях своих же домов… Якобы из-за того, кто дождь наслал. Проклял… Да как это можно? Скажешь что-нибудь небу, а оно ветром отвечает, что ли? А что ж тогда пшеница по уговорам не растет?.. Нет, дело не в домах, дело в умах. Господин Бэрр, я же пытался про умы тебе рассказать. Это сейчас они с умов посходили, а тогда ты придумал бы что, наверняка придумал бы. Понял же как-то, что Нижнему грозит, вот и людей спасти успели. Теперь же тебя в тюрьму повели. Из-за этих же людей… Может, и хорошо это. А то и правда повесят. Безумцы, как есть — сумасшедшие. Нашли, кого в горестях и печалях винить… Да еще в этом кошмаре — темно, страшно, огни сверкают, дома рушатся — тут палец покажи, голову откусят».

Небо на востоке неохотно светлело, становясь из черного серым. Ветер бил все реже и слабее, волны на озере успокаивались.

Продрогший Гаррик долго еще стоял на развалинах мостовой в раздумьях и в одном ботинке.