Проклятие Айсмора (СИ)

Глава 21 Слово винира, или Темное небо

Кричи в бессилии и тьме,

Кричи до хрипоты! И молча

В ответ пустое воронье

Знамена черные полощет.

Возьмите кровь его и пот,

Потешьте день кровавой тризной.

Ошибки радуют народ,

И каждый душу разберет,

А надо что еще отчизне?

Хоть выиграл, но побежден,

Победы горечь — вкус досаден.

Не заслужил отныне он

Ни уваженья, ни объятий.

Ликуй и празднуй, мой народ…

А с неба пламенем падет

На Город Вод

Его Проклятье.

Словно лодка, рассекающая воды Темного озера, бобровая шапка винира проплыла обратно в сторону ратуши. По дороге глава города бросил страже: препроводить почтенных судей в его кабинет да проследить, чтобы никто из особо рьяных или любопытных приближаться к ним не смел!

Айсморцы потирали руки в предвкушении зрелища.

Старики Сайс и Нэйтон, шаркающие по настилам в кольце стражников, вопреки опасению главы города, не удостаивались никакого внимания. Тусклое солнце отразилось в секирах, скрещенных после захода судей в дверь. Секретаря, не особо замечаемого, стража ослепила этим светом и больно задела древком по макушке. Он, призвав стражу держать глаза открытыми, когда начальство шествует, ужом проскользнул в ратушу.

А вот смотреть на Бэрра, которого собирались остужать за его дерзость, всем было интересно. Как и обсудить, что сейчас будет — пытка или наказание.

Шон отдал приказ, и руки Бэрру развязали — с плеч полетела рубашка. Обвиняемый остался в кожаных штанах — на растерзание языкастых айсморцев.

— И рубашка-то у него черная!

— Худой-то какой.

— И спина вся в шрамах!

— Но сам-то он не черный. А вы что твердили?

— Все, все с него сдирайте! Надо узнать, а может, а все-таки…

Бэрр кривился, но молчал и не сопротивлялся. Стражникам, связывавшим его заново, советовали крепче вязать да к туловищу, и камень подобрать, и ноги тоже надо связать, и чтобы поаккуратней. А то потонет, так с кого тогда спрашивать, а что спрашивать?

Главный строитель, расслышав насчет спроса, подскочил со своей табуретки и быстрыми шагами понесся к ратуше, на ходу расталкивая тех, кто лез друг на друга, пытаясь рассмотреть — что там творится, на краю Главной площади у Главного причала.

Навстречу Гайриону волной бежал слушок: подобное происходило лет сорок назад, когда после допроса водой человека тогда признали невиновным. Да только захлебнулся он. Женщины подносили края своих головных платков к глазам, мужчины спорили. Самые высокие из собравшихся и те, кто стоял ближе к месту действа, передавали по цепочке задним рядам то, что сами видели и слышали. Сведения, правда, успевали изрядно измениться — и часть озерников была уверена, что Бэрр чернее ночи, да еще и утоп.

Гайрион еще до дверей ратуши не успел протолкаться, а ему в спину уже плеснулись новые возгласы, что не допрос это и не пытка, а наказание, дурьи ваши головы, уши как у мертвого сома, как вы ими только слушаете, а того потом повесили и этого повесят, нет, он продержится — да, по рукам…

Винир, хмуро взирая на площадь из окна своего кабинета, мял в кулаке край тяжелой занавески. В углу, в нише с диванами и столиком, расположились оба судьи, шепеляво радуясь принесенным для них угощениям и теплому вину.

Деликатный стук в дверь отвлек его. В щель сунулся длинный нос секретаря.

— А мой господин. А к вам Гайрион опять, вот неугомонный.

— Никого не пускать! — громко произнес винир. — Никаких посторонних к судьям!

— Никаких посторонних⁈ — воскликнул из приемной глава гильдии строителей, отшвырнув секретаря и шагнув на порог. — Кто это тут посторонний? Сначала меня в ратушу не допускают, теперь и с судьями не поговорить! Не круто ли берете, господин винир? Что это вы удумали?

— Стража! — заорал винир так, что стены сотряслись. — Вывести нарушившего судебный порядок!.. Убирайтесь, почтенный! Иначе я обвиню вас в попытке повлиять на справедливый суд! Хотите пересесть с личной табуретки на скамью за оградой?

Тот побледнел и отшатнулся. Этого хватило, чтобы секретарь смог прошмыгнуть под его рукой и отгородить высокое начальство от нахального посетителя тяжелыми дверями.

Винир покосился на судей. Почтенный Нэйтон откровенно спал, его черная шапка сползла на нос, а его старый приятель, дожевывая мягкую булочку, одновременно пытался спросить: «Чтой-то за шумный юноша, и почему он так спешно покинул кабинет?»

Ничего не ответив, винир проворчал: «Ну нет, не растащите!», и уселся за свой стол. Выросший на озере и знающий, что такое дожди, шторма и бури, глава города понимал, что в выигрыше остается тот, кто наперед знает погоду. А еще лучше эту погоду создавать самому. Время у него еще было: за оскорбление полагалось принимать наказание три раза, по количеству судей.

Бэрра опустили в канал. Первый раз прошел под жуткую тишину, облаком повисшую над Главной площадью. Даже те, кто считал зрелище забавным, переменили свое мнение.

Злющего Бэрра вытащили из воды. Отплевавшись, он бросил:

— Макните еще!

— Зачем? — поразилась стража.

— Он что, сам этого просит⁈ — донеслось с площади.

— Ляпну с дерзости еще что-нибудь, как бы кто не пожалел! — оскалился Бэрр.

Его ответ передали обратно по цепочке из высоких мужчин.

Зрители отозвались воодушевленными возгласами, среди которых прорезался один скрипучий:

— Вот! Знайте!

— Как он?.. — пролепетала Ингрид, прижатая к стене крайнего дома.

— Держится, — аккуратно ответил Гаррик и снова вытянул шею. Даже наказание было не так страшно видеть, как госпожу архивариуса, выглядевшую так, словно это ее окунали в воду. Она уже рванула к каналу, готовая растолкать слившиеся воедино спины, и только увещевания Гаррика: «Госпожа Ингрид, ему же хуже будет» и его цепкие руки остановили ее.

Ингрид зажмурилась, прислушиваясь что было сил.

— А теперь что? — раздалось после второго плеска.

— Жив! — промчалось по рядам. — Опять отвечает!

— Что на этот раз⁈

— Благодарит, что наконец смыли тюремную вонь!

— Вот гад!

— Такой не утонет!

— Скорее ты утонешь, курица! Убери ногу!

— Курица⁈ Как ты меня назвал, тварь береговая?

— Заткнитесь! Не слышно!

Начавшаяся драка между крепкой рыбачкой и долговязым жителем Золотых песков быстро прекратилась — победило свойственное обоим любопытство.

— Да тише вы все! А что, что еще он говорит?

— Ругается жуть как! А еще говорит, что наконец проснулся.

Площадь грохнула смехом.

Слушая шум, винир быстро писал и иногда бросал злой взгляд в окно. Первую бумагу, не дав чернилам просохнуть, скомкал. Покосившись на спящих мирным сном судей, подошел к нише. Уронил несколько капель вина на бумагу и старательно их размазал пальцами. Затем расправил лист и запечатал в старый конверт, на котором написал углем несколько слов. Сложил в другой конверт, добавил к нему один обрывок бумаги — и все это отправилось в конверт поновее и покрепче.

Винир хотел было увеличить цепочку до четырех человек, но решил, что времени может не хватить. После чего криком позвал секретаря:

— Я велел еще вчера отнести эту посылку на пристань! Почему она все еще на моем столе⁈

Секретарь затрясся и побледнел до цвета озерного льда.

— Доставить немедленно! — рявкнул винир. — И проследить, чтобы тот, чье имя указано на посылке, получил лично в руки и вскрыл тут же. И выполнил все. Ясно⁈

Проводив тяжелым взглядом секретаря, глава города вернулся к окну и уставился на площадь, чувствуя себя рулевым, что выводит попавший в шторм корабль на верный путь.

Из Бэрра излишнюю дерзость сейчас вытравливали ледяной водой — но и этот шаг винир не считал для себя вредным, а для излишне строптивого Бэрра полезным.

Он повернулся, чтобы узнать — а что думает единственно верный друг, но дерево было неподвижно. Оно хранило молчание, принятое виниром за одобрение…

Ингрид кусала пальцы.

Перед третьим разом Шон особенно злорадно глянул на отплевывающегося Бэрра. Тот из-под мокрых волос перехватил его взгляд и вобрал в грудь побольше воздуха до того, как уйти под воду.

Вскоре голоса на площади снова стихли до самого последнего кашля. Но Шон по-прежнему стоял с поднятой рукой и вел отсчет, медленно шевеля губами.

— Вынимайте же! — разорвал тишину крик со стороны ратуши.

Гайрион с риском свалиться вылез по пояс в окно второго этажа ратуши и угрожающе замахал рукой:

— Вынимайте! Вы его утопите! Это же не приговор!

— Давай, Шон, вынимай, — буркнул один из стражников. — Время вышло.

— Пока он жив, есть с кого спросить! Вытащил быстро, не то я твою тюрьму под воду спущу! Эй, послушай, Шон, это же не приговор! — надрывался Гайрион из окна.

Рука Шона дрогнула, но не опустилась.

— И правда хватит, начальник. Мы в палачи не нанимались, — прокатилось по площади от державших Барда стражников.

— Гаррик, помоги мне! — Ингрид, не выдержав неизвестности, и оперлась о спешно протянутую юношей руку, вскарабкалась на деревянную плашку в основании дома и поверх людских голов всмотрелась в происходящее на пристани.

— Что там? Вытащили? — тихонько справился Гаррик.

— Нет… — выдохнула Ингрид и так побледнела, что Гаррик приготовился ловить, ежели падать удумает. Но девушку лишь крепче схватилась за его пальцы и вытянулась во весь свой небольшой рост.

А начальник тюрьмы все считал в мертвящей людской тиши.

Меж стоящих у канала просунулось небольшое и очень смелое весло, шустро ткнулось Шону ровно под колено и спряталось, ровно его тут и не было. Начальник тюрьмы пошатнулся назад, потеряв равновесие, за его спиной испуганно взвизгнула женщина. Падая, он ухватился за край ее одежды. Она взвизгнула еще раз и выдернула край фартука, наподдав ногой начальнику тюрьмы.

Обрадованные стражники махом вытащили Бэрра, бросили животом на мокрые доски. Он не шевелился, и никто не подходил к нему, словно страшно было даже прикоснуться, чтобы уже точно понять, жив или умер первый помощник винира, которого по его же приказу чуть было не утопили.

Вокруг заголосили:

— Умер!

— Ой, беда. Захлебнулся все же.

— Да не беда, а радость!

— Заткнись уже, кума, чтоб тебя такая же радость посетила!

— Да не-е-ет! Чтобы Бэрр и захлебнулся? Да он дышит этой своей водой!

— Вот, видно, и надышался вконец!

— Помогите же ему! Что вы замерли, как рогатки?

— Шон! За тобой не совесть, за тобой я приду, если помрет! — прорезал людское разноголосье высокий, надтреснутый голос Риддака.

— И ты что, тоже шторм призовешь?

— Заткнитесь, разобрались уже. Чего по новой-то?

— Да развяжите его, олухи! — недовольно приказал Шон.

Стражники разрезали веревки и встряхнули Бэрра за плечи.

Он вздрогнул, судорожно втянул воздух, заскреб руками по доскам. Вместе с ним вздохнула и вся площадь — кто от радости, кто от разочарования. Бэрр приподнялся немного — и до хрипа откашлялся водой.

— Смотрите, смотрите! Он жив!

Ингрид, опираясь рукой на плечо Гаррика, поднялась на цыпочки и вцепилась хоть взглядом во что могла. Бэрр — мокрый, с широкой бледной спиной, сведенными лопатками — стоял на четвереньках, опираясь на руки. Длинные волосы темными сосульками закрывали бледное до зелени и худое прежде обычного лицо. Тяжко ходит спина — ему трудно дышать. Стражники отступили… Где-то в толпе родился шепот: чудовище отпустило, потому что даже оно Бэрра не вынесло, а стало быть, сильная у него жизнь, у этого человека.

Бэрр приподнялся еще, повел головой невидяще, «и впрямь как чудовище озерное», скользнуло в толпе. Замер, поискал глазами тревожно, вглядываясь в людей и перескакивая с одного лица на другое, отмахиваясь от наконец тянущих его вверх рук, пока не увидел выбившиеся из-под косынки золотые пряди и не поймал тревожный взгляд ярко-голубых глаз. И лишь тогда дал поднять себя и увести. Вот тут Гаррик и пригодился, так как Ингрид чуть было не упала на мостовую.

Из ратуши неторопливо выплыл винир, величаво махнул рукой, расчищая себе путь и призывая всех взволнованных горожан к порядку.

Стража мигом разметала всех по сторонам. Выровняли скамейки, поискали запропавший куда-то табурет главы строителей, да так и не нашли. Сбежавший следом Гайрион что-то пытался втолковать виниру, но тот выслушал, улыбнулся и пожал плечами, указав на край скамеек. Пришлось Гайриону спрятать свое недовольство, да там и остаться.

Почтенные судьи, еще не до конца разбуженные, если судить по их помятым порозовевшим лицам, прошествовали вперед в сопровождении стражников и заняли свои места за судейским столом.

— Граждане славного Айсмора! — произнес винир. — Заслуженное наказание за дерзость перед судом исполнено. Мы приступаем к допросам свидетелей по обвинению от строительной гильдии. Итак…

Он внимательно посмотрел на мокрого Бэрра, кивнул секретарю, несущему шерстяное покрывало на вытянутых руках, и разноголосые велел ближайшему стражнику набросить на обвиняемого.

Толпа приняла заботливый жест с ожидаемым одобрением.

— Как я уже сказал, слова самого Бэрра не будет. Мы послушаем свидетелей, которые скажут нам, что они знают по поводу свай Северного квартала Нижнего Озерного, — продолжал винир с сосредоточенным видом заботливого родственника, который отвлекся от важных дел только для того, чтобы погладить по голове заигравшегося племянника. — Строительная гильдия сама назвала желающих сказать слово против Бэрра. Выслушаем же их.

Первым свидетелем оказался молодой стражник, одетый по-простому, но с копьем для солидности, и чтобы подчеркнуть его причастность к городской страже, которой в свободное от службы время запрещалось носить оружие.

— А я… — начал он испуганно. — Что я должен сказать?

— Видел ли ты, вьюноша, как Бэрр портил сваи под домами? — терпеливо спросил винир.

Молодой человек стушевался, перекинул копье из одной руки в другую, сглотнул и смолчал.

— Это тот самый свидетель, который видел Бэрра на Золотом причале, — подсказал издалека глава строительной гильдии.

— Требую тишины! — рявкнул винир в его сторону. — Не мешать допросу! Отвечайте немедленно, не то сами на месте Бэрра окажетесь!

Стражник оставил махать копьем:

— Да, я видел Бэрра на Золотом причале. Он примчался взволнованный. Я понял, что он что-то ищет. Но что — не знаю. Он тоже меня видел. Ни о чем не спрашивал.

— У него имелось что-нибудь, чем он мог попортить сваи?

— Нет, при нем не было даже его меча.

— Ты так точно запомнил эту мелочь? — удивился винир. — А почему?

— Потому что Бэрр единственный, кто посмотрел на сваи, а не только бродил, ругаясь и плюясь в воду. Я решил, что хоть кто-то из ратуши пришел узнать, насколько стар Золотой. Порадовался еще — а то, когда стоишь, кажется, еще волна — и причал на озеро унесет.

Стражники все как один закивали. Стоять на Золотом причале доводилось каждому, кое-кто порадовался, что снесло теперь его под корень.

— Пиши, секретарь: Бэрр осматривал сваи, но вреда ни им, ни городу не наносил. А, добавь: запросить у строительной гильдии чертежи, чтобы установить, какие из городских строений старше самой гильдии. А то лишь Бэрр худостью их построек и обеспокоен!

Народ ответил шумным одобрением. Гайриона кто-то толкнул локтем в бок, тот отмахнулся сердито: «На смену всех ваших гнилых свай деревьев еще не выросло!»

— Тихо! — приказал винир. — Ждем следующих историй.

Следующие три стражника тоже ничего толкового сказать не смогли. Главный строитель, уверенный, что подбирал их с особой тщательностью, зеленел на глазах. Все свидетели видели Бэрра ночью у пирса, но одновременно с этим выяснилось, что эти же свидетели, отвечая на вопросы винира, путались в словах и уже не могли точно сказать, где они видели Бэрра — на пирсе или под ним. И уж точно никто не видел, как Бэрр подпиливал злосчастные деревяшки, теперь уже точно никуда не годные.

В возникшее смятение попытался пролезть секретарь, не в силах забыть о Бэрровых сапогах. Он встал из-за низенького столика:

— Я тоже готов сказать свое слово во вред!

Однако примолк, когда винир скорчил усталое лицо:

— Просто так слова во вред говорили, когда солнце еще в макушку не светило. А сейчас мы о сваях. Ты имеешь возможность доказать, что он портил основу домов?

Секретарь открыл и закрыл рот. Потом промямлил:

— А подсудимый способен на самые мерзостные поступки! А никто не удивится, если… а еще его неповиновение…

— Садись уже, — выдохнул винир.

Секретарь юркнул вниз и вновь скрючился за столом.

Винир уткнулся в бумагу, поданную гильдией, потом подвинул к себе одну из желтых папок, достал из нее лист и продолжил погромче:

— В списке обвинителей нет тех людей, которые пострадали больше всего. Те, кто остался без своих домов и имущества, а кое-кто и без родных. Однако у меня имеются сведения, что главы пострадавших семей договорились меж собой не произносить слова ни во вред, ни в защиту Бэрра. Обращаюсь ко всем — есть среди присутствующих кто-нибудь, кто подтвердил бы эти сведения?

Винир помахал в воздухе бумагой.

— Есть! — ответил ему мужской голос из настежь открытого окна дома, что возвышался над площадью справа. — Есть. Это правда! Мы полагаемся на волю провидения.

— Воля ваша, если она едина, — отозвался винир. — Указан еще один свидетель во вред, младший стражник Гаррик.

— Но я хочу говорить в защиту! — воскликнул Гаррик.

— А будешь, когда и о чем спрашивают! — пригвоздил словами и взглядом винир. — Пока ты еще стражник, пусть и младший.

— Иди, Гаррик, — подтолкнула его Ингрид. — Иди, не медли!

Винир взмахом руки велел поторопиться, заодно толкнул в спину досточтимого Нэйтона. Старый судья спал так долго и крепко, что можно было решить, будто он умер, но тут очнулся:

— Молодые видят зорко, а говорят все одно — чушь.

— Так, может, мне вернуться? — ухватился за слова судьи дошедший до суда Гаррик.

— Поздно. Теперь тебе нужно вспомнить все, — участливо произнес винир. — Младший стражник, имя Гаррик, три года в охране, награжден за участие в поимке аутло. Так оно?

— Да.

— Хорошо ли ты помнишь ночь, когда на Айсмор обрушился ураган?

— Конечно!

— Мы слушаем тебя.

Гаррик принял деловой вид, хоть уши его пылали, как солнце, пошедшее к западу, а сердце билось под горлом.

— Господин Бэрр разбудил меня среди ночи. Приказал вставать и поднимать стражу.

— Повод?

— Сказал, что выгнать людей из домов в Северном квартале. Говорил, что последняя линия не выдержит шторма. Говорил, что нужно поспешить…

Винир мрачнел с каждым сказанным словом.

— Так Бэрр все знал? — поднял голову окончательно проснувшийся досточтимый Нэйтон. — Он хотел предупредить, зная все наверняка?

— По твоим словам выходит, — проворчал винир, обращаясь к Гаррику, — что об угрозе Северному кварталу обвиняемый знал заранее. Что понимал, какие точно дома уйдут под воду, и даже предвидел время. При этом сам ничего не пилил и не портил!

— Нет… Нет. Я хочу сказать, что он… он пытался… — Гаррик замолчал, понимая, что каждое его слово стало опасным.

Зато оживились те айсморцы, кто недавно попрощался с деньгами, поставленными на то, что виновного казнят. Эхом летело:

— Знал… Знал. Знал!

— Он же вас спасал! — не удержался Гаррик.

— Достаточно, — махнул рукой винир и скривился. — Суду и народу ясно, что людей он пытался спасти, но об испорченных сваях знал, и потому обвинение о порче подтверждается…

— Да как это⁈ — не сдержался Гаррик.

— Слово во вред засчитано. Ступай уже, — выговорил винир.

Гаррик на негнущихся ногах покинул место перед судейским столом. Пока возвращался к Ингрид, поймал в спину несколько одобрительных хлопков и изрядное количество увесистых подзатыльников. Еще и за ухо успели дернуть так, что чуть не оторвали.

— Гаррик, ты ведь правду сказал, — попыталась утешить его Ингрид.

— Только моя правда обернулась ему во вред. Неужели она теперь ложь? — уныло отозвался Гаррик. — Так и день скоро станет ночью.

Винир поднялся, снова зацепив стол широким золотым ремнем на животе.

— Список свидетелей по обвинению завершился. Принято одно слово. Вина не доказана, раз против только один свидетель вместо трех необходимых, но, ради исполнения закона, давайте же заслушаем слова в защиту…

Он обвел площадь взглядом, особо задержавшись на проходе между домами и синеву на горизонте, а заметив, как закопошились в толпе те, кто записывался, добавил:

— Однако просто слово в защиту уже не произносится. Сказать могут только те, кто защитит Бэрра от обвинения в умышленном причинении зла городским домам и сваям… Я вижу руку главу Управы городского порядка! Уважаемый Аезелверд может высказаться первым.

Только что притихшая толпа снова загудела, расступаясь перед неторопливо выходящим к столу Айазу. К нему относились уважительно, к его мнению прислушивались.

Бэрр, все еще стуча зубами, удивленно приподнял голову. Айаз поймал его взгляд, улыбнулся как-то невесело. Вышел за кольцо стражи, поклонился суду и обернулся к народу, проведя рукой по лысой голове.

— Я вам скажу по поводу свай. У нас в городе ценится только то, что на виду. Человеку проще казаться, чем быть — хорошим гражданином, примерным мужем и всеобщим защитником. Красивый фасад мы ценим куда больше основания. Но на основании держится все. Кем бы ни казался вам сейчас Бэрр — он хороший человек, и он… Простите, господин винир. Мне нечего сказать про сваи, кроме того, что у Бэрра они надежные.

По выражению лица главного судьи было очевидно, что глава Управы упал в его глазах и с плеском ушел под воду.

— Слово господина главы Управы городского порядка не засчитывается, потому что не касается обвинения никак. Мы судим Бэрра за совершенное или несовершенное дело, а не за то, какой у него характер или фасад! — немного повысил голос винир.

— Да? А мне показалось, Бэрра судят именно за это. Простите, господин винир.

— Чтобы вам больше ничего не казалось, уважаемый, покиньте площадь. Мы тут говорим об истинной правде! Если вы так же относитесь к своим делам… — многозначительно пожал плечами винир.

Аезелверд, слегка улыбнувшись по обыкновению, ушел, а за ним потащились двое стражников по винирову приказу — проследить, как глава управы площадь покинет.

— Я хочу сказать слово! — отчаянно прозвенел голос Ингрид.

— В пользу или во вред? — вскинулся винир прежде, чем увидел, кто пробирается к судейскому столу.

— Я хочу сказать слово о суде! — громко ответила Ингрид и вышла вперед, подвинув одного из опешивших стражей.

— Госпожа архивариус хочет сообщить суду и народу что-то важное про порчу свай? — произнес глава города, прищурившись.

— Я хочу сказать…

— Подожди. Нужно соблюдать порядок, — прервал он ее. — Подойди ближе.

Ингрид подошла и встала перед длинным высоким столом. Сжала руки, вздернула голову, встречая неприветливый взгляд винира и шепоток горожан.

— Сначала мы определим, касательно какого дела будут твои слова, чтобы не тратить время на защиту в том, в чем Бэрр невиновен. А ты ведь хочешь защитить его, верно?

— Верно, — ответила Ингрид, чувствуя, как первоначальная ее смелость тает весенним льдом под недобрыми взглядами. — И я хочу сказать слово о том, что суд не может…

— Так ты хочешь поговорить о судебном зако-о-оне? — винир откинулся назад и с изумлением обратился к толпе: — Она хочет говорить о законах справедливого суда!

— Я… — начала Ингрид.

— Ты, верно, думаешь, что знаешь законы лучше тех, кто их соблюдает? — ухмыльнулся винир. — На основании какого закона ты обвиняешь суд в несправедливости?

Ингрид отчаянно замотала головой.

— А может, я тебя неверно понял? И ты хочешь не обвинить суд, а воззвать к нему?

Будь у Ингрид хотя бы мгновение, она нашла бы, что придумать в ответ на коварные вопросы, но винир продолжал:

— По законам справедливого суда воззвать к самому суду может далеко не каждый желающий, госпожа архивариус. И ты это знаешь не хуже всех присутствующих.

Присутствующие молчали и с любопытством таращили глаза.

— И кто же ты подсудимому, защитник? Может быть, ты его… ты его? Так кто ты ему?

— Родственница! — вырвалось у Ингрид.

Винир расплылся в улыбке:

— Это меняет дело. И близкая ли ты родственница?

Ингрид обвела толпу отчаянным взглядом и выпалила:

— Я его жена!

В шуме толпы, возникшем после ее признания, громче всего прозвучали разгневанные женские вскрики:

— Кто⁈ Жена⁈ Какая еще жена⁈ Ухо от ерша, а не жена! Утопить обоих, и дело с концом!

Бэрр, до этого сверливший ее неласковым взглядом, вскочил с места:

— Ингрид! Н-н-нет!

Стражники наградили его парой ударов тупым концом копий и дернули обратно. Потом один все же накинул ему на плечи упавшее за скамью покрывало.

Винир продолжил, глядя только на девушку:

— Ты, Ингрид, дочь Эдгарда, утверждаешь, что ты жена подсудимому Бэрру, и ты хочешь воззвать к справедливому суду вне всех обвинений? Хочешь, чтобы тебя, его жену, услышали все присутствующие, а суд принял решение касательно Бэрра с учетом твоей судьбы?

— Да!

Бэрр, сцепив зубы, покачал головой.

— А вот Бэрр другое сказал. Как же нам с вами разобраться? Так кого же ты защищаешь, Ингрид? Своего мужа или того, кому ты «н-н-нет, не жена»?

Щеки Ингрид начали заливаться краской, слова беспомощно застряли в горле, а ведь ей было что ответить на продолжающие сыпаться с высокого помоста вопросы:

— Я готов был бы признать твое семейное счастье, госпожа Ингрид. Но, может быть, архивариус городской ратуши в тебе подскажет, что если судебное дело не грозит обвиняемому смертью, то и судьбу его семьи не задевает, стало быть, не о чем взывать к высшему суду. Может быть, ты упустила то, что мы судим Бэрра за испорченные сваи!.. Может быть… — он подался вперед и с заботой в низком голосе добавил: — Может быть, ты испугалась за него, когда он принял наказание за дерзость? Я тоже за него волновался. Но знаешь ли ты, госпожа архивариус, айсморский закон, по которому твое пугливое сердце или мое, обремененное волнениями за каждого горожанина, может повлиять на суд? Знаешь такой закон?

— Нет, я не знаю такого закона… — вымолвила Ингрид через слезы.

Винир переменился в лице и повернулся к секретарю.

— Сделай пометку: проверить образованность тех, кто работает в ратуше. Как можно хранить и не знать то, что хранишь?

Но тут зашумели в толпе особо внимательные и любопытные:

— Так жена или не жена? — вопрошали женские голоса.

— Взывает или молчит? — интересовались мужские.

Винир кивнул, показывая, что слово народа услышано, и придвинул к себе вторую золотую папку. Попутно бросил еще один мрачный взгляд на неподвижную стражу при входе на площадь.

— Жена, говоришь… — он открыл папку. — И с этим суд тоже может разобраться. Без того, чтобы к нему взывали… Скажи, Ингрид, а есть ли запись о создании семьи в архиве, где ты служишь?

Ингрид молчала.

— Значит, документа нет. Бывает, не запрещено. Не успели, отложили, — винир снова улыбнулся по-доброму, по-отечески. Вздохнул опечаленно и уронил негромко в сторону горожан: — Мужчины в таких делах не особо торопятся, не так ли?

Женщины подтверждали, что все верно — не торопятся мужчины в таких делах, ой не торопятся! Мужчины возмущались в ответ и ругались, что излишняя поспешность в важных решениях не нужна совершенно. Выждав, пока споры поутихнут, винир продолжил:

— Тогда у тебя должны быть три свидетеля. Назови имена тех, кто готов подтвердить, что вы с моим первым помощником, Бэрром, называли друг друга мужем и женой.

Ингрид отчаянно пыталась удержать себя от желания взглянуть на Бэрра. Но он ничего не говорил, и его молчание резало ее без ножа.

— Твое и его молчание служат ответом. Скажите мне, дорогие мои сограждане, есть среди вас те, кто слышал, что Бэрр кого-нибудь называл женой?

— Он слова такого не знает! — ответили из толпы.

— Чтобы Мясник кого женой назвал?

— Бэрр никого женой не назовет!

— У него пасть не так устроена!

— Госпожа архивариус, — продолжил винир, — твое положение очень похоже на вину того, кто предстал сегодня перед судом. Вину, которая, — он повысил голос, — которая оказалась во всем не более чем слух и сплетня! Сплетня во всем, до единого слова! Бабьи сказки, рыночные крики и кривые языки — вот что породило веру в проклятие города, в темных людей и в то, кто кому жена или не жена!

— Да чего ж они кривые-то? — раздалось обиженное с фонаря. — Может, записи и нет! Да только все знают — они вместе, да! Этот и вон та!

— Дорогие мои сограждане, — винир поднялся: — Я верю, что народное слово сильное и может довести любого до виселицы. И мы все сегодня едва не стали тому свидетелями. Но Бэрр не проклинал города: справедливый суд установил это. Его вина может быть найдена в другом. И я верю, что сильное народное слово может восстановить честь женщины, которую это же слово едва не довело до позора и осуждения. Послушайте же вы меня, дорогие сограждане, как я слушал вас!

Винир бросил свысока взгляд на тихие проходы к площади, недовольно стиснул кулак. Однако заговорил ровным голосом, взяв один из листков из золотой папки:

— Та, кто пыталась воззвать к суду, несмотря на свой благороднейший порыв, на самом деле взывать к суду не может. Поскольку никакого — я повторяю — никакого отношения к Бэрру не имеет. Она ему не только не жена…

— Она с ним живет! — крикнула из толпы какая-то старуха и тут же спряталась под капюшоном.

— А у меня есть свидетель того, что Ингрид, дочь Эдгарда, архивариус ратуши, живет одна! И это слово может подтвердить добрая женщина, что сдает ей жилье в третьем доме по Солнечной линии, — объявил винир, помахав листочком.

Люди охотно включились в игру.

— Да его все время видят возле нее, а с чего бы…

— Младший стражник Гаррик, представший перед судом сегодня и сказавший слово во вред Бэрру, подтвердит, что это он сам неотступно находится возле архивариуса, обеспечивает ей охрану после ночного нападения и обеспечивает эту самую охрану по приказу ратуши. Может, это он ее муж?

— Подтверждаю! — выкрикнул Гаррик со своего места, когда винир махнул ему рукой.

Выкрикнул, не понимая, что подтверждает, но будучи уверен, что такая простая правда не может обернуться ложью.

— Она ходила к нему в тюрьму, да! — вылезла вперед бойкая женщина.

— По моему письменному приказу, — мягко ответил ей винир. — Приказ получен начальником тюрьмы, можете лично у него попросить почитать.

— Да! — хохотнул Шон. — Заходи в мои стены, милая. Почитаем.

Дождавшись, пока горожане насмеются, наругаются и пожелают бойкой особе приятного чтения, что в случае с Шоном никто не мог себе даже вообразить, а стало быть, отвлекутся в чесании языков и от свай, и от архивариуса, винир снова поднял руку, призывая к вниманию.

— Дорогие мои сограждане, впредь я призываю вас не только слушать, что говорят вам, а в первую очередь слышать, что говорите вы сами. Городская власть не сможет собирать высший суд из-за каждого прошедшего дождя, ночного купания или любовной сплетни.

Усатый стражник возле Бэрра хмыкнул, но достаточно громко и разборчиво, видимо, стараясь быть похожим на представительного винира:

— Хорош у нас хозяин города! Вон как честь твоей бабе вернул. Ты бы так не смог, даже если бы и вправду женился.

Бэрр, наравне с десятком окружающих, прекрасно расслышал брошенную словно бы только ему фразу. Но ничего не ответил.

По народу прошла волна, задергались шапки, закрутились платки, раздалось ойканье. Расталкивая недовольных, к столу судей с выкриками продрался Риддак:

— Каждый имеет право сказать слово, каждый! И мне есть что сказать! Про суд! Да! Про суд. Я суду не родственник, я могу и во вред! Розу не выслушали, жабы сухобрюхие, так послушайте старика Риддака! Я расскажу все! Все как есть про эти сваи! Я знаю, кто…

Винир бухнул кулаком по столу — и со своего места взметнулся секретарь:

— Это что такое? Это кто такой? При чем тут цветы? Охрана! Уведите его. Немедленно!

Нищего подхватили с двух сторон, третий стражник подпихивал его в спину. Оторвав один из капюшонов, шумного безумца потащили в переулок за ратушей.

— Дайте, дайте же мне сказать! Я знаю, кто это сделал, Бэрр невиновен! — орал Риддак, вырываясь, но вскоре его крики стихли.

Солнце зашло за одинокую тучку. Винир поднял голову и все собравшиеся, осознав усталость, тоже посмотрели на небо.

— Так что с… — начал было упрямый Гайрион, но тут звонкий мальчишеский голос прокричал:

— Господин винир, господин винир — вам срочное донесение! Пришел корабль, корабль с юга! Пришел…

Парнишка-посыльный проталкивался с трудом. Люди, прослышав про корабль, начали выбираться с площади ему навстречу. Торговый интерес взял верх над простым любопытством. Некоторым купцам, ожидавшим свой товар, важнее было увидеть разгрузку, а о Бэрре и сваях можно было узнать и позже — невелика забота.

«Ну, наконец-то», — прошептал себе под нос винир и выхватил мятый конверт из рук запыхавшегося пацана. Кинул монетку.

Быстрыми движениями сломал печать и, развернув бумагу, воскликнул то единственное, что охочая до острых зрелищ толпа ждала с самого утра:

— Да тут кровь!

На что площадь ответила шумным, восторженным вздохом.

Пробежал глазами и медленно, словно ему сделалось дурно, опустился на скамью. Судьи рядом оживились, Сайс даже прошамкал:

— Што слушилось?

— Я прошу господина Гайриона, главу строительной гильдии, подойти сюда и зачитать всем письмо, которое определит исход нашего справедливого суда.

Главный строитель торопливо выбрался вперед, смахнув две шапки с рассевшихся на его пути купцов. Взяв от винира замызганный лист, осмотрел его:

— Действительно, кровь!.. И так коряво написано…

Винир скорбно прикрыл глаза рукой.

— Спешу сообщить, господин винир, что безухий корсар, за каким вы велели нам следить неотступно, не давал повода отчитываться о его делах, — начал глава строителей. — Лишь два дня назад заметили, что не только мы слушаем его через стены. Вчера случилась стычка, и дюжина разбойников прижала его к городской стене и расправилась с ним за преступления, которых мы с Гриди не разгадали. Много кричали, много было имен. Корсар, пока живой был, шипел, что он с одного факела целый город сжег, что с пяти свай половину Айсмора на дно пустил, что с одной капли яда два селения отравил, и с одного удара с той дюжиной расправится. Но ему срубили голову на моих глазах. Гриди подстрелили, мне удалось убежать. Отправляю через капитана торговой лодки послание со всем тем, что нам удалось узнать…' Далее строки совсем неразборчивы, — закончил он.

Молчание винира и его печаль медленно переползали на собравшихся. Люди опасались даже перешептываться.

— Несколько недель назад, — невероятно усталым голосом заговорил винир, — наш город посетил странный корсар, но он назывался другом нашего благороднейшего соседа, короля Таллернака с Зеленых равнин. Я оказал гостю почет, а позже выяснилось, что король дружбы такой не имеет. Подозревая мошенника в неясном обмане, я велел двоим прилипалам выследить его и узнать, какие дела он увез из Айсмора, чтобы понять, для чего он к нам приезжал. Эти люди выполнили мой приказ без оглядки на опасность. Об их судьбе вы, дорогие сограждане и судьи, только что узнали… Что же? Мы все тут выяснили истинного виновника порчи свай и домов, этого негодяя, навредившего не только нашему городу. Строительная гильдия будет продолжать настаивать на слове против Бэрра?

Он подвинул по столу скрученный свиток с разломанной печатью. Гайрион понуро мотнул головой и забрал бумагу:

— Я помню этого корсара. Он в сопровождении вашего первого помощника заходил к нам. Спрашивал, какая часть города самая старая и…

— Никто вас ни в чем не обвиняет, — успокаивающе произнес ему винир и порадовался, что не дал упомянуть лишнего. — Недосмотрели, бывает. Наказание я на вас наложить не могу, но и помочь ничем тоже не сумею. С мертвого безухого корсара не получишь даже ухо… Одно попрошу, это уже личное.

Главный строитель посмотрел на винира с надеждой.

— За то, что ты не уберег под своим зад… плащом табуретку, выданную тебе ратушей, придется или заплатить, или… Впрочем, — отвлекся от приятных раздумий винир. — Это мы обсудим позже. Сегодня все устали, — он громко объявил: — Суд завершается! Я готов, выслушав все слова, учтя все обвинения и защиты, решить, чем по справедливости должно закончиться дело о… Назовем его, Дело о проклятии Айсмора. Как и всегда, все решает правда.

Народ затаил дыхание. Винир поправил тяжелую шубу.

— Признать Бэрра невиновным по всем сказанным словам. Люди Айсмора, согласны?

Площадь ответила одобрительным гудением.

— Признать смелую Ингрид, дочь Эдгарда, честной, по всем нашедшимся свидетелям. Согласны?

— Да!

— Прилипал, этих честных трудяг, готовых терпеть ранения и лишения ради пользы своему городу и его жителям, признать достойными работать в ратуше на жаловании. Подробности их службы я лично внесу на обсуждение в ближайший Совет!

— Что⁈ Прилипал на жалование⁈

Все, кто причислял себя к водному городу, от истока считающие эту работу самой мерзкой и подлой, ахнули, подались вперед в едином порыве. Один неосторожный зритель свалился с фонаря и повис на ремне, болтая в воздухе ногами.

— Но чтобы прилипал⁈

— Решит Совет Айсмора! — винир ударил ладонью по столу. — Суд завершен. Разойдитесь, добрые мои сограждане!

— Как же так⁈ — охали люди и качали головами. — Ну, если только Совет решит, тогда… и вправду ведь и мерзнут, и мокнут. И узнают — вон, про безухого как все донесли. Бедняги, одного даже ранили, пока слушал, а другого и вовсе убили.

— Но прилипал — и на жалование?

Долго еще туманом эта фраза висела над площадью, пока с нее уносили скамейки обратно в ратушу, пока стражники не начали подгонять особо болтливых, желающих даже в вечерней дымке обсудить сегодняшний день. Всех тех, кто пришел следить за судом, а ушел, обсуждая городское обеспечение прилипал, а значит, почти достойную работу.

— Вот что я скажу тебе, моя дорогая Ингрид, — прошептал винир, поймав архивариуса при входе в ратушу.

Кивнул прощающимся издалека старичкам-судьям, столь прекрасно показавшим себя сегодня.

— Вытри свой носик и подними его. И подумай о том, что ваши сердечные дела чуть не стоили твоей жизни; твое желание сказать всем, что нет на Бэрра закона Айсмора, потому как он не принадлежит Айсмору, могло стоить жизни Бэрру. В следующий раз, когда решишь послушать свое сердечко или во что-нибудь красивое поверить, вспомни, что все в этой жизни чего-то да стоит и подумай, чем придется заплатить. Припомни и того, кто сегодня выкупил твою честь.

Ингрид молча высвободила руку.

— Уходи-ка ты с завтрашнего дня засветло, — обронил винир и прошествовал в ратушу.

Раздавленная всем сегодняшним днем, собираясь если не с мыслями, то с силами, Ингрид невольно достала из-за пазухи кольцо с ярко-синим камнем, сунутое ей Бэрром во мраке тюремной камеры.

Тем самым Бэрром, который, отдавая кольцо своей матери, держал ее в объятиях так, словно никогда не отпустит. Тем самым Бэрром, который стоя рядом с заграждением для обвиняемого, оправданный и отпущенный, надевал кафтан и смотрел на нее так, словно никогда не подойдет.

А теперь ушел, слова не произнес. Пошатываясь, но своими ногами, и расступались перед ним.

К Ингрид подошел Риддак. Уж больно она была грустна, эта девушка, которая разговаривала мягко и открыто, словно не замечая, что он неряшливо одет, забыл, когда мылся, и от него воняет, как от старой больной собаки.

Ингрид устало взглянула на него, все еще не в силах говорить. Неужели ее просто не могут сегодня оставить в покое?

Старик выпрямился, подняв голову, и сразу стал выглядеть как-то значительнее. Он вытащил из кармана изящно выполненный узорный ключ на тонкой золотой цепочке, покачал его в руке и отпустил на ладонь другой. Золото блестящей змейкой свилось в его руке.

— Что это?

— Одна сказка, Роза.

— Я не верю в сказки.

— А тебе и не надо в них верить. Надо их делать. Тайный ключ от тайной двери — я так и не нашел ее. Может, тебе повезет больше? Там горит огонь в очаге, там семья и любовь, там настоящий Город, а не эта дрянная подделка из гнилушки, чтоб она сгорела! Теперь он твой. И откроет для тебя именно ту дверь, которую надо!

Горделиво выпрямился, но затем, смотрев ей в лицо, сник и, пожевав губами, добавил:

— Хорошо. Все-то вам надо правду знать! А ведь правда — не то, что есть, но и то, что может быть. В ратуше, на последнем этаже, есть маленькая дверца. Выход на крышу. О, какой оттуда вид! Тебе понравится.

Ингрид наконец поняла, о чем он толкует. На самом верху ратуши, под золотым шариком, имелась небольшая площадка. Там можно было полюбоваться глубокой синей далью и даже увидеть Виноградные горы при доброй погоде. Но на крышу ступать разрешалось только мастеровым во время починки — слишком часто туда шастали самоубийцы, поэтому жители, задирая головы в погожий денек, поговаривали, что сама ратуша смотрит на озеро и вспоминает времена процветания еще до Великого Пожара, когда к городу неслись большие корабли под надутыми парусами, с севера везли оружие и драгоценности, а с юга — снедь и вина…

Риддак сунул в руку Ингрид ключ, сгорбился и пропал. Площадь опустела, последний луч солнца осветил площадь Тысячи слез и потух в черноте озера.

Один Гаррик маячил тенью. Ингрид постояла, послушала, как непроглядная вода Темного монотонно плещется о сваи. Опустила в карман странный ключ, и рука ее вновь нащупала округлый, почему-то теплый предмет.

«Нужно вернуть кольцо, — так же монотонно бились мысли. — Нужно. Вернуть. Фамильная реликвия, королевский знак, он не должен уходить из семьи. Сейчас Бэрр не в себе. Явно не в себе. Я отдам, и пусть кольцо будет с ним. Сделаю это позже. Чуть позже. Он… жив, надо радоваться».

Радоваться не получалось. Гаррик вздохнул за плечом.

Окончательно стемнело, и звезды, неожиданно яркие и крупные, загорелись в тяжелом и низком осеннем небе. Над Айсмором вечно стоял то туман, то марево, не давая толком их разглядеть…

Такие же светлые искорки мелькали порой в темных глазах Бэрра, вот только редко — и увидит ли она их когда-нибудь снова?

«Он живет своей жизнью, ты — своей, — взывал прислушаться разум. — Как две звезды — вроде и близко они, почти рядом, но пути их не пересекутся. Их разделяет расстояние, кажущееся сущей безделкой лишь ослеплённому слезами взгляду. Никакая сила во вселенной не способна помочь им, и остается только одно — жалкий обман зрения… Так зачем рыдать над тем, что изменить невозможно?»

«Иногда случается и невозможное», — шепнуло сердце, и разум Ингрид замолчал, невольно соглашаясь со своим вечным оппонентом.

До конца работы оставался еще час, и архивариус побрела к себе. Но и там знакомые стены не помогали, бессмысленность всего выворачивала душу, слезы не приносили облегчения, а лишь усиливали пустоту внутри.

Когда Гаррик возник на пороге архива, он застал его хозяйку в полной темноте, неподвижно стоящей перед окном. В руках у него был ароматный мягкий сверток.

— Дражайшая Ингрид, — начал он.

— Иди домой, Гаррик, — строго произнесла Ингрид. — Уже очень поздно. Охрана мне не нужна.

Гаррик зашел и положил сверток на стол:

— У меня приказ. Я вас не оставлю!

— Нет больше никакого приказа. Никакой угрозы нет… Ничего нет.

Гаррик потоптался у стола, желая поговорить, но не зная, о чем можно и правильно. Своих слов он с недавних пор начал побаиваться.

— Куда же вы смотрите, господа Ингрид? — решился все же спросить.

— Небо темное, Гаррик, — не оборачиваясь ответила она после долго молчания. — Темное! Я думала, оно синее всегда… Ошибалась.