Проклятие Айсмора (СИ)

Глава 6 Площадь тысячи слез, или Десять лет назад

Примите Город Вод!

Я сделал, что велели…

Победа — вам, милорд!

А мне — считать потери:

Ни веры, ни любви,

Ни запаха у крови.

Молчите, мой синьор!

Я знаю, что виновен.

Далекой баржи рог

Иль звуки похорон?

Уйдите, мой синьор…

Я сделал все, что мог!

Вот только жизни нет,

И зашаталась цель.

Вот только темен свет

И холодна постель…

Ничего особенного градоначальнику из окна, зашторенного тяжелой материей, было не разглядеть, кроме распроклятой площади, которой языкастые сограждане к завтрашнему утру наверняка придумают новое название. Но если бы эти граждане, враз ставшие из болтунов бунтарями, дошли бы до ратуши, то она бы тоже носила новое название. Например, Сожженная.

Отсутствие Бэрра тревожило винира, заставляя все больше нервничать и все быстрее ходить туда-сюда. Положение дел во взбунтовавшемся, но почти усмиренном городе могло еще измениться.

Двустворчатые крутящиеся двери распахивались прямиком в зал для приемов. Но они были неподвижны, сколько бы винир не смотрел на них, ожидая всего, что могло появиться снаружи — ему угрозы или его защиты.

Винир вновь посверлил взглядом возмутительно неподвижные двери и начал перебирать в уме список дел, которые ему еще предстояло исполнить: переписать зачинщиков-участников и, главное, навести окончательный порядок. Конечно, если снаружи все закончилось тем, что не проникнет внутрь.

«Да где же этот Бэрр?» — ворчал винир, привлекая взгляды стражников, во всеоружии стоящих у входа. И снова подходил к окну и высовывал из-за занавеси кончик побледневшего носа.

Кое-что в Айсморе уже возвращалось от безумия хаоса к привычному порядку вещей. Чадившие днем и ночью бочки с тряпьем стража побросала в воду, завалив каналы настолько, что казалось, еще немного — и по ним можно будет ходить. Доски, выломанные из мостовой, небрежно вбили обратно. Поправили покосившуюся было водопроводную башню, где собиралась чистая дождевая вода. Погнутые фонарные столбы распрямили: такого освещения не было нигде, даже в Жемчужине, зазнавшейся столице морского побережья. И хоть горели фонари не слишком ярко, но славу Айсмора как центра просвещения они поддерживали.

Раненые разбрелись, кто-то сам, кто-то с помощью ошеломленных родственников. Радовались тому, что живы и на свободе — винир велел никого не арестовывать, не желая вновь давать повод для волнений.

Все произошедшее сегодня было в такой степени скоротечно и ужасно, что горожане с благодарностью восприняли строгие объявления стражников: «ничего не случилось», ничего, из ряда вон выходящего — только пара подравшихся бузотеров.

Завалы, выросшие моментально и продержавшиеся все эти семь дней, уже разобрали. В назидание убитых не стали отдавать семьям, а, привязав камни к ногам, побросали в Темное озеро, водам которого не привыкать было принимать любой груз.

Забаррикадировавшиеся в магазинах и лавках члены торговой гильдии наконец выдохнули и принялись подсчитывать убытки, но наружу пока не высовывались. Со стороны Верхнего Айсмора были пострадавшие, но не убитые — толпа разгромила только несколько домов зажиточных горожан, но их самих вовремя успела вырвать из рук толпы прорвавшаяся стража.

Забаррикадировавшиеся в магазинах и лавках члены торговой гильдии наконец выдохнули и принялись подсчитывать убытки, пока не высовываясь наружу. Со стороны осажденных жителей Верхнего Айсмора были пострадавшие, но не убитые — толпа разгромила только несколько домов зажиточных горожан, успевших, впрочем, вовремя скрыться, в опасении потерять не только кошелек, но и саму жизнь.

Пару полураздетых женщин пытались вытащить из окон, а бедные дамы в ответ визжали и отчаянно ругались. Их вовремя успела вырвать из рук бесчинствующей толпы прорвавшаяся стража, не доведя дело до крайности, однако обитатели Верхнего всерьез озлились в ответ, ведь дело дошло до их семей.

Бунт мог бы затихнуть сам собой, так же быстро, как и возник, если бы с каждым часом все больше людей не выходило из домов с оружием в руках. И с тем, что могло быть использовано как оружие.

Громили город с двух сторон.

С одной стороны в сторону ратуши двигались недовольные жители Нижнего Озерного, грозя порвать винира на карасьи шкурки и сомьи потроха.

С другой стороны шли жители Верхнего Айсмора, порядком озлобленные нападением на свои семьи, требуя возмещения убытков.

Винир испугался до полусмерти. Был он тогда не столь предусмотрительным и опытным, как сейчас, и отдал приказ Бэрру. Разобраться. Невзирая ни на что. Подавить любой ценой, чтобы никогда больше! ни при каких обстоятельствах! чтобы никто даже пискнуть не смел! — и чтобы на площади перед ратушей никого больше не было.

По тщательно оплачиваемым слухам, винир находился в отъезде. Он мерил тяжелыми шагами темный кабинет и сожалел, что вернулся.

Неудачный год, когда мор рыбы и задержка кораблей наложились на новый налог. Город требовал отмены налога, смены власти, раздачи хлеба Нижнему. Это случалось в трудные для Айсмора годы, но не практиковал нынешний винир… Впрочем, о своих просчетах он будет думать позже.

Нужно уверить гильдии Городского Совета, что никак не мог отдать винир подобного распоряжения, ибо печалится об айсморцах как никто другой.

Но виноватый должен быть всегда, иначе ситуация не будет считаться законченной. Пусть вспомнят про того, кто стоял во главе атаки на площади. Про Бэрра. Да-да, про молодого и неопытного помощника винира, который заторопился, не дождался, не посоветовался, проявил своеволие и жестокость при разгоне подвыпившей толпы…

Вышагивая по ратуше, винир вдумчиво проговаривал, что завтра будет написано в свитках, развешенных у каждого трактира или лавки Айсмора. Собираться у столбов с такими свитками считалось хорошим тоном даже в Нижнем. Содержание заказывал сам винир, используя не одного автора, не забывая упомянуть власть, чтобы и шутку пустить, и себя не обидеть, и внимательно изучал каждое слово перед тем, как бумагу крепили на гвоздик под навес.

Народ в Верхнем Айсморе читал и обсуждал «Айсморскую правду», а в Нижнем Озерном, где слово «Айсмор» считалось почти ругательным — «Правду нашего города». Чесали языками… Некоторые заранее оплаченные языки задавали темы, травили байки и подкидывали мысли насчет винира. Но содержанием они все же отличались.

В Нижнем Озерном часто расклеивали листы с новостями, весьма далекими от того самого Нижнего, чтобы народ обсуждал не свою тягостную жизнь. В Верхнем Айсморе содержание было более вдохновенное и безликое, в основном — светские сплетни, планы развития города и разъяснения произошедших событий, порой невероятно далекие от реальности, но всегда очень убедительные.

Еще винир думал о том, что ни одного убитого в этих листках указано не будет, а всех засомневавшихся можно будет либо выгнать, либо подкупить. Как только станет известно, каким семьям и за что платить, надо будет присмотреться к каждой.

Услыхав звук приближающихся шагов, винир выдохнул с облегчением.

Бэрр с грохотом распахнул старинные резные двери и недобро глянул на стоящих около входа стражников. Они сначала отшатнулись, потом опять вытянулись по струнке.

Весь в копоти, грязи и крови, Бэрр оперся рукой о проем, переводя дыхание. Поднял на винира глаза сквозь спутанные черные пряди, и тот неожиданно для себя попятился.

Другую руку, сомкнутую до побеления на рукояти меча, Бэрр, выдохнув и с трудом преодолевая соблазн выдернуть клинок из ножен, заставил себя разжать только через пару вдохов. За это время хозяин города, остолбенело вытаращившийся на своего помощника, успел умереть дважды. Успел также коротко подумать, что щенок дорос до цепного пса, хорошо бы не бешеного.

Винир на всякий случай отступил еще немного.

— Все в порядке, х-х-хозяин, — прохрипел Бэрр, тяжело дыша. Ухмыльнулся одной стороной рта. — Ваш покорный слуга… нижайше просит… в качестве награды… пару дней. Городу-На-Воде уже ничто не угрожает. Личная охрана удвоена… Тише может быть только в-в-в могиле!

Бэрр тряхнул головой, тщетно пытаясь избавиться от собственной памяти и въедливого запаха гари. Одно утро, а сколько всего случилось…

* * *

Стражники не шевельнулись на первый приказ.

— Что встали? — крикнул Бэрр. — Выполняйте что велено!

Но они особо не торопились. Замерли, пытаясь лишь закрываться щитами и удерживать беснующуюся толпу. Получалось плохо. Вопли нападавших становились все злее, гальки летело все больше. Когда парнишке слева от Бэрра досталось по голове настолько сильно, что он упал, залитый кровью, да так и остался лежать без движения, терпение у помощника винира лопнуло.

Очень вовремя нашелся ответ на все, о чем Бэрр думал до этого мига. В сознании всплыло повеление, произнесенное яростным шепотом: «Мне без разницы, как ты это сделаешь, но не дай им прорваться в ратушу. Начнут с нее — разрушат все. Свое же ломают! Очухаются — поймут, что натворили, да поздно будет. Не остановишь сейчас — запылает весь город… Твой город. Вся власть — в твоей руке. Ты должен остановить их, мой мальчик. Должен! Огнем, мечом или собственной жизнью».

И Бэрр, ощерившись, вытащил меч. Шагнул вперед.

Теперь стражники шли за ним беспрекословно, никого не щадя. Они врезались в толпу, айсморцы либо отшатывались, либо попадали под клинки.

Народ ринулся с площади. Люди в начале улицы толкали друг друга, пытаясь скорее протиснуться вперед, не понимали, что происходит. Паника охватила горожан, они разбегались, давя друг друга. Воинственные крики сменили стоны, и вскоре на площади остались только раненые. И убитые…

Последним под меч сунулся мальчишка не старше Альберта, и Бэрр не успел остановить замах.

* * *

Не дожидаясь согласия ошеломленного винира, Бэрр в бешенстве захлопнул створки, решив отправиться куда подальше. Желательно на самое дно Темного озера!

Бэрр тряхнул головой, пытаясь избавиться от собственной жестокой памяти и въедливого запаха гари.

И проскользнувшие в щель закрывающихся дверей слова: «Ты все правильно сделал, мой мальчик!..» лишь рвали сознание и воспринимались изощренной насмешкой судьбы.

Он не знал, куда ему идти. Явно не домой. Туда дороги не было — как и пути назад. Закончилось восстание в городе, но в его жизни многое треснуло. Он попытался подумать о семье: надо подать весть Шону, чтобы тут выпустил Альберта. Бэрр ни на грош не поверил обещаниям младшего никуда не выходить на улицы, зато хорошо разглядел его горящие глаза и запер брата пару дней назад в местной тюрьме. Помолчал в ответ на его заверения, схватил за руку, проволок через треть города. Самолично зашвырнул в камеру почище и посуше, несмотря на сопротивление, крики, пинки и чуть ли не слезы.

А отец… Бэрр был уверен, что отец никогда не присоединился бы к нападавшим, не принимая насилие и отговаривая от него горожан. Он только настаивал, что все можно решить мирным путем. И его послушали, обязательно послушали бы, если бы все не произошло так быстро. Слишком быстро! Как будто кто-то бросил факел в солому. А теперь… Бэрр не знал, как смотреть в лицо родителю; мысли не собирались и не укладывались в привычном порядке, рассыпаясь в прах. Да, впрочем, и вся его жизнь… Замах, удар, жуткое падение тела, чужая кровь на лице.

Воспоминания не желали оставлять его.

«За что⁈» — все зло этого мира разом вцепилось ему в сердце.

Он хоть когда-нибудь сможет забыть эту фразу? Как и серые глаза того мальчика на площади, из которых в одно мгновение ушла вся жизнь.

Куда ему идти, он все-таки догадывался. Харчевен полным-полно, злобствовал Бэрр, не все они разгромлены, и он намерен обойти оставшиеся. Даже если ему придется выломать двери, разнести в щепки стены, самому наливать себе выпивку и взять хозяйку силой. Или хозяина — без разницы! И поиметь всех шлюх с мертвыми глазами в этом городе, давно и очень сильно напоминающем ему покойника. Все равно, дальше падать уже некуда.

Винир оказался прав. Позже у площади перед ратушей появилось новое название: Площадь тысячи слез. У Бэрра, первого помощника главы города, Бэрра-цепного пса винира, появилось новое прозвище. Теперь его — не в глаза, разумеется! — величали Бэрр-мясник. Но о смертях в этот день никто не забыл. Число убитых и пострадавших от руки помощника винира со временем в умах и на языках айсморцев росло неуклонно, несмотря на запрет вспоминать ту самую ночь. Через десять лет всем уже стало казаться, что Бэрр в одиночку за несколько часов вырезал чуть ли не полгорода. А вокруг главы города, отношение к которому в умах озерников затронуто не было, перестроилась ратуша. Новая стала крепче и много выше, потому как винир решил, что камень надежней дерева, и со второго этажа подступающую опасность можно будет увидеть четче и яснее. Разработку плана и строительство здания винир в качестве особой милости разрешил исполнить отцу своего первого помощника.

…Бэрр очнулся от воспоминаний, которые и так приходили слишком часто. Из архива вышел корсар, и Бэрр молча последовал за ним.