Проклятие Айсмора (СИ)

Глава 19 Поиски Ингрид, или «Мы из Золотого»

Не смотрите, что небо чернеет,

Не тревожьтесь, что пахнет грозою —

Вы поверьте, вам крыльев не нужно,

Чтоб взлететь над судьбой и собою.

Вы поверьте, от рода не веря,

Вы поверьте в любовь без подвоха!

Есть места, где распахнуты двери,

Где вас ждут до последнего вздоха.

Вы поверьте, есть город на свете —

Хоть я в нем никогда не бывала…

Где гуляют счастливые дети,

Где покой, где не будет обмана.

Вы поверьте в себя, мой любимый,

Вы поверьте — и все обернется,

Станет явью, и светом, и былью —

Станет домом наш Город-Под-Солнцем!

Вы поверьте…

Ингрид вышла от винира ни жива ни мертва. Фраза «Твоя правда о королевской крови утопит Бэрра в его собственной» эхом звучала в голове. И угроза, и предупреждение… И что-то еще — Ингрид поняла это позже, когда слезы высохли, волнение улеглось, а надежда сменилась сомнением в честности того, кто очень убедительно говорил о доверии.

Обычно винир резко переходил от одной интонации к другой, крутил и путал собеседников, никогда не давая им точно понять, что же произойдет в следующий миг; вспыхивал из спокойствия и терял интерес после грозных криков. Но сегодня он говорил ровно и сдержанно, улыбался ласково. Будто играл роль доброго дядюшки, который очень редко заходит к дальним родственникам и, оттого что визиты его непродолжительны, ему удивительно неловко и словно бы даже стыдно, что он не оказывает должного влияния на младшее поколение, отчего оно совершенно распоясалось и теперь не соответствует ничьему, в первую очередь — дядюшкиному о нем представлению.

Ингрид, стоя в кабинете винира, чувствовала себя самой младшей в семье и самой нерадивой.

Сначала на ее: «Бэрр — потомок Рутгорма, единственный потомок, и я нашла этому неопровержимые доказательства», винир едва слышно протянул: «Неуже-е-ели?», непонятно чему удивляясь — неужели потомок или неужели нашла? Скривился так, словно ему на рынке Нижнего подсунули облезлого котенка, выдавая его полосатость за родство с диким южным зверем. Но тут же отвернулся, и Ингрид решила, что ошиблась. Все-таки винир очень тревожился за судьбу своего первого помощника и этой тревогой, разделенной с Ингрид, сумел пробудить в ней доверие. Одержимая надеждой помочь, она все говорила и говорила, вспоминая события последних недель…

Городские беспорядки прошли мимо архива и архивариуса. Айсморцы перестали интересоваться своими делами и что было сил обсуждали дела чужие. А именно, Бэрровы. За неделю в архив пришли лишь трое солидного вида купцов. Осторожничая, просили у Ингрид документы на принадлежность дома Бэрра ему же. Она отказала, потому что на законный вопрос «Зачем вам чужое?» почтенные посетители переглянулись, намекающе побренчали мешочками с монетами, но так и не ответили.

Больше ее не тревожили. Воспользовавшись затишьем, Ингрид перекопала сверху донизу весь архив. Она методично переходила от книг таможенного ведомства к записям присвоения имен, от них — к выписанным лицензиям гильдий и к приговорам Пяти быстрых судей, углублялась во времени все дальше.

Ингрид бережно разделяла склеившиеся от времени листы книг, радуясь отсутствию губительной плесени. Осторожно разворачивала свитки, настолько ссохшиеся, что они трещали от прикосновения пальцев. Случаев, когда по слову одного человека небеса гневались на весь город, не нашла, зато нашла многое о семье первого помощника винира. Начав с ближайших к входной двери стеллажей, она с каждым днем уходила вглубь архива. Там, в отличие от последних ста лет порядка, документы хранились почти неразобранные.

Сначала Ингрид посчастливилось найти запись некоего «высокопочтенного доктора эль Зельда» о рождении Бэрра в Верхнем Айсморе поздней осенью тридцать шесть лет назад. Запись в Книге Имен была сделана самим доктором, а не руками выборных свидетелей. Роженица назвала первенца сразу, как только он появился на свет, а не через неделю, как принято у жителей Айсмора. В самом конце этой же Книги Имен обнаружилась запись и о его брате в Нижнем Озерном, в середине лета спустя восемь зим. «Альберт» коряво написал доктор, но его собственное имя разобрать не удалось и приставки «высокопочтенный» не стояло.

Уровень жизни семьи изменился, но традицию называть детей в первые часы их жизни в ней сохранили. Запись в книге смертей гласила, что Элинор, мать Бэрра и Альберта, умерла спустя год после рождения второго ребенка.

Покупки рыбацкой лицензии на имена его деда и отца отнеслись ко времени проживания семьи в Верхнем Айсморе. Дед имел право ловить рыбу пятью сетями, что не каждому дано даже сейчас — порядок получения прибыли с озера, которое кормило всех, не менялся с годами. Потом дед умер, а отец поменял лицензию на архитектурную, а потом продал и ее.

В двадцать пять лет Бэрр купил первый дом, и его семья из троих мужчин вернулась в Верхний Айсмор. Описание имущества первого помощника винира, поданное для уплаты налогов десять лет назад, состояло из дома в Дальних Песках и нового, в Верхнем Айсморе. За них он расплатился до окончания срока частичных взносов. Дела у него, после тех омутов, что пережила его семья, пошли на подъем волны.

Ингрид потихоньку разматывала клубок многочисленных родственников Бэрра. Записи о рождении его отца и матери, имена их родителей. Генеалогическое древо Бэрра становилось все ветвистее, в нем пересекались разные люди из разных сословий и родов, однако до года Великого Пожара и падения Золотого Города было еще очень далеко.

В предках первого помощника винира имелись купцы, ремесленники, рыбаки, воины и строители. Много тупиковых ветвей — одиночки, не пожелавшие или не сумевшие обзавестись своей семьей. Записи о детях, умерших в младенчестве или чуть старше; но их смерти не вызывали удивления или ужаса. Для Айсмора смерть слабого ребенка была делом привычным. В периоды мора и повальных болезней Ингрид дважды теряла нить Бэрровых родственников, но потом отыскивала их заново в списках умерших за те годы. Тогда многочисленные трупы не опускали в воду, а отвозили и сжигали на берегу, где нашлись люди, уважающие точность даже в прощании с грудой человеческих останков.

Айсмор не имел постоянного числа жителей почти никогда. Были года, когда много народу покидало его, или наоборот, было больше приезжающих и остающихся. Одна книга записей выглядела сильно пострадавшей от огня, видимо, во время пожара, уничтожившего чуть ли не полгорода более ста пятидесяти лет тому назад. Ингрид с трудом разбирала имена, а потом, когда уже совсем отчаялась что-либо понять — нашла полную копию, кем-то старательно сделанную.

Нашла она много всего, кроме главного: ни намека на принадлежность Бэрра к какому-либо королевскому роду.

К вечеру Ингрид уставала так, что двоилось в глазах, а когда Гаррик звал ее, то не с первого раза слышала и откликалась. Он уводил ее домой до наступления полной темноты, ссылаясь на растущие беспорядки. Днем приносил что-нибудь с кухни, не слушая возражений о том, что не нужно и некогда.

За день до злополучного вызова ее к виниру Ингрид добралась до старых сундуков под дальними стеллажами. На крышке одного из них была выжжена дата падения Золотого Города.

Ингрид отбросила крышку и чихнула. Все было свалено, перепутано и лишено даже слабого подобия порядка. Стряхивая мертвых пауков, она вытаскивала свитки и книги с переплетами из бычьей кожи, переворачивала затхлые листы, и начинала впадать в отчаяние. Большинство записей разобрать было почти невозможно. А если и удавалось… Личные распоряжения давнего винира, наказания и поощрения, но в основном — доносы и кляузы. Болтливость и перемывание костей соседям заложились в характер озерников с первой городской сваей.

Ингрид вытащила все и все прочитала. И тут ей повезло, край обивки сундука истлел и обнажил толстую пачку слипшейся бумаги, связанную крест-накрест кожаным шнурком. На верхнем более плотном листе стоял вензель Айсмора, три форели с одним хвостом. Еще один знак в правом нижнем углу: молот, обвитый лозой, был ничем иным, как гербом Мэннии. Он, полустертый и перечеркнутый, насторожил Ингрид больше, чем место, где она эту стопку отыскала.

Глаза устали, очень хотелось глотнуть свежего воздуха. Свечи почти все догорели, а запас Ингрид уже израсходовала.

— Гаррик, принеси еще свечей. Я, верно, останусь тут на ночь, — устало обратилась она к пришедшему Гаррику.

— Э, нет, уважаемая Ингрид! Чего это вы удумали! — встрепенулся он.

И ведь потащит домой, как ему велел тот, чей приказ молодой равнинный мог нынче и не исполнять. Ингрид торопливо спрятала под плащом последнюю пачку.

Гаррик вел ее новым, самым безопасным путем, о котором разузнавал заранее. Но на мостах и настилах почти не было людей, всех разогнала непогода.

Вежливо поздоровался с недовольной хозяйкой, осмотрел комнаты и ставни, разжег огонь.

— Доброй ночи, госпожа Ингрид. Не забудьте закрыть дверь!

Мощную щеколду он прикрутил не так давно. Ингрид даже казалось, что последние ночи Гаррик не уходил, а караулил около ее дома, но спрашивать она постеснялась.

Ингрид с тревогой проверила бумаги, но они остались сухими.

Хоть ей очень хотелось заняться ими сразу, она сняла одежду, промокшую под ледяным дождем. Кому нужен заболевший человек? Ему самому помощь понадобится, свали его горячка. «Так что же за помощь будет от беспомощного?», раздался голос дяди, и Ингрид кивнула, словно увидела его воочию.

Ингрид развесила платье просохнуть и заварила кофе покрепче: в тепле и уюте дома ее настойчиво клонило в сон. Еще и настойки капнула из дядиных запасов. «Не переусердствуй, моя красавица! Капель не больше, чем тебе — лет». Помедлив, вылила все в чашку с небольшой трещинкой. Выбросить бы ее, но… Из нее пил ее мимолетный гость, и треснула она в ту самую ночь. У Ингрид не хватало духу с ней расстаться с напоминанием о том, что произошло между ней и Бэрром.

Она отпила от края со щербинкой — и словно сам дядя улыбнулся ей, показав крупные зубы: «Пей для ясности зрения и бодрости духа».

Ингрид оглядела кухню и вздохнула. Хозяйка постоянно уносила стулья из гостиной, а в ответ на вопрос «Зачем вы это делаете?» ворчала что-то про беспорядок и нежеланных гостей. Ингрид догадывалась, что под нежеланными гостями понимались все, кроме хозяйского сына, с которым та хотела свести свою квартирантку. Упрямства Ингрид хватало, чтобы перемещать стулья обратно в гостиную, где им было самое место.

Бэрра она собиралась привечать именно в гостиной и просила подождать — она, мол, сейчас принесет запропавший стул. Прошла на кухню, но Бэрр последовал за ней и тут же уселся на один из ряда с таким упрямым видом, словно говорил: попробуй-ка меня отсюда выгнать. Ингрид растерялась поначалу, но потом едва не рассмеялась, видя его сведенные брови и сжатые губы. Подала чай тоже на кухне.

А сама волновалась вовсе не из-за кухни…

Ингрид вздохнула, решив, что на злосчастных стульях она все документы и разложит. Узелок так засох и задубел, что Ингрид развязала его зубами и подумала, что звание архивной крысы теперь ею полностью заслуженно.

Первым поверх всего лежал акварельный рисунок. Темноволосая женщина с крупными чертами лица внимательно и даже сурово смотрела на ту, что потревожила ее вековой покой. На шее красавицы сверкали синие камни, выписанные с особой тщательностью.

Остальные бумаги очень походили на донесения.

«Тех, кто говорит: „Мы из Золотого“ — не более двухсот человек. Многие умирают до того, как стражникам удается расспросить их», — с волнением разобрала Ингрид. Край ее был запачкан чем-то бурым. Конечно, это не кровь, но…

Прошлое внезапно приблизилось, став осязаемым и реальным. Всего двести спасшихся — из огромного города! Как это было? Черный дым, тревога обитателей Айсмора, а не принесут ли погорельцы беду, а не долетит ли злое пламя и до них? Говорят, поджигатели использовали особую смесь, что плавила даже камень! А потом пришли разбойники. Спасая семью и горожан, пал король Рутгорм. Посадил всех на лодки и отправил в Айсмор. Вода стала преградой для разбойников и спасением для людей Золотого города.

Из рук задумавшейся Ингрид чуть не выпал очередной листок:

«Назвалась подлинным — Айлин. Легко ранена. При ней ребенок, не болен, не покалечен. Выживет».

Дальше: разговоры в доме стараниями прилипал; сведения о гостях. Суммы, полученные… Продажа украшений. Записи о безрезультатных обысках.

А что искали?

«На ваше щедрое предложение рассмеялась и ответила категорическим отказом», — и сразу дальше на этом же листе наискосок другим почерком: «В Нижний Озерный! Еще пожалеет и запросится сама!»

Внизу листа: «В запрошенной помощи приезжим отказать, из домов Верхнего Айсмора выселить всех, кто пришлый… Впускать по письменным разрешениям!»

И в самом конце стопки — короткая записка о последнем дне Айлин и еще короче о том, что сын Айлин через полгода женился. Его имя и имя его жены Ингрид помнила по хорошей копии управской Книги Семей. На их записи она остановилась, когда искала предков Бэрра.

Книги для Ингрид всегда были окном в мир, возможностью заглянуть в чужую жизнь, узнать что-то о других людях. И сейчас выцветшие листочки в ее пальцах говорили о многом. О тяжкой доле, выпавшей этой женщине. О силе духа. И видимо, о любви.

Все в Айсморе знали имена тех, кто правил когда-то в Золотом городе, чья власть простиралась надо всем Северным краем. Ингрид хорошо понимала, чей это портрет и что за легендарное ожерелье украшало строгую женщину. Правда, ребенок по слухам умер… Может, мать королевича боялась за его жизнь? Если тот винир был хоть немного похож на теперешнего, основания у нее были.

Айлин так и не вышла замуж, хотя желающие имелись и помимо винира с его «щедрым предложением». А ведь пришлось ей несладко. Она потеряла почти все. Одна вырастила уже в Айсморе второго ребенка, родившегося через несколько месяцев после бегства из Мэннии. Стала главой общины, поддерживала тех, кому было совсем тяжко, помогала больным, проводила воскресные встречи. Смогла взять в аренду, а потом даже выкупить рыбацкий баркас. Ингрид не сомневалась, что эта женщина могла и сама выходить на промысел в темные, бурные и опасные временами воды. Закрыв глаза, Ингрид явственно представила Айлин на фоне грозовых туч — с развевающимися черными волосами и глазами цвета сапфиров. Наверняка Темное озеро хранило и берегло ее, как берегло всех храбрых и отважных. Может, любовь к воде передалась Бэрру именно от Айлин?

Королевская кровь… В этом случае сплетни и крики озерников о проклятии и силе слова могли быть тоже правдой.

Его бешеный темперамент, невыносимое высокомерие, отчаянная гордость, чувство собственности и нетерпимость к мелочности в людях — многое для Ингрид объяснялось королевской кровью.

Ингрид растерялась от множества найденных открытий, с трудом уснула тогда. Утром, пока шла по заледеневшим мостовым, поняла, что одной ей не справиться. Поддержка была необходима и самая крепкая.

Однако винир в отношении Бэрра проявлял столь противоречивые чувства и сложные намерения, что Ингрид долго колебалась — не сможет ли он обратить новое знание против Бэрра? Эти мысли мучили ее и в архиве. Результаты ее поисков смогут воодушевить тех горожан, кто выступает на стороне Бэрра. Или оттолкнут?

Когда сомнения и тревоги достигли предела, раздался стук в дверь, от которого Ингрид аж подскочила. Винир срочно требовал ее к себе. Времени на раздумья и подозрения больше не осталось, и она осмелилась открыться.

Стоя напротив винира, убедившего ее в непроходимой женской глупости, Ингрид, раздавленная верой в собственную ничтожность, едва сдерживала слезы. И только лишь когда она вернулась в архив, когда чужой голос в памяти перестал властвовать над ее сознанием — тогда она поняла, что винир не так искренен, как старался казаться. Нужно ему не спасение Бэрра, а собственная безопасность.

Он боялся сам, а заставил бояться ее. Его подлинный страх скрывался все в той же фразе про королевскую кровь. Он боялся потомка королей настолько, что не сумел скрыть это чувство; оно могло толкнуть его на мысль об убийстве Бэрра и позволило произнести самые искренние слова из всех сказанных сегодня. Люди чаще всего уничтожают то, что пугает их, особенно быстро — тех, кто опасен их власти.

Бэрр имел права на Айсмор и окрестные земли, до последнего медяка принадлежащие самому господину виниру.

Видимо, из-за того же страха винир переусердствовал в своем показном доверии, раз отправил ее узнать о состоянии Бэрра. Отправил в тюрьму, о которой Ингрид в горячке последних дней узнала многое — и план, и расположение всех прилегающих к ней домов — и дошла до мысли организовать побег. Можно было изобразить нападение разбойников… Бэрр хорошо ныряет, можно довезти его до Последних стен, а далее — он будет спасен!

Гаррик прямо намекал, что среди стражников, сотрудников Управы и горожан, привычных держать в руках оружие, есть готовые вступиться за Бэрра не только словом. Лишь бы нашелся кто-то, кто объединил их действия.

Ингрид чувствовала в себе отчаянную силу стать этим «кем-то», но не предприняла ничего. Мало организовать людей — надо еще суметь вытащить из застенков одного гордого заключенного. Упрется ведь руками и ногами, но не станет сбегать, чтобы не подставлять других.

Значит, и ей не следует.

Тут в дверь архива заглянул Гаррик и своим появлением напомнил, что и ей надо поторапливаться.

— Мы уходим, — произнесла она, поднимаясь. — Пока господин винир не передумал… Ты проводишь меня до тюрьмы?

— До тюрьмы? — охнул Гаррик и от волнения забыл, зачем поднял руку. А тянулся он стереть со рта яркий след вишневого цвета. Видимо, Гейра, младшая кухарка ратуши, вновь угостила его куском пирога. — Это вас наш винир туда отправил? А зачем?

— Велел повидать Бэрра, — как на духу доложила архивариус.

Гаррик призадумался, но рот все-таки вытер.

— Это может быть ловушкой хотя бы для вас, дражайшая Ингрид, — произнес он. — Сейчас опасно даже подходить к зданию тюрьмы. Как бы нас с вами камнями не закидали!

Ингрид накинула плащ на плечи, завязала кожаный шнурок на груди дрожащими пальцами:

— Надо поторопиться, как бы винир не переменил решение. А я… — она подняла на Гаррика отчаянные глаза. — Он в тюрьме уже скоро месяц, совсем один, безо всяких посещений и безо всякой вины. Я должна его повидать!

Площадь перед ратушей пустовала, что немного удивило Ингрид. За последние дни привыкла к гулу голосов, доносящихся временами даже до ее архива. Но лишь только они покинули Главную площадь, свернув по набережной к Широкому мосту, как сходу оказались в шумной толпе. Непонятно, что переманило с просторной площади на узкую мостовую людей, требующих под стенами ратуши справедливости. Ни следа от их прежнего грозного настроения не осталось — вокруг все смеялись, выкрикивали шутки, не всегда приличные, и даже пытались на что-то спорить.

Гаррик мгновенно подобрался и принялся прокладывать дорогу локтями, одновременно пропуская мимо ушей все приглашения самому посмотреть и другим не мешать, а также плыть туда, где верно утонешь. Ингрид, вцепившись в его куртку, не отставала ни на шаг. Ее толкали с разных сторон, несколько раз наступили на ноги, но вскоре им удалось пробраться ко входу на мост. Где и был очаг шума и веселья, который миновать оказалось совершенно невозможно.

В Верхнем Айсморе возле каждого моста располагались навесы со скамейками. В хорошую погоду на этой, у Широкого, сидели две пожилые женщины и предавались самому своему излюбленному занятию — в подробностях обсуждали всех проходящих.А тут их законное место заняли!

За скамейку шел настоящий бой. Две старушки пытались прогнать одного старичка с задорным взглядом голубых глаз и белыми патлами, что вещал с утра насчет розы и чудовища.

— А ну, проваливай к своей разлюбезной ратуше! — верещала одна. Она крутилась возле скамейки, как флюгер в ураган.

— Иди икру мечи, жаба сухобрюхая! — поддерживала другая.

Риддак только хихикал. Ужаснейшее оскорбление для пожилых озерников его не трогало.

— Убирайся, не то падет на тебя кара небесная! — не унималась первая.

Айсморцы с большим интересом обсуждали случайное зрелище:

— Эй, бабка! А ты не родственница ли Бэрру-королю, чтобы небом угрожать?

Старушка резво обернулась на голос:

— Вот в том и беда, что разные умные кругом, а почтенной женщине никакого покоя, одно зубоскальство и некуда присесть!

Вторая принялась тыкать в нищего, развалившегося на скамейке, обломком весла. Об него она сломала весло или нет — не понятно. Народ отозвался предложением:

— Верно, уважаемая, тащи его домой! Хороший мужик, с руками с ногами, чего зря пропадает? Будет тебе, бабка, новый дедка! — и очередным всплеском хохота.

Дорогу Гаррику перекрыла спина крупного рыбака, а Ингрид застряла между двумя женщинами в пестрых вязаных платках. Младший стражник вытянул шею.

— Ты кого-то увидел, Гаррик? — прокричала Ингрид.

— Нет, дражайшая. Я лишь подумал, что люди — озерные или береговые — одинаково устают от злости и тянутся к веселью.

И, подхватив Ингрид под локоть, ввинтился в толпу и протащил ее к мосту.

— А вы что скажете, милостивейшая Ингрид, по поводу этой шумихи? — спросил он, когда они выбрались из толчеи и гама, вышли на середину Широкого и остановились передохнуть на середине моста.

— Скажу, что ты прав, Гаррик. Только неважно, откуда люди, — вздохнула она. — Людям всегда нужен тот, вокруг кого они могут собраться. А уж что они станут делать, это зависит от воли и слова того, вокруг кого они собрались.

Гаррик помолчал и долго смотрел на свои башмаки.

— Я слышал, вчера на смене говорили: глупо молчать и сидеть в тюрьме, когда за тобой люди пойти готовы. А ведь народ спрашивает! Если бы господин Бэрр как-то ответил…

— … то одна часть города снесла бы другую. Он уже вставал между двумя частями, довольно.

Со стороны несчастной скамейки донесся победный возглас:

— Мы всегда тут сидели и сидеть будем!

И что старые порядки никто не уважает, но будет день, когда справедливый суд вернет порядок в жизни прочих. Хохот сменялся воодушевленными криками. Имя Бэрра зазвучало снова, но теперь в голосах не слышно было злости.

Не успели Ингрид с Гарриком миновать последний перильный столбик, как сзади застучали шаги, перед ними карпом выпрыгнул все тот же ловкий нищий, улыбающийся еще шире.

— Ро-о-оза, — довольно протянул он, пригибаясь так, чтобы посмотреть на невысокую Ингрид снизу-вверх глазом-стеклышком. — Вот мы встретилась снова. Куда же ты опять убегаешь от старого Риддака? Думаешь, я из ума выжил, раз хочу тебе всего два слова сказать?

Гаррик двинулся было вперед, но Ингрид его остановила.

— Не лезь, сушняк береговой! Не с тобой говорить буду! — Риддак ухватил Ингрид влажной жесткой лапкой. — Поняла уже про силу, да? — зашептал он, сверкая глазами. — Да только не спасет она его, знай.

— А что спасет?

— Зачем бродягу пытаешься обмануть? Сама все знаешь. Тепло, любовь, терпение. Все то, что у тебя есть, а у него нет. Замерзнет он без тебя. А ты про силу все думаешь, которой у него через край! Плеснешь еще — захлестнет, да кто-нибудь утонет! Вы с ним в первых рядах ответственны. Вы с ним уже в первых рядах, Роза.

— А что спасет его из тюрьмы?

— Мы говорим о спасении, а не о выходе на волю. С этой мелочью и без тебя разберутся. Прощай, Роза.

Старик выпрямился и отнял руки, широко развел их, показывая: не держу!

Гаррик молчал, раз Ингрид просила, но выглядел недовольно и просил Ингрид поспешить.

На улицах было еще светло, но фонарщики уже вышли на работу. Круглые отсветы падали в темную воду каналов, вдоль которых шли Ингрид с Гарриком, дробясь там желтой чешуей.

По дороге начали попадаться стражники без копий и иного оружия, множество прилипал, странные личности подозрительного вида. Они курили группками под навесами и недобро зыркали по сторонам на прохожих. Цели их были неясны, вид — опасен.

Но больше всего народу было у тюрьмы. Ингрид засомневалась, пропустят ли их, но тут Гаррик помахал кому-то, закричал поверх шапок. Невдалеке показалась лысая голова главы Управы Городского Порядка. Аезелверд, выглядящий так скверно, словно его пыталась съесть большая рыба, да не доела и выплюнула, подошел, расталкивая горожан.

— Зачем вы здесь? — с нескрываемым недовольством спросил он. — Не самое безопасное нынче место.

— Винир велел мне посетить арестованного, — ровно ответила Ингрид.

— А я бы вас поберег, — под нос буркнул он и рявкнул в толпу: — Хватит! Разойдись! — и им сразу же дали дорогу. — Провожу, а то… Одна подножка — и не дойдете.

Ингрид шла, тыкаясь в спину Аезелверда, Гаррик — за ней следом, сквозь людские волны.

Осторожно прошли в тяжелую, открывшуюся на голос Аезелверда дверь. Миновали цепочку из десятка стражников вдоль стены и попали наконец к камере того заключенного, которого нынче охраняли так странно и усиленно, будто он был или чудовищем, или сокровищницей. У камеры стояло еще трое стражников в кольчугах, при мечах и один со щитом.

— Что застыл, как малек во льду? — бросил Аезелверд тому, у кого на поясе висело большое кольцо с одним-единственным ключом. — Открывай, не медли! Посетитель из самой ратуши прибыл.

Стражник, откровенно волнуясь, с натугой повернул ключ. Замок, скрипнув, поддался неохотно. Ингрид проскользнула внутрь, и дверь за ней захлопнулась.

Фигура сидящего у дальней стены заключенного была едва различима в полутьме. Он не шевелился.

— Бэрр…

Тот медленно поднял голову и опять замер. Глаза Ингрид немного попривыкли к сумраку. Она жадно ловила его взгляд, но никак не могла понять выражение, с которым Бэрр на нее смотрел. Будто с неверием в то, что видел перед собой.

— Бэрр, — все так же шепотом позвала она.

Он хмыкнул удивленно и недоверчиво, словно бы из вод Темного озера поднялась вся рыба и замаршировала по настилам Главного канала.

Неужели не узнает?

— Это я, Ингрид!

Бэрр вскочил на ноги:

— Ингрид… Ты вернулась!

— Что ты такое говоришь! Я здесь впервые. Я не приходила к тебе! Бэрр, что с тобой?

— Ингрид, — мягко произнес он, стремительно шагнул вперед, резким движением прижал к себе. Потом так же резко отстранил: — Дай поглядеть на тебя.

Она осторожно прикоснулась пальцами к его щекам:

— Холодный… Ты такой холодный! — откинула пряди, пытаясь рассмотреть лицо, полускрытое темнотой и непривычно заросшее щетиной; охнула, увидев широкую ссадину на лбу и синяк на скуле: — Что это? Что произошло⁈

— Чепуха, Ингрид, не стоит тревог. Решил напомнить о себе местным, а то обленились совсем… — он наклонился, поймав ее ладони и вжимаясь в них лицом. — Ингрид. Это правда ты? Не бред, не сон?.. — вскинул голову и спросил требовательно: — Но зачем⁈ Зачем ты пришла сюда?

— Мне нужно… — опешила Ингрид. — Нужно было увидеть тебя.

— Нет, не это. Тебе нужно другое. Тебе нужно держаться подальше от меня и быть осторожной. Пообещай мне не делать больше глупостей и быть очень осторожной. Я не смогу защитить тебя здесь!

— Бэрр, что ты говоришь? Кому, как не тебе, нужна сейчас защита! Бэрр…

У Ингрид не осталось слов. Она позабыла всё, что хотела сказать и о чем умолчать. Только повторяла его имя и дотрагивалась до него, желая убедиться — цел, невредим, не покалечен…

Как же мало надо для счастья!

Руки у Бэрра были ледяные, на одном запястье — металлический браслет. Цепь тянулась вглубь камеры. Ингрид сжала пальцы Бэрра, пытаясь согреть хоть немного. Закрыла глаза, уткнувшись лбом в грудь… и тут же услышала визгливый голос, раздавшийся из глубин коридора:

— Что это в моей тюрьме делают посторонние⁈ Какие такие посетители? Вот новость! Не знаю никаких посетителей! А может, кто тоже за решетку захотел? Я могу это устроить! Все друг на дружку через коридор поглядят!

— Ингрид, уходи. Уходи немедленно, — встревожился Бэрр.

Она не шевельнулась.

— Шон, уймись! — донесся ответ Аезелверда. — Архивариус присутствует здесь с повеления самого господина винира.

— А кто ее пропусти-и-ил? — надрывался начальник тюрьмы. — Безмозглые твари! Все получите! И вовсе не награду… Где документы на доступ в мой дом⁈ Где? Видел их хоть кто, морды ваши опухшие?.. Документы, я имею в виду, а не морды! Чего лыбишься⁈ Кто посмел пустить ее к этому подлюке?

Бэрр вздрогнул, обнял Ингрид за голову свободной от цепи рукой, прижал к себе, пряча и укрывая.

— Господин Шон, — раздался звонкий голос Гаррика. — Вы путаете свой личный дом с общественной тюрьмой, принадлежащей господину нашему виниру. Таким образом, если вы не остановитесь в высказываниях, то сами сможете оказаться за этими же решетками. Господин винир очень не любит, когда нарушаются его распоряжения, а вы сейчас их не выполняете, да еще при свидетелях. Штрафом тут не отделаться.

— Да как ты…

— Давайте все успокоимся и пройдемся до комнаты охраны. Я видел там посыльного и бумагу с желтым сургучом. Готов поспорить, что это письменное разрешение для госпожи Ингрид. Может, оно вас устроит, коли вы людям на слово не верите.

Доносилась ругань Шона, деловитый голос Гаррика и низкий хрипловатый — Аезелверда, но все тише, в сопровождении удаляющихся шагов.

— Бэрр, времени мало, — заторопилась Ингрид, понимая, что отвратительный характер начальника тюрьмы и его известная неприязнь к заключенному не позволят ей находиться здесь долго даже с разрешением винира. — Послушай меня. Прошу, не теряй надежду. В городе многое переменилось: есть те, кто на твоей стороне. Их много. Они верят, что ты сделал хорошее людям. Помни об этом, когда будет казаться, что ты окружен лишь стенами и врагами.

— Ингрид, — он вздохнул и снова отстранил ее от себя, скользя быстрым взглядом по ее лицу. — Дорогая, дай же еще посмотреть на тебя… Если будет суд, прошу тебя, Ингрид, не ввязывайся. Ты поняла? Быть рядом со мной опасно, попытаться помочь — гибельно!

Вновь долетело топанье и голоса.

— «…подтверждает разрешение винира лицу, занимающему должность архивариуса, а именно — Ингрид, дочери Эдгарда — однократно посетить заключенного Бэрра!» Посетила уже! Пусть уходит! Чего тут торчит, как гвоздь из…

— Не уточняй, Шон! — воскликнул Аезелверд. — Не то я додумаю и решу, что у тебя есть некоторый весьма богатый опыт!

— Ингрид, у меня к тебе просьба, — зашептал Бэрр поспешно. — Возьми это. Ты единственная, кому я могу его оставить.

Вокруг стало словно бы темнее. Он вложил в ее ладони что-то маленькое, округлое, теплое.

— Шон прав в одном — как бы мне ни хотелось ткнуть его носом в пыль перед твоими башмачками! — уходи скорее.

Его прохладные губы прикоснулись к ее лбу.

Оторваться от него было немыслимо, невозможно, но Бэрр сжал ее плечи и отодвинул от себя.

— Все выметайтесь! — заорал начальник тюрьмы. — Набежала саранча! У тебя, младший стражник, какое право крутиться? Что ты делаешь в моей тюрьме? Уж не замышляешь чего? Так я мигом тебя тут и оставлю!

— Да чтоб сгорела твоя тюрьма вместе с водой под ней! — не выдержал Бэрр, рявкнув так, что Ингрид показалось — не держи он сейчас ее за руки — ее саму смело бы назад и вбило бы в стену.

В коридоре стало тихо. Потом кто-то забормотал: «Чур, чур, чур…»

Бэрр склонился еще немного ниже, и теперь его глаза были почти напротив глаз Ингрид. Губы его кривились.

— Бэрр, ты… — не выдержала она, но тот, качнув головой, не дал договорить.

Взял ее лицо в свои ладони, провел большими пальцами по щекам… Затем освободил кисти Ингрид, сжимавшие его рубашку, поднес к губам, поцеловал их и сделал шаг назад, в темноту.

— П-п-прощай, Ингрид, — выговорил он прежним, полубезумным лихорадочным шепотом.

Она тоже отступила, возвращаясь к двери.

Снаружи ее поджидал Гаррик, и она очень удачно оперлась на его руку.

— Госпожа Ингрид, пожалуйста, прошу вас… Я забочусь! — успел он выкрикнуть в закрывающуюся дверь камеры.

Замок снова скрипнул. Взволнованный стражник нахмурился для солидности и повесил кольцо с ключом обратно на пояс.

Ингрид еле брела, запинаясь на ровном месте. День забрал все силы, а прощание Бэрра словно ударило под колени. Гаррик же был неутомим — все те же обрывистые речи с хозяйкой, все та же проверка окон и дверей, все то же повеление запереться на щеколду.

— Да-да, — вздохнула Ингрид, присаживаясь на край кровати. — Ты заботишься…

Гаррик смутился. Ингрид заснула не раздеваясь, не подняв на постель обутых ног. И лишь когда тело заломило от неудобной позы, Ингрид с трудом стащила с себя башмаки, платье и вытянулась в нижней рубашке под холодным одеялом. А проснулась с мыслью, что ничего еще не закончилось.

Кольцо, с которым она побоялась расстаться, так и осталось до утра зажатым в кулаке. Ингрид рассмотрела его внимательно. На изнанке отчетливо виднелся выгравированный герб Золотого города: молот, обвитый виноградной лозой.

Уже много дней утро Ингрид начиналось с мыслей о Бэрре, с восхода солнца и с Гаррика, встречавшего ее за порогом дома. До ратуши они вновь шли молча, тихими улицами и пустыми мостами.

Но сегодня на площади перед Гнутым мостом им попался глашатай. Окна ближайших домов были распахнуты, из них выглядывали любопытные лица.

— Слушайте, слушайте, жители Айсмора! Слушайте все! Все, кто не глухой!

Ингрид с Гарриком приблизились, встали рядом с тремя пожилыми айсморками. Время бежать на рынок с корзинами, прикрытыми холщовыми тряпками, но торговки остановились послушать.

— Слушайте все! Господин винир сообщает свое решение! Господин винир внял всему, что вы говорили и о чем умолчали. Он принял ваши требования и счел их справедливыми. Он защищает закон и объявляет свое слово! — надрывно выкрикивал глашатай объявление, читая его со свитка.

— Да ты суть уже говори! — не удержался Гаррик.

Высокий, худой айсморец смерил его презрительным взглядом и продолжил:

— Через месяц, согласно законам города и совести, состоится справедливый суд над Бэрром. Каждый айсморец сможет сказать слово либо в защиту, либо в обвинение. И каждый будет услышан!

— Каждый, каждый, — зашушукались торговки и приободрились от такого обещания.

— До того дня господин винир просит сохранять порядок на городских улицах, прекратить все драки. Любой, кто ослушается, будет приравнен к бунтовщику, препровожден в тюрьму как нарушитель спокойствия и законов Айсмора. До суда — никаких ссор и споров. Приходите все на справедливый суд! Там свершится правда! Кто хочет быть услышанным — пусть записывается у секретаря господина винира! — глашатай переступил с ноги на ногу, откашлялся и вернулся в начало свитка. — Слушайте, слушайте, жители Айсмора!..

Перед дверью в архив Гаррик помялся немного и спросил, не принести ли чего «дражайшей госпоже Ингрид» с местной кухни. При этом покраснел так, словно бы кто посторонний читал любовное письмо, адресованное лично ему. Видно, искал повод зайти к своей дорогой Гейре, милой девушке, работавшей стряпухой в ратуше. Ингрид согласилась на пирожок, чтобы не огорчать доблестного телохранителя.

Она успела сообразить, что надо озаботиться и пополнить запас свечей, как в дверь сунулся конопатый посыльный и тонким голоском объявил, что «айхиваиуса зовет вьинил».

Дверь в кабинет главы города была предусмотрительно открыта. Сонный секретарь напоминал вяленого тритона — видимо, уже не первую ночь проводил в ратуше.

Винир широко шагал вдоль окна. Длинные полы бобровой шубы волочились за ним, на поворотах цепляясь за сапоги. Остановился, долго смотрел на ее руки, и она поняла — он удивлен, что она не принесла письменного отчета. Тем не менее заговорил он ласково:

— Рад тебя видеть, моя милая девочка. Я очень ждал тебя и надеюсь, ты сейчас развеешь все мои опасения и расскажешь подробно о том, как там наш дорогой Бэрр.

— Плохо, — подняла глаза на винира Ингрид. — Как и любой, кто арестован без вины.

Винир отвел взгляд, поморщился, но тут же обрел обычное добродушное выражение.

— Расскажи мне подробно, как он выглядел, что говорил. Он просил тебя о чем-нибудь? Наверняка просил, может быть, что-то доверил?

— У меня было мало времени. На ваш вопрос могу сказать, что он не безумен и к власти не рвется. Хотя… одну просьбу он высказал.

Винир в несколько быстрых шагов очутился возле нее и навис тучей, продолжая держать улыбку.

— Мне кажется, это вас вряд ли заинтересует, господин винир. Он просил меня поберечься и быть осторожной.

— Поберечься? Тебя⁈ — винир в недоумении отступил на шаг. — И все?

— И все. Ничего больше.

— Может быть, у него горячка или он не в себе?

— Он не болен и в ясном сознании, господин винир.

— Ни от кого ничего не понять… — винир сложил руки за спиной и добавил громче: — Ты разочаровала меня, милая моя Ингрид. Впрочем, чего иного ожидать от женщины?

Он, ссутулившись, подошел к столу, заваленному бумагами. Встал боком — высокий, толстый человек в тяжелой шубе — и Ингрид впервые задалась вопросом: а сколько же ему лет?

Выглядел он настолько уставшим и несчастным, что Ингрид кольнуло в сердце — может быть, зря она ему не верит? может быть, он доверия заслуживает? Но когда одним пренебрежительным движением кисти винир указал ей на выход, все слова о том, на что решилась Ингрид, остались на ее языке.

Винир отвернулся к окну, побарабанил пальцами по подоконнику, бросил через плечо:

— Что стоишь? Иди работай. Будет вам суд, ждите своей справедливости.