Проклятие Айсмора (СИ)

Глава 4 Визитеры, или Услуга личного характера

Угли наутро погасли,

Мир расплескался и умер.

Трепет сплетения пальцев,

Горечь касания сердца,

Греза слияния судеб.

Нежной жемчужной капелью,

Кожи легонько касаясь,

Светом стекая с ладоней,

Душу ты мне согревала —

Ту, что осталось так мало!

Ту, что не знает, но помнит.

Ты возрождала из пепла

Все, что давно позабыто,

Все, что снегами укрыто,

В мире, где был я и не был.

Видно, так боги творили:

Скрип и печаль колыбели,

Шорох волны, плач свирели,

Неба беззвездного иней…

Только подслушана сказка,

Только украдено имя.

Абигейль ради единственной подруги была готова и на ночное путешествие. Она стояла на деревянном тротуаре и, задрав голову, разглядывала подозрительно темные окна третьего этажа.

Своему охраннику, стоящему позади — широколицему белокурому юноше по имени Робин — Абигейль нравилась. Она, хоть и была порой заносчивой и резкой, гораздо чаще проявляла доброту и отзывчивость. Робин очень хотел называть ее Эбби и быть ей по меньшей мере другом, но приходилось лишь тенью следовать за ней и выполнять разные мелкие поручения.

Если бы Эбби стали расспрашивать о подруге, то она, подумав немного, начала бы с внешности — женщины часто выделяют ее в первую очередь. А будучи девушкой честной, отметила бы все, в чем считала, что Ингрид ее превосходит: густые золотистые волосы, вьющиеся упругой волной, молочной белизны кожа, яркие голубые глаза. Эбби иногда со вздохом говорила подруге: «Мне бы твою косу!», а та лишь недоуменно улыбалась в ответ, привлекательной себя не считая.

Абигейль не встречала более чистого душой человека и столь не приспособленного к жизни, поэтому, хоть и была младше, старалась всячески опекать подругу. Ингрид всегда замечала, что ее обсчитывают в лавках или обвешивают на рынке, но молчала, и лишь по тому, как опускалась ее голова, можно было догадаться о ее огорчении. Еще умудрялась помогать двум престарелым айсморкам и одной семье Нижнего Озерного, хоть и работала без продыху.

А может, что случилось? Эбби слышала многое за это утро, крайне взволновалась и решила, что просто должна попасть к Ингрид.

— Не лезь! Держись позади и вести себя тихо! — приказала она Робину, попытавшемуся проскользнуть мимо.

Юноша кивнул, продолжая внимательно прислушиваться к каждому шороху. А сам подумал, что будь он поуверенней, то сначала бы обшарил все места, как туда ступит нога хозяйки. Но он в неисчислимый раз вздохнул и остался, где ему сказали. Сделай он что-нибудь вопреки строгим указаниям — беды не миновать. Ему было велено приглядывать за ней, а спор или попытка в чем-то воспрепятствовать Эбби… госпоже Абигейль мог кончиться ее побегом. Такое уже бывало — и тогда его спине доставалось от тяжелой руки ее отца, но в первую очередь он корил себя сам.

Как только он все же решил постучать, из тени показалась темная фигура. Эбби взвизгнула, а Робин в ожидании худшего выхватил кинжал, закрывая собой хозяйку.

— Не подходи!

— Да это же я, Гаррик! — скинул серый капюшон с голову знакомый Робину лопоухий стражник с льняными вихрами и оттопыренными ушами. — Ингрид караулю. Доброй ночи, милейшая госпожа Абигейль, дочь уважаемого господина Абрахама!

— Она дома? — взволнованно спросила девушка, отодвигая от себя Робина. — Зачем ты ночью-то ждешь?

— Дома госпожа Ингрид, — степенно ответил Гаррик. — А жду, поскольку велено поутру в ратушу сопровождать.

— Ну так и шел бы себе утром, — буркнул недовольный своим испугом Робин.

— Э, нет. Приказ был дождаться, когда выйдет! Вот вы же ходите по ночам, и другие могут, — ответствовал Гаррик. — Вас знаю, вам можно. Проходите, — важно произнес он и опять скрылся в тени.

Робин пожалел, что нельзя припереть Гаррика к стенке, да сведения выудить. Особой дружбы между ними не водилось, а все же береговой береговому завсегда друг.

На третий стук уже кулаком открылась дверь и показалась домохозяйка. Щурилась подслеповато и поджимала губы с редкими волосиками, ну ровно раскормленная и недовольная мышь.

— Я к Ингрид, — поздоровавшись, произнесла Эбби, а эта склочница запричитала невпопад:

— А я женщина приличная и лиц недостойного поведения терплю под своей крышей из последних сил! Мужа нет, вот и лезут куда ни просят! Вот и ходят, вот и ходят, где ни попадя!

Если женщина сама зарабатывала на жизнь, это могло считаться недостойным поведением, но вряд ли хозяйка стала бы ругаться на свою квартирантку из-за должности архивариуса, которую Ингрид занимала не первый год. Неужели слухи верны?

Робин и Эбби переглянулись.

Сопровождаемая угодливой улыбкой, торопливыми словами: «Вот уж радость так радость, что наш дом, позабытый достойными людьми из-за всяких невыносимых девиц, посетила дочь такого уважаемого человека!» и просьбой приходить почаще, но только к ней лично, Эбби быстро прошла мимо хозяйки, ничего не ответив на ее излияния — от приторной сладости чуть не склеились челюсти.

Она задрала нос, с важным видом обошла пожилую айсморку, не посмевшую ее задержать, подобрала юбки и заспешила наверх по скрипучей лестнице. Не для того она целый день переживала, чтобы теперь остановиться!

Эбби взволновалась еще с утра, когда она, не в силах утерпеть до вечерней встречи, пришла в ратушу. А наткнулась на запертую дверь архива. Пожилой работник в соседней библиотеке только пожал плечами. Потом Эбби ожидала Ингрид в условленном месте на Кружевном мосту, держась за веревки и любуясь закатом, еще позже, когда с воды потянуло холодом и тиной, поскучала в кофейне. Полакомилась чудными булочками с корицей, которые в тревоге уплела за себя и за подругу.

Сплетни, до которых айсморцы были так охочи, облетели весь город, и похоже, осели в скромной обители любителей дорогого кофе и изысканной выпечки. На архивариуса напали, кого-то убили, а Бэрр то ли спас, то ли напал, то ли убил… И если «напал и убил» — дело обычное, особенно для помощника винира, действия которого горожане завсегда спешили объяснить его жестокостью, то Ингрид к местным слухам доселе не привлекалась. Теперь злые языки перемывали ей кости: где, с кем, когда встречалась-общалась-жила, интересы, внешний вид и общественное положение. Все эта болтовня вызывала немалое возмущение Абигейль, только хорошее воспитание которой не позволяло заявить во всеуслышание: «Что за чушь вы несете!»

Эбби заторопилась к дому самой Ингрид. И сейчас, пробираясь по темному коридору, тоже отступать не собиралась. Робин все же попытался последовать за хозяйкой в саму квартиру, но Эбби не выдержала:

— Нет! Жди здесь, раз все равно увязался. Ингрид! Ингрид, ты тут?.. — заворчала тише: — Ну кто в Айсморе оставляет двери открытыми? Сколько раз я говорила, оставь свои деревенские замашки!

Сделав несколько торопливых шагов по квартире, она замерла, снова прислушиваясь к звукам дома, и поднятой рукой велела своему сопровождающему тоже затаиться.

— Ингрид! Душа моя, да где же ты⁈

Ни звука, ни слова в ответ на звонкий оклик. Эбби вслепую дошла до кухни, любимого места подруги.

Можно было подумать, что Ингрид спит, свернувшись в кресле: в слабом свете были едва различимы контуры головы и плеч — таких узких, что плакать хотелось. Она сидела впотьмах, поджав босые ноги и завернувшись в старый плед.

— Эбби? Как ты?.. Что ты здесь делаешь?

— Мы собирались встретиться, душа моя, а ты взяла и не пришла! — нарочито легкомысленно произнесла Абигейль.

— Прости… Я позабыла.

— Как забыла? Да ты не забываешь ничего и никогда. Да в себе ли ты? Что с тобой, милая? Говорят, тебя избили… — Абигейль начала с наименее страшного предположения горожан. Присела подле, не решаясь дотронуться и начиная пугаться, будто вместо подруги застала ее тень.

— Все… в порядке, — Ингрид отвечала так медленно, словно ей больно было говорить. — Просто холодно… Очень холодно.

Но было тепло, и угли потрескивали в жаровне, отливая темно-красным, самым сильным жаром. Голубые огоньки пробегали по ним, только света почти не давали. Эбби потянулась за лампой, потрясла его, глянула на запас масла. Поворчала, что Ингрид опять портила глаза, читая до утра, что она сожгла все что можно, что так и дом подпалить недолго. Потом вздохнула, рассудив про себя: дело могло быть вовсе не в чтении. Вытащив свечи потолще, зажгла их, обернулась и замерла.

Ингрид подняла руку, словно защищаясь от света; вязаный плед сполз. Пушистая коса была растрепана, на узких запястьях темнели пятна, шея и грудь повыше рубашки — в синяках и царапинах.

— И это ты называешь «в порядке»?.. Кто посмел тебя обидеть, душа моя⁈ Нет, надо срочно идти в Управу! Айаз им устроит!

— Никуда идти не нужно, — тихо ответила Ингрид и опять тщательно укуталась.

— Да ты же… Как это — не нужно? Ты же избитая вся, — оторопела Эбби, затем подняла взгляд: — Ой, а с губами-то что⁈

Ингрид прикрыла искусанный рот рукой и произнесла чуть слышно:

— Это не побои… Это еще от другого… следы.

Мысли Абигейль немедленно обратились в сторону того единственного человека, с которым сегодня связывали имя ее подруги:

— Это Бэрр? Что он с тобой сделал⁈

— Он меня спас, Эбби, — мягко улыбнулась Ингрид. — Ты вот все ругаешь его, а он взял и спас. Не должен был, не обязан, и не просил ничего взамен… Задержалась я вчера в ратуше, пристали двое по дороге, поволокли в подворотню. Уже и с жизнью распрощаться успела. А тут он… Одному чуть ногу не сломал, второму в челюсть заехал. А с ним… Ничего не случилось сверх того, что я сама не позволила бы ему, — ответила Ингрид, выдохнув на последнем слове, и опустила голову. — Правильно дядя говорил: бойся своих желаний.

Эбби выпрямилась и сжала кулаки.

— Желаний?.. Ты сама с ним? Но почему? Почему именно ты? То есть, почему именно он? Он же мерзавец без стыда и совести!.. Ингрид, ну что ты делаешь! Он, да он… он уж точно не женится на тебе! А его любовные похождения? Со счету можно сбиться! Не спас он тебя, а погубил! Да он перешагнет через тебя и не заметит, а ты, а вот ты!..

Эбби задохнулась от волнения, потому что Ингрид своим молчанием подтверждала все ее опасения. Эбби вспомнила с замиранием сердца, что Ингрид всегда сворачивала разговор или уводила в сторону, лишь речь заходила о первом помощнике винира, не хваля его, но и не ругая; соглашалась сопровождать Эбби ровно на те городские развлечения, где он мог участвовать. Говорила, что есть один человек, любимый ею давно и безответно. Тогда Эбби поняла все так, что мужчина этот женат, а оказалось!..

— Лучше бы он был женат! Кто такой Бэрр и что он делает в Айсморе, тебе известно? Закопалась в своем архиве, как сом в омуте, света белого не видишь! Да он вот только выселил еще одно семейство, и они теперь ютятся в комнатушке Нижнего!

— Ну, не сам… Мне известна… его работа, — с трудом выговорила Ингрид.

— Не сам! Никогда не сам! А… а! — не удержалась она. — А Площадь тысячи слез? Тоже не сам⁈

Ингрид закрыла глаза и опустила голову в медленном печальном движении.

— Он рассказал мне. Про все рассказал: и про то, как толпу разгонял, и про убитых тоже, и что на себя рукой махнул. Как раз после этого наша беседа перешла в несколько иную плоскость…

Легкая улыбка скользнула по губам Ингрид и пропала.

— Она еще и шутит! — всплеснула руками Эбби.

Ингрид пошевелилась в попытке встать:

— Хватит об этом. Мне давно пора в ратушу, так я могу еще и работы лишиться… помимо иных потерь.

— Сиди уже, душа моя, — Эбби усадила ее обратно. — Сегодня тебе точно никуда не надо. День-то уж закончился.

— Как закончился⁈ — ужаснулась Ингрид.

— Солнышко зашло, вот день и закончился! И ратуша закрыта. А вот к завтрашнему дню надо подготовиться.

Эбби поднесла к ее лицу небольшое зеркальце, и Ингрид, бегло осмотрев себя, вздохнула:

— И что теперь делать?

— Сначала лечиться, а потом то, что ты не любишь. Краситься. И вот не надо морщиться, душа моя, — Абигейль обняла подругу через плед и испугалась: — Да ты просто ледяная!

Дружеские объятия на миг вернули Ингрид в ее прежнюю спокойную жизнь, которой у нее точно не будет, а будут косые взгляды горожан и горькая память об одной-единственной ночи.

— Ох, Эбби… Что же я наделала! — Ингрид разрыдалась, спрятав лицо в ладонях.

Слезы всегда спокойной Ингрид ошеломили Абигейль.

— Ингрид, потерпи! Потерпи, душа моя. Робин, Ро-о-обин! — Юноша влетел мигом. — Принеси нам с общей кухни горячей воды. С полведра. Нет, ведро!

— Но госпожа Абигейль, ночь же, да и кухня закрыта уже!

— Я приказываю тебе! Поговори с хозяйкой — убей, подкупи, поцелуй — но вода мне нужна немедля! А потом сходи домой, принеси мне розовую сумочку. Из атласа, маленькую такую. И персиковое платье, лазурью отделанное. Все равно я в него уже не влезаю.

— Не надо, милая, — попыталась возразить Ингрид.

Но Абигейль уже по-хозяйски рылась в шкафах, приговаривая:

— А, оставь. Я помню, где-то тут у тебя и бодяга была, и травки. Сейчас все найдем, — и громче для Робина: — Да, предупреди батюшку, что я здесь заночую.

— Слушаюсь, госпожа Эб-б-бигейль! Только, это… господин Абрахам сильно ругаться станет!

— Ступай уже! — рассерженно ответила она. — Ругаться!.. Как самому уезжать на полгода без привета и ответа, так все в порядке вещей, а стоит мне в соседний дом зайти, так паника на весь город!

Робин ушел, печалясь о несчастной доле, которая ждет его всенепременно, стоит только Абрахаму узнать о намерении дочери ночевать вне стен родного дома. Поначалу поворчит на Абигейль, росшую без матери, потом не всерьез, но пройдется по слишком умной Ингрид, якобы плохо влияющей на Эбби. И глупого охранника без внимания не оставит, который не выполняет своих ершу понятных обязанностей. В общем, будет зол. Может и палкой по спине пройтись.

А потом Робин решил, что Гаррику можно хоть воду для его подопечной спихнуть, и заторопился вниз успокоенный.

Все-таки Эбби пришла очень вовремя! Входная дверь первого этажа глухо стукнула за молодым человеком, когда Ингрид, немного успокоившись и вытерев слезы, опять подтянула плед. Она бы очень хотела, чтобы сейчас с ней если не поговорили, то просто рассказали что-нибудь. Можно было бы послушать, отвлечься, а не сокрушаться, оставшись наедине со своими мыслями, как о произошедшем, так и о… несбывшемся.

— А меня просватали! — словно подслушав ее мысли, затараторила Эбби. — И платье почти готово, ой, какое же чудесное у меня будет платье! И ты со мной обязательно сходишь, пообещай мне, душа моя! Вот только…

— Жених тебе не нравится? — испугалась Ингрид.

— Нет, нравится, даже очень, — помолчав, грустно ответила Эбби. — Да вот только он не из Айсмора! Уезжаю я, душа моя.

— Скоро?

— Скоренько. А у меня для тебя подарочек! — Эбби хитро улыбнулась и вытащила из поясной сумки бумажный пакет, перевязанный нарядной лентой. — Потом откроешь! И есть для тебя хороший жених на примете. Как ты любишь — и грамотный, и из хорошей семьи, раз ты от лавочников да подрядчиков носик воротишь. Сможешь свою работу бросить, больше станет не нужна… Я тебе о нем сейчас расскажу!

Эбби говорила, одновременно шарила руками по полкам, вытаскивая оттуда множество баночек и горшочков, с интересом вертела их, разглядывала названия и ставила в рядок.

— А как же Робин? Славный малый. Ведь он нравится тебе, — тихо спросила Ингрид.

Спина Эбби задеревенела. Подруга осторожно, одной рукой положила берестяной туесок, словно он мог разбиться, и вновь замерла. Затем передернула плечиками и произнесла в обычной легкомысленной манере:

— Глупости какие ты говоришь порою. Что Робин? Простой охранник, ни гроша за душой. Да и как мне батюшке прекословить? Одна я у него осталась. Любит он меня, добра мне желает. Нет, не могу я так его обидеть, — вздохнула и потянулась за очередным горшочком.

Глядя на ее суету, Ингрид только улыбалась — взгляды на жизнь и замужество у них совершенно не совпадали, что не мешало девушкам дружить нежно и преданно.

Скоро Эбби выйдет замуж и уедет… Ну что же, Ингрид не привыкать быть одной. Эбби призналась в симпатии к жениху, а значит, что жизнь подруги, в отличие от ее жизни, еще может сложиться удачно.

* * *

После беседы с нищим и проверки постов Бэрр оказался у своего дома уже глубокой ночью и кожей ощутил присутствие постороннего. Тайных или явных недругов хватало всегда, но лезть к нему открыто или устраивать засаду значило нарываться на крупные неприятности. Даже прилипалы обходили его дом за десяток волн!

Бэрр вытащил меч и слился со стеной. Бесшумно переступая, проскользнул в дверь, миновал гостиную, толкнул плечом дверь в спальню, которую никогда плотно не закрывал, и замер.

— Камилла!

— Ай! — взвизгнула обнаженная женщина на его кровати, и Бэрр опустил клинок.

— Какого кривоухого⁈ Я чуть было не прирезал тебя!

— Сам говорил: могу приходить в любое время, — промурлыкала Камилла. Она успокоилась мгновенно и не думала прикрываться. Даже потянулась всем своим холеным, сытым розовым телом.

Выдающаяся грудь была для нее оружием не меньшим, чем для него — меч. А клинок в руках Бэрра всегда возбуждал Камиллу, что раньше возбуждало и его, но сегодня вид этой женщины не вызывал ничего, кроме раздражения. Выносить ее общество, несмотря на несомненную красоту, он и раньше мог, лишь запечатав ей рот поцелуем.

— Это было давно, и мы давно обо всем договорились, Камилла, — спрятал меч Бэрр, — не хочу быть грубым, но ты ушла сама, я пожелал тебе счастья в замужестве. Иди радуй супруга своими прелестями.

Камилла поднялась в ошеломлении. Ресницами хлопала и молчала.

— Ты, я вижу, не желаешь меня понимать? — обозлился Бэрр. — Убирайся отовсюду — из моей постели, из моего дома и из моей жизни!

Бэрр сдернул ее с кровати за локоть, протащил через гостиную и вышвырнул в узкую прихожую. Захлопнул дверь и подпер ее спиной.

Разозленная женщина принялась колотить по дереву, поминая недобрым словом всех его родственников и его самого в придачу словами, которые совершенно не пристали даме ее положения, разве какой торговке на рынке Нижнего Озерного.

Бэрр слушал и удивлялся: неужели эта женщина когда-то казалась ему занятной?

Пусть проорется вдоволь, решил он, закрыл дверь на ключ и вернулся в спальню за одеждой. Женское платье возмущенно взмахнуло рукавами, вылетая за порог вместе с сапожками. Стук после этого лишь усилился. Кулаки у Камиллы были немаленькие, кого другого могла бы и оттолкнуть вместе с дверью.

«А приди она вчера, тоже бы прогнал?» — хихикнул разум.

«Вчера — возможно», — подумал Бэрр, но не сегодня. Не сегодня, когда его руки еще помнили тепло Ингрид…

Он отвлекся, прикрыв глаза. Вспоминал, как ласково скользили между пальцами золотые пряди, белизну кожи, которую он царапал, сходя с ума от желания, сладость нежных сосков, твердеющих под его губами, неожиданную чувственность девичьего тела, очаровательного в своей невинности и чистоте, свои мысли, вернее, мысль одну и короткую: «Моя!»

И не слышал, что по другую сторону двери выкрикивала Камилла.

— К рачьей матери! Так это правда, подружка новая выискалась! Это мы еще посмотрим, кто такая! Глаза повыцарапываю, а косы вырву!

А потом, протягивая руки в узкие рукава, она проворчала тихо:

— Надо хоть глянуть, какая зараза на этот раз ему приглянулась.

* * *

— Айхивайуса слочна тлебует к себе вьинил! — доложил конопатый посыльный, как только Ингрид поутру пришла в ратушу. — Со спийском посетителей за две недьели!

— Будет тебе и спийсок, и айхивайус, — передразнил Гаррик, шедший следом. — Дай госпоже Ингрид хоть в архив зайти!

— Вот только по архиву за мной не ходи, — смутилась она.

— Как прикажете, госпожа Ингрид! — Гаррик открыл замок и проводил внимательным взглядом убежавшего посыльного. — Господин Бэрр… хм, как бэ… мне велели встречать и провожать по городу, а я вас туточки подожду.

Уселся на лавку в коридоре и принялся поглядывать из стороны в сторону.

Архивариус задумалась. Подобного рода списки Ингрид отсылала через личного секретаря их милости в конце каждого месяца, но сама бывала в верхнем кабинете редко, поэтому поневоле связала вызов к виниру со вчерашним отсутствием на работе.Поправила косынку, подарок от Эбби, и платье, перешитое за ночь из платья подруги. Косынка была тончайшей, из пронзительно голубого шелка, и уже стала причиной утренних пересудов, от кого она, такая дорогая, досталась, и за что именно.

Ингрид открыла свои записи, макнула перо — в общем, торопилась как могла. Ни денежный штраф, ни работа привратником, ни стояние у позорного столба, ни плети — фантазия на наказания у винира всегда была богатая — ее не прельщали. Она до сего времени не получала ни поощрений, ни взысканий и мечтала, чтобы все так же оставалось и впредь.

Список был готов, Ингрид занесла кисть поставить пару завитушек, и в ужасе уставилась на черную каплю, растущую на кончике пера. Она осторожно выдохнула и опустила перо обратно в чернильницу, решив послушать Воду и Небо и оставить фамилии без выразительного «т».

Еще раз попросила подскочившего Гаррика не ходить за ней хотя бы по ратуше и заторопилась наверх.

Каждый раз, когда Ингрид находилась в кабинете главы города, она не могла понять, отчего ее пробирает озноб. Впрочем, все без исключения посетители злились, боялись или же были недовольны, и не понять было, что задавало тон их чувствам — удручающе-желтые плоды, темные дубовые панели с давно потрескавшийся лаком или же грузная фигура хозяина кабинета.

И вот теперь винир не спускал с нее глаз, деревце тоже неприятно присматривалось, а требуемый список стал никому не интересен. Не в силах более терпеть непредсказуемую тишину, Ингрид справилась:

— Вы изволите мне еще что-нибудь поручить, милорд, или я могу вернуться к своей работе?

— Да, да, — недовольно протянул винир, не отводя острого взгляда, словно бы пытался прочитать ее как рукопись, слева направо, да еще между строк, а она своим бестолковым вопросом отвлекла его от важного дела. — То есть нет, подожди. У меня к тебе будет одна просьба.

— Что пожелаете, милорд, — потупилась Ингрид.

— Пожелаю, да. Мне нужна от тебя одна услуга личного характера, но я надеюсь, ты мне не откажешь. Мне никто не отказывает, хе-хе.

Он медленно поднялся, то ли желая показать собственное спокойствие, то ли потому, что тяжело ему, толстому, двигаться. Приблизился к девушке, с каждым его шагом ожидающей все больших неприятностей. Ингрид, не поднимая головы, почувствовала, как на ее макушку камнем лег взгляд винира.

— Речь о моем первом помощнике.

Ингрид невольно вскинулась:

— О Бэрре?..

— О нем, моя догадливая девочка, — скользко улыбнулся винир. — Как мне известно, вы знакомы. Мне не дана возможность все знать о том, через кого я все узнаю о других. Так вот, что касается Бэрра. В следующий раз, когда он… хм… надумает подойти к тебе, с теми же целями и желаниями, ты…

— Простите меня, милорд, — не выдержала Ингрид. — Но вы обращаетесь не к тому человеку. Я ничем не могу вам помочь!

— И почему же это? — обиженно протянул винир.

— Потому что Бэрр не подойдет ко мне больше. Никогда!

Во взгляде винира мелькнуло что-то, похожее на жалость к тому, кто поскользнулся и упал. К ней это мелькание относилось или к Бэрру, Ингрид не разобрала.

— Выходит, ты думаешь, что следующего раза не будет? А в чем дело? Ты не заслуживаешь его, недостаточно красива или не слишком умна?

— Все сразу, милорд.

Ингрид не понимала, почему отвечает на столь болезненную для нее тему, но винир словно бы говорил голосом ее безжалостного разума.

— Жаль, конечно, ну да это его дело. Бэрр — видный мужчина, он любит женщин и нравится им, он даже по-своему верен каждой. Поверь мне, моя наивная девочка, я неплохо его знаю. Не думай о нем лучше, чем он есть. И для твоего же блага скажу тебе правду — он придет, только если захочет!

Последнее слово было сказано настолько гадко и откровенно, что Ингрид почувствовала себя так, будто перед ней выплеснули ведро с помоями, а отдернуть ногу она не успела.

Винир скривил рот в подобии улыбки.

— Однако если с тобой это все же случится… Мне ведь не придется повторять мою просьбу?

Ингрид хотела ответить, что даже если он сто раз намекнет на доносы, даже если скажет прямо, она все равно откажется исполнять это бесчестное, подлое и грязное дело. Но не успела и звука издать, как винир резко отвернулся от нее и громко обратился к своему дражайшему дереву.

— Ох уж этот Бэрр! Переменчив, как вода в нашем озере. Вчера вот на службу не явился. Что мне вечер, когда он был необходим мне днем? Не красит его это, совсем не красит.

Он подошел к кадке, осторожно погладил листочки кончиками толстых пальцев.

— Даже не знаю, что уж и думать. Я ведь не могу оставить его отсутствие безнаказанным. Что подумают обо мне мои айсморцы, если я не буду строго карать тех, кто нарушает законы и не исполняет своих обязанностей… Он подвел меня. Не ожидал я от него, право, не ожидал.

Ингрид похолодела.

— Милорд, вы не должны сердиться на Бэрра! Простите его и не судите строго — вина за случившееся целиком на мне!

— Не надо мне говорить, что я должен! — резко повернувшись, с внезапной жесткостью произнес винир. — В твоей вине я не сомневался! Я прекрасно знаю, кого спасал мой помощник и где потом провел время. Но то, что он не выполнил порученное ему дело, принесло мне убытки!

— Милорд, вы можете удержать с меня…

— Моя бедная девочка! Если я вычту из твоего месячного жалования стоимость платы за один его день, тебе не на что будет жить и ты все равно останешься мне должна.

Эту песню о том, кто в городе кому должен, Ингрид знала по рассказам айсморцев, которые сводились к припеву: «винир всех обобрал до последнего рыбьего хвоста».

— Ну так как?

Винир вновь внимательно оглядывал девушку, словно прикидывая стоимость и переживая за ее незначительность. Что-то в Ингрид готово было если не согласиться, то хотя бы подумать о просьбе главы города, но вдруг он хмыкнул, будто вспомнил что-то:

— Хотя… оставим это. Ему есть к кому прийти, а там посговорчивей тебя будут, — махнул в ее сторону рукой. — Что встала? Ступай, ступай, не трать попусту мое время.

Ингрид глубоко вздохнула после того, как тяжелые двери за ней закрылись.

Секретарь появился словно бы ниоткуда.

— Здравствуй, Ульрих, — тихо произнесла Ингрид.

Секретарь глянул на ее скромные башмачки и скривился, словно тоже переживал о никчемности архивариуса. Гаррик, все же пришедший следом, стрельнул глазами в Ульриха, нахмурился и побарабанил пальцами по дубовым панелям.

— Обед уже, госпожа Ингрид. Сами есть не пойдете, так я вам с кухни принесу. И отказа не приму, так что…

Ингрид махнула рукой, не в силах больше выносить его речь, и Гаррик торопливо умчался. Ингрид отошла подальше, встала у открытого окна, но глотнула лишь горячий воздух. Обещали тишь на долгие недели, так отчего столь душно, словно перед грозой?

От мерзкого ощущения, которое оставлял после себя любой разговор с виниром, хотелось избавиться, хотя бы умывшись, и Ингрид поспешила к себе, представляя, с каким блаженством проведет по коже влажным полотенцем.

О, нет! Ингрид чуть не застонала. Лицо, накрашенное заботливыми руками Эбби, трогать нельзя! И как женщины ходят с этими масками вместо лиц? Ну, хоть ототрет пятно на пальце, угодившем в чернильницу.

* * *

Коридоры в ратуше были устроены хитро: никогда не знаешь, что и кто может оказаться за поворотом. Прежний винир выстроил их так, чтобы иметь возможность слушать разговоры тех, кто его не видит. Нынешний при перестройке ратуши не стал ничего менять из тех же соображений.

Возле помещения архива был небольшой закуток, в котором уже четверть часа сидела женщина, изнывая от нетерпения. За спинкой ее стула подпирали стены мощными плечами два охранника. Им было привычно вот так стоять, молчать, посматривать по сторонам и за хозяйкой. Если приходилось ждать ее снаружи, они успевали перекинуться парой слов или пристать со скабрезной шуткой к проходящей мимо девчонке; а когда находились при госпоже, можно было хоть поглазеть на снующих мимо горожан и горожанок. Но у архива делать крепким молодцам было совершенно нечего.

Женщина, которую они охраняли сегодня и всегда, принадлежала к высшему обществу, жила в Верхнем Айсморе и даже ростом была высока. Звали ее Камилла.

— … Камилла? Красавица! Жена этого… кривоухий его затопчи! Не упомнить. Ну, она еще за Бэрром бегает, — шептались ввечеру в харчевнях между парой кружечек доброй выпивки.

— Да ну что вы такое говорите? Камилла — и бегает! Она его, подлеца, бросила давно! — перекрикивались днем под сизым небом рыбачки, передавая на пристань плетеную корзину с уловом, про который опять неизвестно, то ли весь виниру пойдет, то ли еще и должны останутся.

— Это все рыбьего уха не стоит! Бросила она! Нет, не бросила! Она его для того и бросила, чтобы вернуться. Сосед мой в лодку садился, так видел давеча, как она, помятая вся, из его дома вывалилась… — шептались поутру всезнающие служанки богатых домов, обмениваясь приветствиями и свежими новостями.

— Нет, вы совсем ополоумели от сырости! — ворчали, лениво пожевывая полоски вяленой рыбы, вечно недовольные обитатели Нижнего Озерного. — Да чтобы Бэрр кого в свой склеп пускал! У него как семья вся померла, в доме ничьей ноги и не было! Даже слугу себе не заведет! Уехал, уехал его брат! Что умер, что уехал, все едино. Так вот, говорят, что Камилла…

Да, слухи о ней ходили разные, далеко не всегда благопристойные. Отчасти этому способствовали двое ее охранников. Они не прочь были отомстить хозяйке за придирки и склочность и, пропустив по кружечке, по секрету выдавали пикантные подробности ее жизни.

А как хранит секреты любой озерник, было известно любому озернику. На том и стоял, тем и жил Озерный город.

Когда в тишине коридора послышался торопливый стук каблучков, охранники отлипли от стены, а Камилла вскочила со стула. Сделала она это быстро: будь ребята не такими опытными, дернулись бы поддержать ее, но эти знали — хозяйка всегда такая резкая. И потому медленно прошли вперед, чтобы встать каждый по свою сторону от нее и рассмотреть наконец ту, которую они ждали.

Девушка была молода и мужскому глазу приятна. Парни переглянулись в немом диалоге:

«Ничего».

«Я бы ее…»

«Я тоже».

«Дружище!»

«А то!»

Проведя привычную оценку каждой встречной особы, охранники решили внимательнее изучить эту.

— Так вы и есть Ингрид⁈ — в недоумении спросила хозяйка и повела головой, не смущаясь осматривать девушку с макушки до пяток.

Та, повозившись с замком, будто бы не заметила презрительного тона, на который хозяйка была щедра. Наконец дверь открылась.

— Пожалуйста, проходите. Да, я и есть Ингрид, архивариус ратуши.

Двигалась она хорошо, гибко и ловко. Будь парни пообразованнее, им бы пришло на ум слово «ласково». Но школы при гильдиях они не оканчивали и потому безмолвно пялились на архивариуса. Украшений она не носила, поэтому взгляды их не отвлекались на посверкивающее и блестящее.

Архивариус, не очень-то обращая внимание на посетителей, продолжала рассеянно сновать по кабинету, сплошь заваленному книгами и бумагами. Присесть было некуда, но она выудила из-под стола небольшую табуретку и вежливо предложила ее гостье. Камилла повела головой и брезгливо подняла плечо. Охранники этот жест знали. Он говорил: «Не для того я…» Дальше могли быть варианты — пришла, родилась, снизошла чуть ли не от самого Создателя. Они слушали господские слова вполуха, но со спины все равно осматривали. Но сейчас на знакомую до последней складочки платья задницу смотреть не хотелось, а вот с рыженькой барышни оба не спускали глаз. Она выглядела так молодо и живо, что о ее настоящем возрасте они даже не подумали, хотя нередко спорили друг с другом на пару монет, угадают ли, сколько лет провела в убийственной сырости Айсмора та или иная девица.

Эта и впрямь оказалась загляденьем — невысокая, стройная, с круглым личиком, от которого только и ждешь, что сейчас улыбнется. Белокожая, но без характерной рыбьей серости, которая часто отмечала тех, кто не дышал иным воздухом, кроме озерного; стройная, но не тощая — с тонкой талией, пышной грудью.

«А волосы, волосы-то как хороши!» — один из охранников жестом показал свой восторг, второй так же молча его подтвердил.

Коса у девушки была как золото. Брови и ресницы чуть темнее. Шея тонкая, гибкая, понравилась обоим. Хотели было обсудить иные симпатичные места, но тут один указал другому взглядом:

«Наша-то… Глянь, как руки трясутся».

«А то. У самой богатство только… ну вот тут разве…» — незаметный жест ладонью под попу.

Девушка, по-прежнему не замечая ни гневного взгляда высокой дамы, ни любопытства ее спутников, провела рукой по светлому лбу, словно пыталась стереть что-то из памяти. Потянула с шеи тонкую косынку, будто она мешала ей дышать, и на открывшемся горле показались нечеткие, но явные следы бурной ночи.

Камилла охнула и сжала кулаки. Охранники не оставили без внимания и этот момент.

«Вот оно как!»

«Да поди ж ты! Ну-ка, ну-ка…»

От сдавленного всхлипа, изданного Камиллой, девушка по имени Ингрид словно бы очнулась и торопливо закрутила косынку обратно на шее.

— Я прошу прощения. Так что вы хотели? — ровно спросила она.

Камилла, сверкнув глазами, вскинула голову. Охранники переглянулись: сейчас начнет говорить будто сама с собой, но с расчетом на собеседника.

— Не понимаю. Его я знаю, но нет. От скуки еще, может быть, но всерьез… нет. Мерзавец он, каких поискать. На моей памяти было — сам с хозяйкой уединился, а потом перед ее мужем его охотничьи трофеи нахваливал. Они еще о ножах говорили, как лучшие друзья.

— Сударыня, так вы желаете что-нибудь об охоте или оружии? — переспросила архивариус, определенно не желая обращать внимания на все, что ей так тщательно выкладывалось. — Это не ко мне. За книгами вам в библиотеку, она дальше по коридору.

Охранники тихо усмехнулись и глянули на хозяйку, ожидая, как она будет выходить из своего рухнувшего положения. Та, решив не разочаровывать их до конца визита, негромко продолжила:

— Да, во владении оружием он прекрасен. Он второй в городе, но первый в любви, и чтобы такой, первый, со всякой… Нет, не понимаю.

— Мне ваши разговоры непонятны. Вы пришли в архив, но не говорите зачем. Давайте вашу заявку, я посмотрю, чем могу вам помочь.

— Помочь⁈ Я не нуждаюсь ни в чьей помощи! — воскликнула Камилла.

И словно поперхнулась, встретив восхитительно недоуменный и уничтожительный в своей искренности взгляд, в котором было все: и подозрение в сумасшествии, и невысказанное, возможно, даже самой собой непонятое «Сударыня, вы откуда такая взялись?» и «Даже так?» в чуть дернувшейся вверх темно-рыжей брови.

Охранники удовлетворенно переглянулись. Рыженькая им обоим нравилась все больше с каждым словом и жестом. Она продолжала смотреть на их госпожу, как никто никогда не смотрел. Так, как она всегда заслуживала своим высокомерием, доходящим до нелепости.

Камилла схватила со стола первую попавшуюся книгу в жесткой, отделанной бронзовыми вензелями обложке.

— Положите на место! — строго велела архивариус.

— Что, неуютно стало? Или ты считаешь это своим? А что, если это мое? И мне не нужно никаких глупых заявок и разрешений? Что тогда?.. Дрожишь, думаешь: попорчу, надорву, испачкаю⁈

Она бросила книгу обратно, но та соскользнула с края стола и рухнула на пол, раскрывшись белыми страницами, покрытыми сложной вязью языка Зеленых равнин.

— Да было бы что портить! Там все испорчено без тебя! — распалялась Камилла. — А твое дело сидеть здесь и носа не высовывать!

Взгляд мягких голубых глаз архивариуса, от которых ничего не хочется ждать, кроме улыбки, блеснул сталью доброго клинка.

— Сударыня, я не знаю, о чем вы, но ведете вы себя недостойно. Немедленно покиньте это помещение и без письменного разрешения винира не переступайте его порог более.

— Винир? Зачем мне разрешение от винира? Да он мой родственник!

— Выйдите вон.

— Со мной охрана!

Молодцы подтянулись, хотя еще не решили, от кого и как защищать хозяйку.

— В ратуше ее тоже немало, — бойко ответила рыженькая. — Мне позвать стражу?

Хозяйка часто и глубоко задышала — выходит, не просто разгневалась, а разъярилась, ну да и ладно. Бывало всякое.

Хотя, чтобы вот так ее осаживали — еще не бывало. А если она сорвется, тоже переживут. Потом еще несколько слухов через трактиры немножко подпортят ее репутацию.

— Ты… не надейся! Такой… такой женится, когда рак на горе свиснет! Видно, совсем одурела тут, среди этих бумажек!

— Вроде бы нет, — улыбнулась архивариус. — Но спасибо за заботу. А вам явно нехорошо. Может, воды?

Один из молодцов, всегда чуть более успевающий, уловил момент, когда хозяйка, окончательно задохнувшись от злости, резко развернулась и прошагала к выходу. Он успел открыть перед ней дверь с тихими словами:

— Извольте, госпожа Камилла.

После чего, смерив хитрым взглядом приятеля, вышел за ней. Следом тяжело протопал второй.

Архивариус осталась в архиве одна.

* * *

Ингрид еще раз потянулась снять с шеи непривычную косынку, но вдруг замерла и, слушая удаляющийся звук шагов ее недавних посетителей, медленно опустилась на стул.

Камилла… Ну конечно же!

Значит, перед ней стояла, резала взглядом и плевалась ненавистью та самая Камилла, про которую в народе говорили… Ингрид точно не помнила, что именно — она всегда плохо запоминала бранные слова и сплетни — но однозначно что-то, связанное с Бэрром. Будто бы ей, Камилле, нравилось то чувство отчуждения, которое дает народная молва за счет одного только имени Бэрра, за счет славы и страха перед первым помощником винира — ей нравилось отстраняться ото всех и быть выше прочих.

А нынче, выходит, эта самая Камилла посетила архив, но не смогла сказать зачем. Так может, и незачем было? Что ее могло интересовать в бумаге и пыли, кроме… кроме самого архивариуса. Но почему она пришла смотреть на нее, да еще в такой ярости, словно теряла что-то?

Нет, конечно же, нет, все слишком просто, не надо усложнять и думать за других. Камилла высокая, красивая, знает себе цену, словно уже ее называла. Нет, опять неправильная мысль. Жемчуг на груди нитками, в пять рядов. Формы, выдающиеся во всех отношениях.

Архивариус подняла с пола брошенную Камиллой книгу, закрыла и дунула на обложку, прогоняя пылинки и печаль.

Посмотреть, значит, приходила… Посмеяться.

Ингрид, погладив старую кожу, отложила на стол толстый том. Поставила мысленно рядом рослую Камиллу и плечистого Бэрра в неизменном черном плаще. Красивые люди и смотрятся вместе красиво, а она… Маленькая, худая, вон, косточки на запястьях торчат. И волосы дикого цвета, ни у кого такого нет.

Когда снова раздался стук в дверь, единственное, о чем успела подумать Ингрид — сколько же еще любопытствующих будет сегодня? Оказалось, немало. Горожанам в этот день срочно что-то требовалось в стенах архива. Один приходил за справкой о владении домом, будто не знал, что сам ему хозяин; другие просили чернил, хотя Ингрид не помнила, чтобы две кухарки и один конюх когда-нибудь что-нибудь писали. Каждый рассматривал её пристально, с интересом, как диковинную зверушку на ярмарке или дорогой приз, по недогляду оставшийся без хозяина. Даже на Гаррика Ингрид неожиданно сорвалась, но ватрушку все же взяла, не выдержав грустного взгляда своего охранника.

К вечеру архивариус совершенно вымоталась от второй бессонной ночи, от чужого внимания, от липкого разговора с виниром, от визита Камиллы, неважно чьей жены и любовницы, от общения с горожанами, которые грамоты-то не знают, а чернил просят, хоть и не место тут для подачи чернил.

Ингрид поежилась, вглядываясь в колючую темень за окном, но тут появился довольный Гаррик, а ведь она и подзабыла о своей охране.