Развод. Без права на любовь

Глава 4

Егор ушел и больше не возвращался, ни родители, ни сестра меня так и не навестили. И после слов супруга я была уверена, что и не навестят. Только букеты черных ирисов сменяли друг друга на тумбочке. Цветы от неизвестного мужчины, оплачивавшего мое лечение. Я была уверена, что именно он спас меня той ночью. Но кто он? В те редкие минуты, когда я не оплакивала сына, то пыталась вспомнить, где его видела. Закрывала глаза и подолгу лежала, думая о той ночи. О зеленых пронзительных глазах незнакомца, его суровом красивом лице. Бесполезно.

Образ маячил на самом крае сознания, но его никак не удавалось выудить на поверхность. Воспоминание ускользало и не поддавалось, как я ни старалась его выцепить из череды лиц и событий. Я не знала, как его зовут, но он точно знал меня, называл по имени. Персонал в клинике отмалчивался, с доктором и медсестрами мы обсуждали только мое здоровье. Раз в два дня ко мне приходил психолог, милый седой мужчина с крупным носом и очками в толстой роговой оправе, абсолютно неуместным в современной клинике. Он пытался меня разговорить, проработать травму, но я не могла говорить о том, что произошло, было слишком больно. И я не понимала ничего, слова Егора обрушились на меня внезапно, как извержение вулкана на жителей Помпей. Меня тоже засыпало пеплом и сожгло лавой.

Время шло, боль от потери сына не утихала, но чем лучше мне становилось, тем яснее я понимала, что мне некуда идти. Муж выгнал из дома, а родители и младшая сестра каким-то непостижимым образом организовали целый заговор против меня. Голова начинала кружиться, а виски ломило, когда я пыталась вникнуть в то, что произошло. Зачем столько усилий, если Света могла просто соблазнить Егора, если хотела занять мое место? Она моложе меня, красивая, яркая. Зачем привлекать столько людей, прислугу, охрану? Это же наверняка потребовало много денег.

И еще эти снимки, как и когда они были сделаны? Меня опоили? Вкололи что-то? Но кто? Как?

Вопросов было слишком много, но никаких ответов. Ни одного. Даже намека на то, кому и зачем потребовалось все это делать.

— Так, все показания в норме. Не вижу причин больше держать вас здесь, — Надежда Львовна лучезарно улыбнулась, сверилась с информацией на планшете, — да, анализы тоже хорошие. Думаю, что завтра можно вас выписывать.

— Спасибо, — ответила я, даже не пытаясь показать радость или улыбнуться.

Завтра меня выписывают. На улице промозглый октябрь. Этой ночью температура опустилась до минус пяти, и весь день в окно хлестал дождь со снегом, а у меня из одежды только вечернее платье, перепачканное засохшей кровью, и туфли на шпильке.

Мне некому позвонить и попросить о помощи. Все контакты остались в телефоне, который теперь неизвестно где. Да и непонятно еще, согласится ли мне кто-нибудь помочь. Если даже родители и сестра не просто отвернулись от меня, а вынудили мужа убить нашего сына. Не представляю, что ждет за стенами клиники. Может быть, все подруги и друзья думают, что я грязная шлюха, которая спит с кем попало и недостойна жалости.

Не представляла, что мне делать утром, куда идти, как выйти из больницы в окровавленном платье на тонких бретельках под ледяной дождь.

Ночью так и не заснула, но впервые думала не о погибшем малыше, баюкая боль и печаль вместо ребенка, прижимая к груди пустоту, а не сына. Нет, впервые за дни в клинике я задумалась о том, что ждет меня. Без дома, родных, друзей, работы, одежды, денег. У меня не было вообще ничего.

Меня выпотрошили и освежевали заживо, бросив умирать в холодном лесу самые близкие люди. Не знаю почему. Что я им всем сделала?

Боль утраты и страх перед завтрашним днем сменяли друг друга, я металась, пытаясь придумать хоть что-то, но ничего. Везде ждал тупик. Утро неумолимо приближалось и единственное, что я смогла придумать это попросить помощи в клинике, может быть, у них есть какая-нибудь забытая пациентами одежда? Хоть что-то, кроме больничной рубашки и халата, в которых я лежала. По крайней мере, это было лучше, чем вечернее платье. Денег попросить я бы не решилась, но у меня все еще было обручальное кольцо и серьги с бриллиантами. Их можно продать, получить хоть сколько-то средств на первое время, а потом будет видно, что делать дальше. Егор не обмолвился и словом о разводе, но наверняка уже подал документы. Не имела ни малейшего представления, как все это происходит. До ночи, когда он убил нашего ребенка, я была уверена, что мы будем жить долго и счастливо, и умрем в один день. Но теперь надо подумать и о разводе. Вроде мне что-то полагается по закону. Усмехнулась горько, вползавшему в палату серому, пасмурному утру, не сильно Егор печется о нарушении закона, убийство ребенка уже сошло ему с рук. Пожалуй, только сейчас я задумалась о том, что мой муж непростой бизнесмен. Я не знала всех дел, которые он проворачивал, но была не настолько наивна и ослеплена счастьем, чтобы не видеть, что он связан с криминальными кругами и не все сделки, которые он заключал, чисты. Но только сейчас в полной мере осознала, чем это грозит мне. Когда Егор говорил, что уничтожит меня, он не угрожал. Он и правда способен это сделать, убить, как уже убил нашего ребенка.

После завтрака в палату вошла медсестра, в одной руке она несла документы на выписку, а во второй несколько пакетов.

— Вас ждут внизу в приемном отделении, — сказала она и добавила, — больше к нам не попадайте, — улыбнулась обнадеживающе и вышла.

Прежде чем я успела спросить, кто меня ждет.

В пакетах оказалась одежда, брюки, туника, полусапожки и кашемировое пальто. Все новое, но идеально подобранное по размеру. Может быть, родители вспомнили о том, что я все-таки их дочь? Или кто-то из друзей узнал о моей беде? Но переодеваясь я подсознательно уже догадывалась, что все это не то. Что внизу ждет мужчина, спасший меня той ночью, оплативший лечение и чье лицо я так и не смогла вспомнить.

В приемном покое царила суета, сновали медсестры в голубой форме, переговаривались старушки, которые выглядели как часть интерьера клиники, настолько комфортно они себя чувствовали в очереди. Я осмотрелась по сторонам, но не увидела его, зеленоглазого шатена. Даже почувствовала укол разочарования.

— Здравствуй, Лена, — раздался со спины знакомый голос, я обернулась. Он стоял позади меня, высокий, широкоплечий, такой знакомый и такой чужой.

— Кто вы? — Спросила вместо приветствия, — я вас знаю?