Дождь заливал лобовое стекло, «дворники» не включали, и вода беспрепятственно стекала вниз. Природа, будто решила встать на нашу сторону, помочь справиться с неуловимым и неумолимым врагом. Расчет оказался верным, Имани сама прилетела в Россию, чтобы лично увидеть тела Лены и Риты, убедиться, что они мертвы. Моя бывшая жена была настоящим демоном, порождением ночной африканской саванны, опасной и дикой, как одна из огромных кошек, которых так любила рисовать дочка в своих альбомах и на стенах в спальне и гостиной.
— Она счастлива с тобой?
Вопрос Соболева вырвал из размышлений, я повернулся к нему. Егор сильно сдал за месяцы, которые мы провели в Намибии. На его губах больше не играла раздражающая улыбочка, демонстрировавшая всем, что он лучше, умнее, богаче. Похоже, выдержать атаки собственной совести оказалось для него тяжелее, чем любое столкновение с конкурентами, пусть и самыми опасными.
В салоне было темно, дождливая ночь за окном отрезала нас от окружающего мира и врагов, которых мы поджидали. Во мраке лицо бывшего мужа Ани выглядело, как восковая маска, как лицо трупа. Горе и вина пожирали его изнутри. Егора можно было бы пожалеть, если не знать, что он сделал. Я видел записи с камер его людей в ту ночь, когда Имани подожгла наш дом. Смотрел на экран и не верил, я столько лет жил, думая, что Соболев убил мою семью, что от этого убеждения было очень непросто избавиться. Как и от ненависти. Пусть он и непричастен к пожару, но той ночью он шел убивать, он едва не погубил Лену и отнял у нее умение радоваться.
Как же больно было смотреть на нее, когда она играет или рисует с Ритой, а потом вдруг ее взгляд замирает, а счастливая улыбка сползает с губ. Больно просыпаться посреди ночи от ее криков, полных такой неизбывной тоски и лютого отчаяния, что в мое собственное сердце словно вонзаются сотни ножей. И самое худшее — я не могу забрать у нее эту боль, не могу разделить ее с ней.
— Нет, и я не знаю, что сделает ее снова счастливой, — ответил честно, к чему скрывать очевидное.
Егор нахмурился, посмотрел в окно, на простой деревенский домик с уютно горевшими окнами. Там ждали Лена и Рита, вернее, ждали бы, если я действительно решил их спрятать от Имани. Но все это было ловушкой.
Днем мы разыграли целый спектакль для людей Имани, следивших за каждым моим шагом и особняком. Лену и Риту «тайно» вывезли из Подмосковья в глухую деревеньку во Владимирской области. Слежку моя бывшая жена организовала грамотно, машину с Леной и Ритой вели до домика, профессиональные наемники, она не поскупилась, и мы с Егором тоже. Было странно принимать помощь от врага, но если наш спектакль поможет взять Имани с поличным, то этой ночью я впервые буду спать спокойно, не тревожась о своих девочках. Вместо, Риты и Лены в домике ждал спецназ.
Дочку и Лену вывезли люди Егора, все-таки его помощь пригодилась несмотря на протесты Лены. Он имел больше опыта в организации таких махинаций, кроме того, даже его связь с криминалом пошла нам на пользу. Спецназ не единственный сюрприз, который ждал Имани этой дождливой ночью.
— Ребенок, — глухо сказал Егор, — Лена всегда хотела иметь детей, так сильно, что я боялся за нее. Когда она забеременела, ты не представляешь, как счастлива она была. Словно стала цельной, все время прижимала ладонь к животу, будто хотела убедиться, что это правда, что у нас будет малыш. Детскую обустраивала, накупила всего, не только пеленки и ползунки. Игрушки, костюмчики, которые сыну бы подошли только лет через пять. Я не мешал, радовался вместе с ней. А потом сам же и уничтожил… Черт! Не тебе мне это все говорить. Кольцов, только представь, до чего я дошел, душу излить только перед врагом могу.
Егор горько усмехнулся, провел ладонью по волосам, взъерошил. Прикрыл глаза.
— Просто дай ей снова почувствовать это, дай ей снова стать матерью. Это сделает Лену счастливой. Я нашего сына убил вот этими самыми руками, — он посмотрел на раскрытые ладони, — так зол был, не стал ее слушать, даже смотреть на нее не решался. Я ведь вернуть ее надеялся.
— Не вернешь, и Лена больше не хочет детей… боится потерять. Ты двоих в том лесу убил, жены и сына, — сказал так же глухо, как и Егор, горечь сдавливала грудь тугим обручем.
Странно, но я тоже мог поговорить о Лене только с врагом. Егор единственный, кто меня понял. Я обращался к психологам, консультировался по поводу Лены. Но ей не решался предложить обратиться к специалисту, боялся оттолкнуть. Она и так слишком много пережила, чтобы думать, что будущий муж хочет упрятать ее в психушку или посадить на препараты.
В словах Егора был смысл, сам думал об этом. Особенно после того, как отвез Лену на могилу сына. Такую боль может излечить только любовь. И как бы мне ни было от этого больно, но моей любви мало, даже Риты мало. Лена не растила ее, не видела, как дочка сделала первые шаги, как в первый раз нарисовала человечка из палочек и закричала: «Папа — это ты!» Ей нужно стать матерью, пережить все это, кормить малыша грудью, баюкать, напевая колыбельные. Но как же мне помочь ей преодолеть страх перед потерей.
— Просто будь рядом с ней, — Егор будто прочитал мои мысли, — я не был. Работа отнимала все время, компания и бизнес всегда были на первом месте, а должна была Лена. Она сильнее, чем ты думаешь. Она со всем справится, но быстрее справится, если ты ей поможешь.
Если бы я только знал как.
Устранить угрозу в виде Имани казалось намного проще, чем победить страх Лены снова стать матерью, хотя я и понимал — это единственный способ исцелить ее рану.
Егор подобрался, внимательно посмотрел в окно.
— Началось, — сказал он тихо.
Он был прав, к дому, пригибаясь под струями дождя, крались тени. Имани пришла отнять у меня семью.