Вот ничего вроде такого не сказал, а взбесил!
– Вы считаете, что я ни к чему не приспособленная городская фифа? – прищуриваюсь.
– Именно так, – не моргнув, кивает бородатый хам. – Таким, как вы, без сопровождения и на улицу выходить нельзя. Вы ж привыкли к доставкам, такси и прочим удобствам.
– И кто вам дал право разговаривать со мной в таком тоне?!
– Нормальный у меня тон, – пожимает плечами. – Просто констатирую факты.
– Может, я и городская, и не всё умею, но это не даёт вам права смотреть на меня свысока. Типа, вы тут местный мачо, а я пустышка, приехавшая за деревенской романтикой!
– Не знаю, зачем вы приехали, – отзывается он. – И спорить с вами не намерен. Я вас просто предупредил, чтоб вы осторожнее были. Не знаю, чего вы на меня взъелись! Я вас, между прочим, спас.
– Я вам очень благодарна за помощь, но не ждите, что буду кланяться и приседать, – бурчу я. – соблюдайте, пожалуйста, субординацию и не лезьте со своими идиотскими советами!
– Да ради Бога, слова вам больше не скажу! – восклицает Глеб.
Мне кажется или в уголках глаз я вижу улыбку? Вот хам!
Я бы могла многое сказать этому мужлану, но ему же все как об стенку горох! Я хватаю свою корзинку и раздраженно фыркнув скрываюсь за своей калиткой.
Как назло сон как рукой сняло и я принимаюсь за уборку. Пока злюсь, надо использовать на благо: протереть пыль, вымыть полы. Не хорошо ночевать в неприбранном доме.
Открываю старенький сервант, в который мама любила ставить посуду. и вдруг пожелтевшая фотокарточка выскальзывает прямо мне под ноги.
Поднимаю и замираю.
Маленькая я, лет шесть, в пестром платьице с оборками. Между родителями. Мама молодая, хрупкая, улыбается широко, глаза добрые. Папа… папа такой, каким я помнила его в самых уютных снах. Высокий, с крепкими руками, вязаным свитером и бородой. Он держит меня за руку, а я стою, сияя от счастья, твердо зная, что мир самое безопасное и ласковое место.
Глажу пальцем лица родителей. Как же я по вам скучаю!
Сажусь на край дивана, утыкаюсь в колени. Хочется назад туда, где по утрам пахло вареньем, где двери хлопали от сквозняка, где мама пела вполголоса, пока жарила блинчики.
Папа пах мятной жвачкой и дубленкой, и можно было не бояться темноты, потому что он всегда был рядом.
Как быстро всё уходит. Дом пустой, а мама с папой только в памяти, да в таких вот снимках.
Вытираю глаза тыльной стороной ладони и снова смотрю на фото. Папа кого-то мне напоминает. Хмурюсь.
Точно! Глеб! Такой же большой и бородатый. Внешнее сходство на этом и заканчивается, но есть еще и внутреннее ощущение. Рядом с Глебом также спокойно и тепло. Энергетика похожая. Рядом с глебом я тоже чувствую себя маленькой.
Наверное, поэтому я психанула. Мне хотелось, чтобы он воспринимал меня как равную. Что-то в нем вызывает во мне интерес, только еще не пойму что.
Шмыгаю носом и встаю. Хватит. В доме ещё пыль не вся вытерта. И надо бы окно промыть. И перестать думать о человеке, которого, по-хорошему, я едва знаю.
Но как же сложно не думать, когда кто-то невольно задевает ниточку, тянущуюся из самого детства. Когда взгляд чей-то напоминает тебе, как сильно ты скучала по дому, которого больше нет.