Макс
Лечу по трассе, давлю на газ до упора, руки трясутся, в башке одна только мысль бьётся: «Какого чёрта он там делает? Почему Глеб вообще жив и ещё рядом с моей бывшей женой?!»
Поворачиваю к огромному офисному зданию, машину бросаю почти у самого входа. Мне сейчас вообще на всё плевать – штрафы, менты, парковки. Главное, чтобы Виктор Григорьевич сейчас на месте был.
Бегу по коридору, толкаю секретаршу плечом, даже не глядя в её сторону.
– Нельзя! У него совещание! – кричит она вслед, но я её не слышу. Мне пофиг, кто там у него и что делает.
Влетаю в кабинет и замолкаю на мгновение. Шеф, как обычно, в своём кожаном кресле, рядом куча папок, бумаг. Он поднимает взгляд и брезгливо морщится.
– Что тебе, Макс? Кто тебя пустил сюда?!
– Простите, Виктор Григорьевич, – выпаливаю я, пытаясь отдышаться, – срочное дело. Глеб…
Он хмурится, но никакой реакции, которую я ожидал, не вижу.
– Какой ещё Глеб? – он внимательно рассматривает меня, как насекомое какое-то.
– Воронов! Глеб Воронов! – восклицаю я, всё ещё не в силах успокоиться. – Помните, тот самый следователь, который чуть не отправил нас всех на нары? Я его только что видел!
Сыромятников смотрит на меня секунд десять, затем медленно качает головой и вздыхает, будто услышал несмешной анекдот.
– Макс, ты вообще в себе? – рявкает он, – Сколько лет прошло? Ты мне сейчас будешь мозги пудрить всякой ерундой?
– Я сам его видел! В деревне он живет, пекарню держит! Понимаете? – почти кричу я. – Он там, рядом с моей бывшей женой!
Виктор Григорьевич вдруг улыбается. Но не по-доброму, а так, как улыбался всегда, когда собирался кого-то уничтожить.
– Макс, а мне кажется, это даже прекрасно, что он теперь печет свои пирожки где-то в деревне, – говорит он с издевательской улыбочкой. – Вали и займись уже чем-нибудь полезным, вместо того чтобы бегать ко мне и истерить.
– Но Виктор Григорьевич…
– Да хоть всю жизнь знает! – отмахивается он. – Кому теперь интересны его знания? Он бывший опер, который ничего не доказал, а потом загремел под следствие и вылетел из системы. Да на него никто и внимания не обратит. С глаз долой, из сердца вон.
– Но…
– Всё! Пошел вон!
Я понимаю, что разговор окончен.
Чёрт! Я надеялся, что Сыромятников начнет действовать, поможет избавиться от Глеба. Думал, сдам ему Глеба и сразу получу защиту, помощь, хоть что-то! А он даже слушать не стал! Даже рад, что Глеб живет где-то в деревне и "печет пирожки"! Кретин старый!
Теперь остаюсь один на один с этой ситуацией. Если Глеб рядом с Никой, она под защитой. Уже не одна и ко мне не вернется!
А мне срочно нужны активы фирмы, перевести всё на себя, пока еще что-то есть. Только для этого нужна подпись Ники. Без ее подписи все эти бумаги гроша ломаного не стоят.
Значит, придётся самому выбить у неё эту подпись. Нравится ей это или нет. Уговорами здесь ничего не решишь, это уже понятно.
Ника будет упираться до последнего, я её знаю. Но что ей противопоставить? Прижать через друзей? Через родственников? Родни у неё нет, друзей… и тех почти всех растеряла после скандала.
Остается только она сама. Напугать её, припугнуть… как угодно. Ведь не будет этот Глеб рядом с ней круглосуточно! Пирожки тоже надо когда-то печь!
Я больше не могу ждать. Это дело уже не терпит отлагательств. Либо я, либо она. И плевать, что когда-то я был с ней счастлив, плевать, что мы столько лет были вместе.
Она меня уже растоптала на глазах у Сыромятникова, так что теперь я ни перед чем не остановлюсь. Если придется грубо, значит, буду грубым.
Ника, дорогая моя, сама напросилась. Я не хотел этого, но теперь выхода нет.
В голове одна только мысль: нужно действовать прямо сейчас. Завожу машину и с визгом покрышек срываюсь с места.
Скоро я верну себе всё, что принадлежит мне по праву, и никому больше не позволю себя унижать. Особенно ей. Даже если для этого придется действовать очень жестко.