Развод в 45. Я не вернусь

Глава 15

Алина прижалась к бабушке, будто маленькая, и уткнулась в ее плечо.

При виде этой картины боль тут же пронзила грудную клетку. Колющая, саднящая, как заноза в сердце. И я, как ни старалась, не могла избавиться от горечи. Пыталась не показывать, как мне больно. Но внутри всё сжалось.

Нет, я не ревновала. Это было не про ревность. Это было про предательство.

Дочка предавала меня. Она бросилась сейчас к бабушке нарочно. Назло мне. Демонстративно. Чтобы сделать больнее.

Наталья Викторовна гладила ее по спине, покровительственно, не отрывая от меня тяжелого взгляда.

У нас с всегда были ровные, уважительные, но прохладные отношения. Мы не ругались, да и не скандалили, но и настоящей близости между нами не было.

Она давала понять, что считает мою семью — моих родителей, нашу фамилию, наше место в университете — той громоздкой тенью, в которой ее сыночке не хватает воздуха. Она всегда говорила, что мы не даем ему развиваться в полной мере. Вырасти так, как он этого достоин.

И, что бы он ни сделал, к этому всегда примешивается наша династия. Как будто он сам по себе ничего не значит.

“Послушай моего совета. Ты слишком важничаешь, Лидочка, — говорила она в первые годы брака, с мягкой улыбкой, но жестким прищуром. — Ты его затмеваешь. Женщина должна вдохновлять, а не конкурировать. Подумай о моих словах, пока не стало слишком поздно”.

Я молчала. А что я могла сказать?

Что уважаю мужа, но не обязана отказываться от своей профессии, чтобы он почувствовал себя выше и лучше меня?

Ничего не говорила и тогда, когда она снисходительно качала головой со словами: “Лёшенька давно был бы деканом, если бы ему не пришлось соревноваться с собственной женой”.

То есть она считала, что я должна была уступить место и не отсвечивать. Засунуть свои амбиции, чаяния, свои успехи, свою образованность куда подальше, чтобы, не дай бог, не выглядеть умнее мужа.

Я слушала. И молчала. Несмотря на то, что знала, как всё обстоит на самом деле. Он со мной не соревновался.

Я помогала ему, направляла, прикрывала, когда надо.

Тянула. Вдохновляла!

А теперь свекровь бросает мне в лицо, что я только давила и конкурировала.

Что ж, удобно.

А еще была астма. С самого детства. И кто, как не мать, был тому виной? Только Наталья Викторовна этого признавать не хотела. Но я-то знала, что она когда-то настояла, чтобы его с семи лет отправили в спортивный лагерь, хотя он с детства обладал слабым здоровьем.

“Хватит его беречь, — говорила она и даже возражений мужа не слушала. — Пусть закаляется. Мужик же растет!”

И вроде как она была права. Будь он обычным ребенком. Но в случае его частых болезней было легко переборщить с закаливанием и спортом. После того лета он впервые попал в реанимацию. Потом ему поставили астму.

С тех пор он носил ингалятор в кармане, а приступы случались при стрессах.

В общем, у нас со свекровью всегда были прохладные отношения, но внуков она любила. Особенно Алину. Брала на выходные, водила ее на выставки, концерты — свекровь была той еще богемной дамой. Так что неудивительно, что и сейчас дочка побежала к любимой бабушке.

— Так что, Лида? — бросила она с холодной отчужденностью. — Как так вышло?

— У Лёши случился приступ. Я сделала всё, что могла, — проговорила я ровно. — Я спасла его.

— Ах, спасла… — усмехнулась Наталья Викторовна, чуть отстраняясь от Алины. — Ты его до этого состояния и довела.

И повернув голову к внучке, она драматично спросила:

— Я же верно поняла, Алиночка? Ты говорила, что твоя мать устроила скандал в ресторане? А Лёшеньке от этого стало плохо?

Лёшенька.

Сыночка-корзиночка.

Бедный мальчик, которого жена-мегера довела до приступа.

Чуть не угробила.

И ее явно не интересовало, почему я устроила тот “скандал”.

Алина подняла глаза. Уже не пряталась. И не отводила глаз.

— Маме было жалко свою работу, — хлестнула она холодной интонацией. — И она устроила скандал. Прямо перед меценатом. Унизила папу при всех. Выставила его вором. Ей было всё равно, как он выглядел в глазах спонсора! Главное, чтобы ее не забыли упомянуть!

Я сглотнула. Боль за грудиной разрасталась всё сильнее. Но я не могла позволить дочери врать дальше.

— То есть ты так это видишь? — спросила я спокойно, чувствуя, как внутри накапливается глухой гнев. — Как удобно для вас с папой ты перевернула правду. А может, расскажешь бабушке, как всё было на самом деле? Или тебе выгоднее при ней прикинуться жертвой, а меня изобразить злом?

Алина прикусила губу. Дернулась в сторону бабушки и уже хотела что-то сказать. Но Наталья Викторовна вскинула ладонь, будто перекрывая поток слов.

— Не надо. Не надо тут разборок. Я не буду в это влезать. Мне всё равно. Кто, что, у кого…

Она покачала головой, глядя на меня с презрением.

— Я верю Алине. Она не стала бы врать. Раз она сказала, так оно и было… А ты, Лида… Ты всегда задавалась. Всегда старалась поставить себя выше всех, с этой своей династией, с этими своими научными замашками. Что толку с этой твоей правды, если из-за нее твоему мужу стало плохо? Какая разница, кто презентовал проект? Главное — гранты. Чтобы деньги пришли в университет. Что ты носишься с этим авторством?

Она пожала плечами, как будто и правда не понимала суть проблемы. Или делала вид. Ведь, судя по тому, как именно она оформила свою претензию, она прекрасно знала, в чем дело.

Кто у кого что украл и как. И видимо, потворствовала сыну.

Приняла его сторону. Впрочем, я не удивлялась.

— То есть мне отказано в том, чтобы защищать свое? Так? Я верно вас понимаю, Наталья Алексеевна?

Она вскинула голову и поджала свои тонкие, накрашенные темно-красной помадой губы.

— Ну почему же? Ты можешь бороться. Но надо понимать, насколько это уместно. Ты, как всегда, пошла на принцип и ради него чуть не погубила моего сына. Не слишком ли высокая цена? — еще раз покачала она головой.

Обняла Алину за плечи.

— Пойдем, моя дорогая, посмотрим, как там папа.

У меня вдруг появилось четкое ощущение, что никто меня не понимает. Выдворяют из семьи, говорят, что я лишняя, неудобная. Изгоняют из своей жизни. И я пыталась понять, когда всё так стремительно полетело под откос.

Разве я сделала что-то не так? Разве можно было меня судить за то, что я защищала свой труд? Меня обворовали, предали, размазали, а я должна была молча смотреть и даже не бороться?

— Что ты стоишь, Лидия? — кинула мне свекровь через плечо. — Ты что, не собираешься заботиться о муже?

— А разве вам Алина не рассказала, что есть кому о нем заботиться?

Дочь вжала голову в плечи, ее взгляд забегал, и стало ясно, что эту небольшую “деталь” она упустила из виду, когда создавала для бабушки портрет нашей семьи. Портрет, в котором идеальный муж страдает от руки кошмарной жены.

— Как это понимать, Лидия? Ты отказываешься пойти к собственному мужу? Я тебя верно понимаю?

— Нет, неверно, — холодно произнесла я, — кажется, ни ваш сын, ни ваша внучка не упомянули, что мой муж, помимо того, что украл мою работу и презентовал ее перед всем университетом и меценатом, также на досуге увел у этого же мецената супругу. Имя Вера вам ничего не говорит?

— Вера? Какая еще Вера? — промямлила свекровь, прикладывая руку к груди и качая головой в неверии. — Я не понимаю, про что ты говоришь… Какая Вера? Он не мог… С замужней, да еще коллегой? Какая пошлость! Он не такой… Что ты мне голову морочишь?

— Бабушка, да не слушай ее, пойдем к папе…

Алина хотела утащить бабушку, даже за руку ее взяла, но та осадила ее одним только взглядом и посмотрела на меня.

— Нет, пусть она говорит, я должна знать, что происходит у вас в семье.

— Конечно, лучше бы вам было спросить у своего сына, — сказала я, — но я думаю, уже нет смысла ничего скрывать…

— Еще бы не было смысла! — взвилась дочь, пронзая меня гневным взглядом и глядя потом на бабушку. — Она и про это намекнула в ресторане!

— Да господи, про что? — распереживалась свекровь. — Лида!

— Ваш сын завел связь на стороне, и он не нашел никого лучше, чем коллегу и жену мецената. Замужнюю женщину с ребенком. Вера помогала ему подготавливать презентацию проекта, а также, видимо, уговорила своего мужа спонсировать проект любовника.

— Боже, какой ужас ты говоришь! Какие-то мерзости, — фыркнула свекровь. — Я не верю! Я не верю тебе, Лидия. Ты это придумала. С чего ты это вообще взяла?

— С того. Вера призналась мне сама, — проговорила я, видя в глазах свекрови шок, а у дочери — изумление. — Просила не выдавать ее перед мужем. Сказала, что не хотела этого, но любовь была сильнее их, — пропела я, закатывая глаза, не показывая, как сильно меня ранит их содержание.

Наталья Викторовна побледнела. Она посмотрела на дверь палаты, в которой лежал ее сын, втянула щеки, пожевала задумчиво губы. Видимо, какие-то подозрения у нее по поводу похождений сына всё-таки были. По крайней мере, мне так показалось. То есть она выглядела изумленной, да.

Но вроде бы признавала саму вероятность этой измены.

Знала, что ее сын может в принципе ходить налево.

— Так, — выдала свекровь, нахмурившись, — если это так… Если это правда, то ты, Лидия… Знаешь что, ты сама виновата!

— Виновата? В чем же я виновата, интересно спросить? — удивленно взглянула я на свекровь.

Быстро же она оправилась и перешла в оборонительную позицию.

— Да. Лида. Лёшенька жаловался мне, скажу тебе по секрету. Я не хотела вмешиваться! Да ты бы и слушать не стала.

— И на что же он жаловался? — поинтересовалась я, хотя прекрасно знала, что она скажет.

Вряд ли бы ее обвинения отличались бы от тех, что бросила мне в лицо родная дочь.

— А что? Ты сама не знаешь? Ходишь как тень! Вся в себя ушла! И при этом смела обвинять моего сына, что тащишь на себе деканат!

Я покачнулась, но удержалась, хотя ее слова звучали обидно. Она перекрутила. Я ничего такого не говорила. Скорее, это просто была правда, которую Алексей не хотел признавать.

Свекровь не останавливалась:

— Вот и результат, — не унималась она. — Ты всё время вся в науке, а он — вечно на втором плане. А он же мужчина, ему поддержка нужна, настоящая женщина, а не такая ледышка, как ты! Я хоть и не живу с вами, но знаю, как ты отстранилась. Семьей надо было заниматься, Лидия, а не корпеть ночами над работой. Лёшенька пахал за двоих. Он же выручил тебя, когда ты вместо мамы не захотела стать деканом. А ты и рада! Засела дома и всё пустила на самотек! А теперь тебе все виноваты?

Я посмотрела на Алину. Та отвела глаза. Но я не сомневалась, что она рассказывала бабушке про нашу жизнь. Жаловалась, как и Алексей. По коже побежал холодок, а хребет будто переломился. Я держалась только за одну мысль. За одну-единственную. Что мой сын ни в чем этом не участвовал. Что он не знал. Не потворствовал. Если еще и Егор…

Я просто не выдержу.

— Я не ждала от вас сочувствия, Наталья Викторовна, — произнесла я спокойно, — но давайте по фактам. Семью мою попрошу вас не трогать. Ваш сын украл работу, приписал себе авторство и не упомянул мое имя. Он хотел получить грант за мой счет. А наша дочь знала об этом и ничего не сказала мне. И скрыла его любовницу. Вот вам факты. Она подружилась с ней и сказала, что та лучше…

— Мама, — пискнула Алина, видимо опасаясь, что я выдам ее секрет об аборте, и она так сильно впилась бабушке в руку пальцами, что та поморщилась.

На часы посмотрела. На палату. И я поняла, что зря сотрясаю воздух.

Это жестокая женщина уже вынесла мне свой вердикт. И то время, которое она отмерила на наш разговор, уже истекло. Она получила свою правду и больше ничего слушать не будет, сторону она выбрала и теперь хотела, чтобы я ушла. Она хотела от меня избавиться, а потом пойти по жизни с той правдой, которая была ей более удобна.

— Хватит, Лидия, — оборвала она меня. — Знаешь, я совсем не удивлена, если Лёшенька искал сочувствия в чужих объятиях. Что ему делать, когда дома ждет холодный прием? Если ты не давала ему того, что нужно. Мужчине, знаешь ли, внимание надо. А ты вроде из университета ушла, чтобы заниматься семьей, а сама погрязла в своих бумажках! Что ты вцепилась в них? Они тебе стали дороже мужа! Какой мужчина это потерпит?

Я помолчала, глядя ей в глаза. Разговор был бесполезен и зашел в тупик.

— Я всего лишь хотела, чтобы меня уважали, — произнесла я наконец. — Чтобы не предавали.

Наталья Викторовна лишь фыркнула.

— Кто тебя предавал? Ты сама отдалилась. Пошла по стопам своего отца, который уехал в деревню, бросил карьеру. Слабак! Но он хоть один. Имел право хоть на Северный Полюс уехать. А ты? Ты же женщина! Мать! Забыла, что мужику нужно внимание, тепло? А ты то над бумажками сидишь, то на кладбище катаешься. А теперь строишь из себя жертву? Нет, Лида. Ты сама виновата.

Слова резанули по живому. Словно шрамы, которые никогда не затянутся. Хотелось ответить. Закричать. Защититься. Но я только выдохнула.

— Спасибо за честность, Наталья Викторовна, — проговорила я, медленно прикрыв веки. — Мне теперь многое ясно.

Вернее, мне стало ясно всё.

— Бабушка, — вмешалась Алина, глядя в пол, но та уже разошлась.

— Нет, милая, пусть услышит! Она же думает, что вся такая идеальная. Только вот сын чуть не умер из-за того, что она пошла на принцип! А спросить его, почему он так поступил, она не удосужилась! Сразу пошла и всё разрушила!

Меня передернуло. Я подняла на нее взгляд.

— То есть я всё разрушила? Вот так? Я должна его выслушать, а кто выслушает меня?

— Не передергивай! — сжала губы Наталья Викторовна. — Кому нужно твое мнение? Я знаю одно. От нормальной жены муж не гуляет. Если гуляет, она виновата. Плохо старалась, недоглядела, недодала. Дочь вот тоже сказала, что ты их бросила! Вот и получай. Пожинай плоды, Лида!

Она била в меня точными ударами. Не жалея. А я стояла и глотала эти слова, чувствуя, как она безжалостно проезжает катком. Моя дочь незаметно кивала в такт словам бабушки. Будто хотела подтвердить, что согласна. И не видит, сколько сил я отдала семье.

Сколько я старалась ради них.

Никто этого не видит.

В их глазах только одна правда.

Я сама виновата.