Домой я возвращалась одна, и уже одно только это помогало выкристаллизоваться моему решению. Четкому. И верному.
Я больше не могу оставаться.
Ни в университете, ни дома, ни со своими близкими, которые отвернулись от меня, которые предали и унизили.
Уеду хотя бы из дома — хоть в гостиницу, хоть на съемную квартиру, только бы больше не видеть их лица, не слышать их грубые слова, не чувствовать, что на меня давят, вынуждая принять решение, на которое я не способна.
Я не могу перестать бороться, я не могу оставить всё как есть.
Как? Как это возможно?
Почему они думают, что я должна задвинуть себя, отодвинуть в сторону?
Отказаться от имени? Простить им всё, что они сделали?
Стерпеть ту боль, которую они мне причинили, и жить как прежде.
После выходки Веры уже точно не выйдет спустить всё на тормозах.
Щеку в месте удара саднило, меня морозило и колошматило, когда я припарковала машину у дома.
Слова мужа преследовали, им вторил мерный голос ректора, а следом добивал мерзкий визг Верочки. Во всей этой какофонии я будто оглохла.
Почему-то я даже не плакала — слез не было, и даже злости больше не было, как будто я уже всё выплеснула.
Осталась только усталость. Всепоглощающая, вселенская усталость, такая, что хотелось лечь прямо здесь в салоне и уснуть, забыться сном, бесконечно долгим.
Но нельзя. Надо идти. Надо сражаться. Надо действовать.
Но сначала выдохнуть, прийти в себя.
Я всё-таки пошла в квартиру. Нужно было собрать вещи.
И побыстрее, пока Алексей не вернулся домой.
Я просто не могу смотреть ему в глаза! Я не в состоянии!
Квартира встретила тишиной, и всё равно я напряглась в ожидании очередного нападения. Сердечный ритм нарушился.
Я вроде зашла домой, но было чувство, что ступила на враждебную территорию. Всё было таким же.
Шторы, кружка с недопитым чаем, плед, брошенный на подлокотник дивана.
Разбросанные вещи, которые я обычно убирала, посуда, которую я мыла, пыль, которую я вытирала — всё было на своих местах, только мне не было места в этом доме.
Оказалось, что я никому не нужна.
Плохая мать, плохая жена, я не нужна, и мне четко указали на мое место.
Скинув туфли, я пошла в спальню. Села на край кровати, вытянула ноги и уставилась в пол. Просто посидела немного, помолчала.
Сейчас я успокоюсь и начну собирать вещи.
Сейчас я соберу чемодан, чтобы уйти… на время…
А может, навсегда.
Сейчас…
Телефон вздрогнул в тишине, а я даже не поняла, что принесла сумочку с собой. Она так и висела на плече, я не обращала на нее внимания. Пришлось достать телефон, потому что он продолжал настойчиво вибрировать. Я увидела сообщение. Это была Маша.
“Лида, в университете такой скандал! Студенты сняли на камеру вашу драку с Верой. По университету уже разошлись видео. И по интернету тоже. Ректор в бешенстве. Он тебе не звонил? Ты в порядке?”
Внутри всё задрожало. Глаза у меня расширились от шока.
Хотя я не удивлялась.
Скандал, ну, конечно же, случился скандал!
Только драки не было — это на меня напали, это меня ударили, но всё, возможно, предоставят именно так.
Две женщины подрались из-за мужчины, из-за преподавателя и и. о. декана. Обе замужние, уважаемые женщины — и втянуты в такую грязь!
И, конечно же, ректор в бешенстве. А как же иначе?
Я быстро просмотрела пропущенные звонки и эсэмэски.
Нет, ректор вроде бы не звонил, да я бы никому и не ответила, я вообще ничего не слышала, пока до дома ехала, настолько меня затянул кокон отчаяния.
Звонков было много — от мужа.
Вот только зачем он звонил, я не знала.
Он же остался рядом с Верой, которую смог от меня оттащить, а я просто ушла, и никто меня не остановил.
Так что ему сейчас было нужно?!
Я бы всё равно не взяла трубку — не хотела слышать ни слов, ни голоса, ничего. Всё кончено!
Я даже Маше была сейчас не в состоянии ответить. Она ни в чем не виновата, но у меня просто нет сил написать даже что-то короткое.
Всё после, потом…
Сейчас главное — собрать вещи.
Окошко сообщения засветилось. Это писал Алексей.
“Я в больнице, Вере плохо, я с ней. Ну что, ты довольна теперь?!”
Представила, с каким зверским выражением он написал эти короткие строки, и так сильно сжала телефон в ладони, что даже захрустели суставы. Но я, ну, конечно же, ничего не ответила.
Зачем? Всё и так понятно. Да я бы и не сумела подобрать слова.
В конце концов, всё, что я могла бы ему сказать, уже не имело никакого смысла.
Что говорить мужу, который проводит время с чужой женщиной в больнице? Заботится о ней, о ней и об их ребенке?
Одна мысль пронзила — Вера ничего не говорила мне про беременность. Наверное, хотела скрыть измену и выдать ребенка от моего мужа за ребенка Вадима Фарафонова.
Кошмарная женщина, просто кошмарная.
И бедный Вадим Фарафонов, и бедный мальчик, их сын, который пострадает из-за связи матери на стороне.
Мне было жалко этих двоих, но я не считала, что в чем-то виновата.
Виновата в том, в чем меня обвинила Вера. То была просто агония потерявшей всё женщины. Потерявшей по своей вине.
Я тут ни при чем.
Мы с Вадимом жертвы.
Я снова потрогала щеку, где горела кожа от ее удара, зажмурилась и покачала головой, вспоминая то унижение, которое пережила.
Такое не стереть, не забыть!
Тем более что напоминание об этом скандале теперь будет вечно жить на видео в интернете, ведь интернет всё помнит.
Мои мысли снова прервала вибрация телефона. Я посмотрела на экран. Звонил отец. На секунду захотелось сбросить звонок.
А потом сказать, что я его не слышала или была занята. Но я не решилась проигнорировать звонок. А вдруг он что-то знает?
Он, конечно, в деревне, но интернет-то там есть.
И он явно следит за обстановкой в университете.
Просто не может не следить.
Вдруг он уже в курсе скандала?!
От этой мысли я похолодела и вцепилась пальцами в телефон.
— Да, пап, привет!
Постаралась, чтобы голос звучал бодро. Только сама слышала, что он изо рта звучит хриплое карканье, которым никого не обманешь.
— Привет, дочь! Ты что-то пропала. Почему не звонишь? У тебя что-то случилось?
Его голос был полон беспокойства.
И у меня внутри впервые за последнее время потеплело. Я прикрыла глаза и даже как-то немного осела, откинулась на одну руку и разговаривала с ним с закрытыми глазами.
— Ничего, пап, всё по-прежнему, — соврала. — Я только очень сильно устала, — а вот здесь сказала полную правду.
— Правда? Просто устала? — проговорил он недоверчиво. — А я вот ходил сегодня по саду, и что-то мне беспокойно стало. Как-то даже на сердце даже потяжелело. Подумал, вдруг у вас что-то случилось. Никаких признаков жизни не подаете. Как Алексей? Алина? Егорка?
“Случилось, пап. Случилось. Моя жизнь разбилась на осколки”.
Надо же! Отец всё время был достаточно прохладным человеком, а его поступок, когда он уехал в деревню, показался мне в какой-то степени жестоким. Но сейчас он говорил очень мягко, и я почувствовала себя маленькой девочкой.
Захотелось даже прижаться к его груди и выплакать всю свою боль.
Почувствовать себя защищенной и понять, что хотя бы кто-то в этом мире на моей стороне. Выслушать его совет.
— Пап, а как ты смотришь на то, что я приеду? На пару дней. Там всё и расскажу.
— Значит, есть что рассказать? Я так и знал! Это кто? Дети? Алексей?
— Слишком много всего, — пробормотала я скороговоркой. — Так просто и не расскажешь. Давай всё на месте. Ты меня встретишь?