Развод в 45. Я не вернусь

Глава 25

Лидия

Деревянные половицы поскрипывали, когда я по крыльцу вошла в дом.

Пахло сушеными яблоками, и этот аромат переносил сейчас прямо в детство. Помню, бабушка собирала целые корзинки яблок разных сортов, резала их на тонкие дольки и раскладывала сушиться. Мы с мамой ей помогали.

Дом буквально пропитывался свежим, чуть пряным яблочным ароматом. Я даже зажмурилась в блаженстве, настолько он был приятным, вкусным.

Отец прошелся вперед на кухню и свернул направо к печке и умывальнику, а я пошла следом, только налево, села на краешек кухонного дивана и обвела взглядом убранство.

Всё было на своих местах, прибрано, чисто.

Пахло деревом и свежестью. На окне даже стояли недавно собранные полевые цветы в глиняном кувшине. Ромашки, колокольчики. Тикали деревянные часы с кукушкой, а со стены сурово смотрели бабушки и дедушка — с блеклого черно-белого портера.

Гостиная виделась из кухни — тот же интерьер, что я помнила. Кровати с составленными на них подушками, сверху которых были наброшены кружевные накидки. Сервант с хрусталем, телевизор с рогатой антенной, ну и обязательный предмет декора в виде ковра с оленями.

И всё это выглядело невероятно уютно. А еще было очень тихо.

Душа здесь отдыхала и даже дышалось легче.

— Пап, давай я тебе помогу? — пошла я за ним в зону кухни, но он только руками замахал.

— Да я сам, ты отдыхай.

— Тогда я руки помою, — сказала я, и он пропустил меня к умывальнику.

Я ополоснула руки, вернулась к столу, поставила телефон на зарядку.

Отец вскоре вынырнул из-за занавески, отделяющей две зоны. В руках он держал чайник, а когда водрузил его на доску, достал из шкафчика пару чашек в кружочек, банки с вареньем.

Всё это поставил передо мной на чистую клеенчатую скатерть.

Он не суетился, ничего не спрашивал, не донимал вопросами, не смотрел тревожно в лицо, а просто налил мне чаю, поставил передо мной кружку, положил батон, нарезал его и сел напротив.

— Ты отдохни с дороги, Лидок. Торопиться некуда.

Я благодарно кивнула. Чай был крепкий, немного терпкий, и от первого же глотка глаза наполнились слезами, не от жара, а скорее, от нахлынувших чувств.

— У тебя здесь так чисто, — прошептала я, чтобы как-то скрыть волнение, — ты молодец, пап.

Он пожал плечами. В уголках губ мелькнула едва заметная усмешка.

— А чего ж не прибраться-то? Надо ж чем-то весь день заниматься. Да я и в доме-то не часто бываю, всё больше в огороде, в саду. На речку хожу, в лес за грибами, ягодами, — делился он со мной.

Мы немного посидели в тишине. Тишина в деревне особенная, не такая гнетущая, какой она бывает, не наполненная тревожным ожиданием, а уютная, спокойная. Не требующая разговоров.

Едва допили чай, как он встал и кивнул в сторону сада.

— Пошли, Лидок, покажу тебе свое хозяйство. Увидишь, что твой отец вырастил. Только калоши надень. Тут по деревне в туфлях не ходят.

Во дворе всё было не менее аккуратно, чем в доме. Кустарники, деревья, грядки с овощами, теплица, клумбы с цветами, бочки с водой и дорожки, выложенные галькой, а в траве я с удивлением обнаружила кур, топтавшихся на месте.

— Ну, пойдем, познакомлю тебя со своими девочками, — сказал отец и протянул мне миску зерном. — Придется их тебе подкупить, чтобы они тебя к себе подпустили, — улыбнулся он мне. — Особенно Валентина Степановна.

Я так и подняла глаза, удивленно смотря на отца. Он серьезно назвал упитанную курицу именем преподавателя по экономике, которая уже ушла на пенсию?

— Пап, — позвала я его, оглядывая куриц.

— Ну а что ты удивляешься? Валька такая и была, вечно недовольная, клевала всех без разбору. Одно лицо, честное слово. Как ее было так не назвать? — усмехнулся отец.

А наглая курица подошла ко мне и без малейшего стеснения клюнула в калошу, да еще так посмотрела, что я невольно согласилась с отцом.

Одно лицо!

Я улыбнулась, в глубине души подозревая, что отец сам от себя скрывает, что всё-таки скучает по университетской жизни.

Поскольку в руках у меня была миска, куры окружили меня, но смотрели с недоверием. Правда, когда я стала кормить их зерном, они начали клевать с азартом. Только Валентина продолжала усердно атаковать мою калошу.

— До чего вредная курица. Вот уж не думала, что и у пернатых есть характер, — рассмеялась я, убирая ногу, а отец улыбнулся в ответ, отгоняя курицу.

— Вот у тебя уже и щеки зарумянились. Это хорошо, Лидок! На свежем воздухе сразу здоровье прибавится, — отметил отец.

Сердце у меня сжалось от благодарности.

Дальше он повел меня в сад, показав кустики земляники. Я сорвала горсть и положила в рот.

— Очень сладкая, — похвалила я, — просто тает во рту.

— Ты ешь, ешь, — приговаривал отец. — У меня ее много. И всего много.

— Вот бы Алинка с Егоркой приехали, — протянул он, а я…

Я нахмурилась, и будто серая угрюмая туча на небо набежала. Стало холодно. Зябко. Захотелось даже обнять себя и потереть предплечья, по которым побежала гусиная кожа.

Отец… Он не стал ничего спрашивать. Только посмотрел на меня серьезно и положил руку на ладонь.

— Лид, ты это, не рассказывай прямо сейчас, всё потом, когда сама захочешь.

Эти простые слова отца стали последней каплей. Захотелось свернуться калачиком и разрыдаться у него на плече, как маленькой девочке. Только я уже была взрослой, да и отец никогда не отличался мягкостью.

Нет, он не был плохим, просто всегда строгим, молчаливым, судил по справедливости, скупой на эмоции, такой же как мама.

Мне даже казалось, что хвалили меня только за результаты: за пятерки, за грамоты, за ученые степени. И я всегда очень старалась и делала всё безупречно, иного результата от меня, наверное, бы и не приняли.

По сути, я и сама научилась относиться к себе с такой же строгостью, с какой ко мне относились родители.

Но сейчас отец словно оттаял, он переменился, здесь, в деревне, он будто стал проще. И я больше не ощущала, что он меня оценивает. Он не судил, а просто принимал меня такой, какая я есть, и хотел поддержать в трудную минуту, и это было как бальзам на мое израненное сердце. Даже если на мгновение, как солнечный луч, робко пробивающийся сквозь тучи. Но и этого было достаточно, чтобы почувствовать, как временно отступает боль.