Развод в 45. Я не вернусь

Глава 27

Алексей

Аудитория гудела, как растревоженный улей, когда Алексей подошел к кафедре. Он надеялся отвлечься благодаря лекциям, поэтому не стал их отменять, несмотря ни на что. Не зря же половину утра провозился с расписанием, пытаясь разобраться в нем без Лиды.

Он поправил галстук, окинул взглядом студентов. Как обычно, многие уткнулись в телефоны, только немногие делали вид, что слушают. А те, кто смотрел в упор… Ему казалось, что на него смотрят с неприкрытым любопытством. С насмешкой.

Ну и пусть, пусть смотрят, пусть болтают.

У него всё равно есть авторитет, и никакие скандалы этому не помешают.

— Добрый день! Мы сегодня поговорим о методологии, — начал он, но не успел договорить.

— А зачем нам вас слушать? — раздался звонкий голос с задних рядов.

Алексей дернулся и увидел девушку. Короткая, небрежно выстриженная челка, сережка в носу, как у коровы. Типичная представительница молодежи. Наглая выскочка.

— Простите? — холодно поинтересовался он, поправляя очки.

— Ну, я не хочу учиться плагиату или адюльтеру, — выплюнула девчонка, унижая его каждым словом. — Все мы знаем, что это не вы писали ту работу, которую презентовали. Она же не ваша, так все говорят. И вы с Фарафоновой… — Она обвела взглядом остальных студентов, которые негласно поддерживали ее выпад. — Это ведь правда?

Аудитория загудела, кто-то захлопал, несколько студентов подняли телефоны, а Алексей почувствовал, как у него на лбу проступает пот.

— Да как вы смеете! — выдавил он из себя, ощущая, как уверенность тает с каждой секундой.

— Но вы же смеете, — рассмеялась девчонка.

— Тишина в аудитории! — Алексей ударил ладонью по кафедре несколько раз, но это не помогло.

Вакханалия продолжалась, студенты как с цепи сорвались.

Алексей стоял, сжимая челюсти, вцепился в край кафедры. Внутри клокотала ярость. Он не знал, что делать. Как загасить эту спланированную акцию. Он не мог справиться с какими-то студентишками, и от этого было еще хуже. Ситуация вышла из-под контроля.

В итоге он не выдержал и сорвался.

— Лекция окончена! Все выйдите вон!

— Почему это мы должны выходить? — продолжала девчонка. — Мы хотим учиться, только не у вас, мы требуем замены преподавателя!

— Да, да, требуем! — поддержали ее другие студенты, аплодируя и продолжая снимать на камеру.

— Позор! Долой! Вор! — орали они, улюлюкали, кто-то вскочил на стол.

Настоящая стая бабуинов!

Только представив, что всё это утечет в сеть, Алексей посерел, стало больно дышать. Но он не хотел доставать ингалятор, чтобы не доставить этим мелким выродкам еще больше удовольствия от унижения преподавателя, которого они решили извести.

— Да кто вы такие? Вы никто! Вам до меня еще расти и расти! Вы еще пожалеете! Все будете отчислены! Все!

Он что-то говорил, но его слова утонули в нарастающем хаосе. Студенты, ликуя, покидали аудиторию, фиксируя происходящее на камеру телефонов.

Когда аудитория опустела, Алексей так и остался стоять у кафедры, чувствуя, что это последняя капля. Это… катастрофа…

Этого ему ректор точно не простит, но… он всё еще надеялся, что удастся как-то выкрутиться. Распахнул дверь кабинета, ворвался в него на всех парах.

— Вы в курсе, что натворили студенты? — взорвался он.

Ректор повернулся к нему на крутящемся стуле. И глядел на него на удивление спокойно, так что Алексея сразу охватило недоброе предчувствие.

— Да вот, любуюсь, мне прислали видео.

Он показал дисплей телефона, откуда раздавались крики студентов.

Алексей застыл на месте, сглотнув. Ректор всё видел… Это уже не скрыть.

— Надо как-то решить эту ситуацию, — забормотал он. — Нужно найти зачинщиков. Одна девчонка была слишком деятельной. Надо вызвать ее родителей, провести разъяснительную работу, отчислить…

Он ожидал, что ректор поддержит его, но тот поднял глаза и смотрел с каменным лицом.

— Алексей Дмитриевич, может быть, вам напомнить, что вы находитесь на испытательном сроке? — холодно выдал он. — Хочу вас уведомить, что вы его не прошли.

— Что? — вырвалось у Алексея, он вытер пот ледяной рукой, не в силах сдвинуться с места. Так и стоял напротив ректора, как мальчишка, которого отчитывает строгий учитель.

— Ваша должность звучала как исполняющий обязанности, и, положа руку на сердце, я надеялся, что Лидия Анатольевна вернется на кафедру. Всегда надеялся, что она займет место матери. И вообще, я ожидал, что вы с ней держитесь единым фронтом, а вы воспользовались ее отсутствием, чтобы украсть ее наработки, выдать за свои, еще и опозорили наш университет. Вы хоть представляете, что вы наделали?

— Но вы… Вы же поддержали меня, вы же… — мямлил Алексей, совсем не ожидавший такой жесткой отповеди после того, как изначально ректор был на его стороне.

— Алексей Дмитриевич, да, я хотел поддержать вас, я думал… Всё уладится, утрясется, но мы с вами живем в те времена, когда общественное мнение сильно влияет на ситуацию. Мне прилетело сверху указание сделать всё по правилам и разобраться с нарушениями, — произнес он и указал пальцем наверх. — Вы же понимаете, что дело зашло так далеко, что я рискую уже собственным местом?

Алексей судорожно вздохнул, и тут же его одолел хриплый кашель, который он с трудом подавил.

— У меня мать при смерти, вы же знаете, я мотаюсь из больницы на работу, я есть не успеваю. Приехал, наплевав на всё, решил провести лекцию, а там такое...

— Сочувствую, — бесстрастно отозвался ректор, — но ваши обязанности остаются неисполненными. Я выяснил, что ваша супруга занималась практически всеми техническими моментами, так сказать, за кадром. И это прискорбно, Алексей Дмитриевич. Вы подвели меня. Теперь я вижу всё в ином свете. Знаете, я хотел вам помочь, но думаю, что переоценил ваши возможности… Вы были не тем человеком, которого я хотел бы видеть во главе кафедры. И еще, — продолжил он, — поступила последняя информация лично от самого Фарафонова. Его помощник что-то напутал. Финансирования, естественно, не будет, пока авторство не будет восстановлено. А пока проект представляется вами и на нем стоит ваше имя, он и слышать не хочет ни о каких грантах.

Ректор с шумом закрыл папку, лежащую на его столе, словно подвел черту.

— Так, значит, Фарафонов убирает меня вашими руками? — взъярился Алексей, прекрасно понимая, что муж его любовницы будет мстить и жестко.

Ректор вздохнул, и в его глазах мелькнуло что-то вроде презрения, отчего Алексею резко подурнело, он сделал шаг назад и прижался к двери. Чтобы не упасть.

— Если б дело было только в Фарафонове. Поймите, на меня давят. Впрочем, я не обязан вам объяснения. Что я должен сделать, так это всё от меня зависящее, чтобы отстранить вас от управления кафедрой, а также от преподавательства. И, конечно же, нужно восстановить верное авторство. Я очень надеюсь, что вы займетесь этим, а Лидия Анатольевна примет наши извинения и любезно согласится вернуться на кафедру. Ну а вы… пока отдохните, займитесь матерью, это важнее, а университет… справится без вас.

Разговор был окончен, и Алексей вышел из кабинета, понимая, что ничего не добьется. Оглушенный, оплеванный, униженный.

Его выбросили, вытурили, выкинули на свалку.

Всё лопнуло, как мыльный пузырь. Работа, статус, потенциальные деньги.

Пиджак лип к спине, кожа от пота зудела под мышками. Хотелось скинуть с себя пиджак, разорвать на себе рубашку, чтобы легче дышалось, а потом выбежать на улицу и орать в небо, орать о несправедливости.

Но, скорее, пришлось бы признать, что кара его настигла.

Небо бы не стало слушать, небо бы только посмеялось над человеком, который слишком высоко взлетел.

А как говорится, чем выше ты взлетаешь, тем больнее падать.

И Алексей стремительно летел вниз, ожидая катастрофического, болезненного падения.

Внезапно он врезался в кого-то в коридоре.

— Осторожней, — пробормотал он и только потом поднял глаза.

Маша, та самая Маша, подруга Лидии, которая всё знала. Он по глазам видел, что она в курсе всей ситуации и явно на стороне его жены.

— Алексей Дмитриевич, здравствуйте, — спокойно сказала она. — Это вам, — протянула конверт, — надеюсь, вам это хоть как-то поможет.

— Это что? — удивился он, ожидая чего угодно, но только не поддержки.

И когда Маша сказала, что это, он реально выпал в осадок.

— Мы тут немного собрали на лечение вашей матери. Узнали, что она больна, и решили помочь, как смогли.

Алексей просто дар речи потерял, он не ожидал ничего подобного.

Какое-то время он постоял на месте, чувствуя, как тяжесть в груди не уходит. А потом выдохнул и пошел по направлению на выход.

Он вышел из корпуса, крепко сжимая в руке конверт. Почему-то было стыдно, стыдно перед коллегами.

Он даже не подозревал до этого момента, насколько ему дорога была университетская атмосфера, вся эта профессорская братия.

И теперь, когда его выкинули из нее…

Теперь он просто не знал, что делать, не знал… кто он вообще теперь…

На улице только-только прошел легкий дождик. Мокрый темный асфальт дышал свежестью. А Алексея продолжала душить бессильная злоба.

Мимо суетливо пробегали студенты, смеялись, веселились, всё у них было прекрасно, вся жизнь впереди, и только у него рушился мир.

Нет, он не позволит, чтобы всё так просто закончилось! Еще ничего не закончилось! Надо бороться!

Он достал телефон и стал звонить друзьям, коллегам, партнерам. Набрал одного, второго, третьего. Ведь были же старые связи, были же те, кто когда-то бегал за ним, для кого-то его мнение было важным, его поддержка. Его просили замолвить словечко, его уважали, были рады, если он проявляет внимание.

Но сейчас… сейчас никто не хотел ничего знать о нем.

— Извините, Алексей Дмитриевич, сейчас не время, ничем не могу помочь. — Я бы с радостью, но у нас тут масштабная реструктуризация.

— Поймите, всё очень сложно, простите…

Было невозможно слушать это лицемерное сочувствие. Алексей зажмурился в сердцах и чуть не уничтожил пластик телефона. Но сдержался. Гаджет не виноват. Да и не поможет это ничем. Плюс ему надо теперь экономить, верно? Кто знает, на что он теперь будет жить.

Еще и болезнь матери…

Бог знает, сколько стоит лечение…

Отчаяние поглощало с головой. Алексей поймал себя на мысли, что еще месяц назад мог спокойно позвонить главе Департамента образования. А теперь даже простой методист с кафедры просто вежливо улыбнется и отведет взгляд, не желая иметь с опальным деканом хоть что-то общее.

Делать нечего. Пришлось ехать в больницу, тем более отец настойчиво названивал, говорил, что главный врач ждет их для разговора.

Когда Алексей нашел отца в коридоре, тот сидел с бледным лицом, с уставшими глазами. Мял пальцами носовой платок. Судя по всему, он вообще не спал.

— Идем, — только и сказал он, коротко и сухо.

Врач ничем не порадовал, только подтвердил приговор. Агрессивная форма, нужна операция. Срочно.

— Насколько срочно? — глухо спросил отец.

— Если по очереди, то долго. Месяцы. Но у нас нет месяцев. Платно будет быстрее. Есть вариант на следующей неделе, но, конечно...

Он бросил взгляд на Алексея, не так чтобы нагло, но достаточно выразительно, мол, вижу, костюм хороший, часы дорогие, ухоженный вид, явно вы не из простых.

Алексей хмыкнул про себя. Да, конечно, с виду он выглядел престижно. Дорого. Казалось, что у него есть средства. Только доктор не знал, как всё быстро меняется. Еще недавно у него был авторитет, престиж, проекты с миллионными сметами. А теперь, совсем скоро, ничего не останется.

— У нас денег немного, — проговорил отец, когда они вышли из кабинета. — Можно, конечно, машину продать. А ты поможешь, сын?

— Конечно, помогу! — крякнул Алексей, раздумывая, где бы ему взять денег.

Сумма оказалась немаленькой. Но лучше ее заплатить, чем ждать очереди.

— Ладно, пойдем к матери, она там уже рвет и мечет, — пожаловался отец.

— Рвет и мечет?

— Сам увидишь…

И Алексей увидел. Собственно, иного он от своей матери и не ожидал.

Мать ругалась на медсестру, которая, увидев вошедших, юркнула наружу с облегчением.

— Это просто кошмар! — стала возмущаться мать. — Кромешный ад. Не кровать, а голые доски. Туалет только один рабочий. А чем тут кормят? Вы видели этот клейстер? Медсестра — нахалка самая настоящая. Я этого не вынесу. Сделайте что-нибудь. Мне нужны нормальные условия. Платная палата, иначе я здесь не выдержу. И пусть мне выделят другую медсестру. Не эту девчонку! У меня уже давление скачет, нервы ни к черту. А вы где пропадаете?

На Алексея вдруг напала не свойственная моменту веселость.

Да, вот это его мать! Во всей красе! Он вспомнил, как в детстве она часами пилила отца, а маленький Лёша зажимал уши. Наверное, Лида понравилась ему именно своей деликатностью, покладистостью. Она так отличалась от матери и была той тихой гаванью, из которой он по собственной глупости взял и уплыл!

А мать… Ну, она точно не будет спокойно ждать, пока болезнь ее сожрет. Она будет цепляться за жизнь всеми руками и ногами. Бороться всеми правдами и неправдами. И не успокоится, пока не вовлечет всех в свою борьбу. Все будут бегать вокруг нее, кружиться рядом и заботиться.

Он вспомнил вдруг, как Лида, когда болела ее мать, тихо переговаривалась по телефону с какими-то врачами, специалистами, знакомыми.

Она делала всё втихомолку.

Она заботилась о матери так, чтобы это никак не касалось семьи. Да, он, признаться честно, ворчал про себя, даже жаловался, говоря, что она должна безраздельно принадлежать семье и что мать с ее болезнями только помеха. Он помнил, как она плакала у него на груди. Как он ее утешал, со временем эта ее печаль стала раздражать, и Лида, кажется, заметила, стала больше улыбаться. Она вообще была такой чуткой… Такой доброй…

И сейчас, видя, как реагирует уже его мать на страшную болезнь, он видел разницу. Большую разницу.

Мать Лиды достойно боролась за жизнь и тихо ушла, оставляя после себя грусть и скорбь. А его мать не успокоится, пока не получит лучшее лечение и всех родственников в придачу, которые будут бегать вокруг нее и заботиться о ней денно и нощно.

И заботиться придется ему вместе с отцом, Лида уже не приедет. И он сам в этом виноват.

Алексей тихо прикрыл глаза… и пошел искать “нормальный” чай, который потребовала мать. Понимая, что даже бдение около ее больничной койки сейчас лучше, чем то, что у него дома. Там, где раньше была жизнь, там, где раньше были Лида и дети, сейчас только одиночество, пустота и безысходность.