23 глава
Киса
— Ты готов, lyubov moya?
Я повернулась к Луке, он даже не шелохнулся, неотрывно глядя на роскошный особняк своих родителей, его лицо отражало озабоченность.
Я сжала его руку и, наконец, Лука опустил взгляд на меня. Он моргнул, затем снова. Он выглядел полностью потерянным.
— Я не знаю, — хрипло ответил он. — Я вспоминаю столько всего, но это все бессвязно. Отрывки воспоминаний появляются как вспышки. Все как-то лихорадочно. Словно проблески, какой была моя жизнь раньше.
Он указал на особняк, который был для меня таким же домом, как и для него.
— Как этот дом. Я сидел с тобой на этих ступеньках. Помню, чем занимался в своей спальне… с тобой. — Лука встал напротив меня, взял меня за руку и поднял ее, положив себе на грудь. — В каждом отрывке памяти — ты. — Он наклонился, чтобы посмотреть в мои глаза.
Я же не могла произнести ни слова, казалось, слова застряли в горле. Всего лишь несколько часов назад он убил человека, который разрушил мою жизнь. Думаю теперь, достигнув цели, он понятия не имел что делать дальше.
Неистовый убийца из клетки исчез, его место занял потерянный мальчик.
Я подвинулась ближе и провела пальцем по его подбородку. Когда наши взгляды встретились, я увидела в его карих глазах, слева, пятнышко моих синих, и мое сердце забилось быстрее.
— Все потому что мы никогда не были порознь. С детства мы были одним целым. И всегда так будет. Мы нашли путь, чтобы снова быть вместе, моя любовь.
Глаза Луки впились в мои, в них отразилась вспышка обладания.
— И всегда будет так, — подтвердил он. — Я никогда не потеряю тебя снова.
Слезы застилали мои глаза.
— И всегда будет так.
Дверь дома его родителей открылась, на крыльцо вышел папа Иван. Я подняла руку в приветственном жесте, в ответ Иван печально улыбнулся мне.
Лука замер, его выразительный взгляд отражал всю глубину опасения и растерянности.
— Пойдем, малыш, — прошептала я тихо ему на ухо.
Я потянула его за руку и повела к дому. Он держался позади, как только мы вышли из моего дома, где каждого из нас осмотрел доктор Чазов. Один из папиных охранников принес ему пару синих джинсов и белую рубашку.
Его внешний вид ошеломлял, я не могла насмотреться. Его огромные мышцы тестировали на прочность джинсы и материал рубашки, светлые волосы были спутаны самым очаровательным способ.
Я хотела его больше, чем когда-либо.
Лука схватил меня за руку, сильно сжимая ее, когда мы стали подниматься по лестнице. Иван обнял меня, потом неловко — своего сына, из-за чего я не могла сдержать наворачивающиеся слезы.
— Твоя мама в отчаянии и хочет увидеть тебя снова, сынок. Она… — голос Ивана дрогнул. — Она отказывается верить, пока не обнимет тебя снова. Она почти обезумела.
Иван проводил нас в фойе, я почувствовала, как у Луки ускорился пульс, он все еще продолжал сжимать мою руку. Он тут же резко притянул меня к себе, прижимая к груди, и вот так, используя меня практически как живой щит, мы вошли в гостиную. Талия сидела на стуле и нервничала, что выдавало подергивание ноги и то, как она грызла ноготь.
Мама Толстая ходила перед мраморным камином, а когда она заметила, что мы вошли в комнату, то замерла и пристально посмотрела.
Я почувствовала, что и Лука застыл позади меня, затем повернулась и заметила, что его глаза были прикрыты, голова наклонена набок, а полные губы были поджаты.
Он вспомнил ее. Теперь я знала, каким было выражение его лица, когда возвращалась память. Мою грудь наполнило ощущение счастья. Он вспомнил свою маму.
Мама Толстая зарыдала, и ухватилась за камин, чтобы устоять на ногах.
— Лука? Лука… это ты…?
Лука отпустил мою руку и обошел меня.
— М-мама?
Мама Луки кинулась вперед, услышав его голос, и крепко обняла его своими руками.
— Лука. Это ты… мой сын… мой мальчик…
— Да, — выдохнул Лука, и мама обняла его за талию, ее миниатюрная невысокого роста фигура против его большого, широкоплечего и мускулистого тела.
— Ты вернулся домой, — плакала она. — Ты вернулся к нам… Я знала, что ты живой. Я чувствовала это всем своим сердцем. — Она отступила и положила руку на его покрытую щетиной щеку, стоя на цыпочках, чтобы дотянуться. — Мой сын, мой сын…
Мне не хотелось нарушать момент воссоединения матери с сыном, поэтому я отступила в коридор, а потом через кухню вышла на задний двор. Как только я вдохнула свежий воздух, то сразу почувствовала себя лучше.
Дойдя до белой скамейки в маленьком дворике, я опустилась на нее и прикрыла глаза, собираясь с мыслями, пока делала глубокий вдох.
Не могла поверить во все, что произошло. Все это казалось нереальным. Как во сне, и я собиралась проснуться.
Ощущение тяжести от всего, что произошло со мной за последнее время: обнаружить, что Лука жив, что Алик виноват, боль Луки, которая сопровождала его на протяжении многих лет, смерть Алика, возвращение Луки в мои объятия — все представляло собой смесь противоречивых чувств горя и радости.
Опустив голову на открытые ладони, я просто ощущала, как отпускаю все это, как мои эмоции выходят вместе со слезами.
— Киса?
Испугавшись, я подняла голову, быстро вытирая лицо неповрежденной рукой и глотая рыдания.
— Талия, ты меня напугала, — ответила я, прочищая горло, когда она села рядом со мной, уставившись в ночное небо.
Не произнося ни слова, Талия протянула руку и сжала мою. Я закрыла глаза, стараясь просто дышать бруклинским летним воздухом, когда она прошептала:
— Спасибо тебе.
Открыв глаза, я посмотрела на Талию, и заметила, как изменилось ее лицо, его выражение стало расслабленным. Мое дыхание сбилось, когда я поняла, что за все это время, пока Лука был «мертв», она впервые выглядела умиротворенной.
Как же я раньше этого не замечала?
— Тал…
— Я бы никогда не поверила, если бы ты рассказал мне о подозрениях, что… Рейз… что он может быть моим братом. Я не поверила бы ни на секунду. Даже если бы увидела собственными глазами, я бы не узнала его. Он такой огромный, и выглядит таким агрессивным. — Талия вздохнула. — Киса, я бы не узнала собственного брата.
— Он изменился, Тал. Он не такой, каким был, — сказала я, стараясь ее утешить. — И он всегда надевал мастерку так, чтобы капюшон свисал на его глаза. Думаю, он каким-то образом догадывался, что кто-то может узнать его по левому глазу. Он не знал этого. Он многого не знает. Ему предстоит узнать жизнь заново. — Я сжала руку Талии. — Никто бы его не узнал.
Она повернулась ко мне.
— Никто, кроме тебя. Тебя тянуло к нему с той самой ночи, когда он спас тебя в том переулке. Ты отыскала его и поняла, кто он. Привела его обратно. Ты никогда не сдавалась. Разглядела его сквозь гору мышц, тату и шрамов. Ты видела, кем он был на самом деле.
Я открыла рот, чтобы ответить, но мои эмоции взяли верх. Поэтому мы просто сидели там, дышали, и это была самая правильная вещь, впервые за долгие годы.
— Ты спасла его, — прошептала она потом, мы сжали руки чуть крепче, я знала, что с сегодняшнего дня наши жизни изменятся к лучшему.
Немного погодя я встала со скамейки и пошла в дом. Мама Толстая была на кухне. Как только я вошла, ее взгляд упал на мое избитое и хромающее тело.
— Киса… доченька моя, — тихо сказала она, протягивая мне руку, перед тем как обнять.
— Все в порядке, мама. Теперь все будет хорошо.
Она прижала меня к груди и прошептала:
— Бог вложил часть души моего сына в тебя, и когда он сбился с пути, он последовал зову и смог найти путь обратно. Ты — половинка его души. Ты — его спасительница… спасительница для всех нас.
Еще больше слез хлынуло из моих глаз, я отстранилась и поцеловала ее в щеку. Словам не было места.
— Твоя мама будет радоваться за тебя на небесах.
— Мама… — произнесла я, борясь с подступившим комком.
— Ш-ш-ш… теперь все будет хорошо. Не надо никаких слов или объяснений. Все случилось, как должно было случиться. Прошлое в прошлом. Следуй новым путем в будущее. Мой сын вернулся, человек, который забрал его умер, а ты любишь его каждой своей частичкой. Разве я могу желать чего-то еще?
Выслушав ее, я улыбнулась, испытывая чистейшую радость, и спросила:
— Где?..
— В своей комнате, — прервала мама Толстая.
Все еще улыбаясь, я поцеловала ее в щеку, прошла через гостиную к лестнице и стала подниматься вверх, когда услышала, как поет мама Толстая, впервые за много лет.
Папа Иван был в своем кабинете, сидел за письменным столом, на мгновение мне показалось, что и не было этих последних двенадцати лет. Он говорил по телефону, и я нахмурилась, когда услышала его разговор о ГУЛАГе… он упоминал номер 362.
— Я хочу знать его имя, откуда он и кто те люди, что отправили его в это место.
С того конца телефонного разговора послышался другой голос, но Иван прервал его и ударил кулаком по столу:
— Я оплачу, сколько нужно, деньги не имеют значения, это для моего сына! Найдите ответственных за это и убейте их.
На мгновение я закрыла глаза и почувствовала сожаление. Лука получил шанс на месть благодаря 362, своему другу… чтобы отомстить людям, которые его ложно обвинили.
Лука хотел сделать то же самое для своего единственного друга. Это чуть не сломало меня.
Открыв дверь в комнату Луки, я вошла и увидела, что он сидел на своей старой узкой кровати, свесив голову. На фоне всего этого комфорта в голубых тонах он казался таким огромным. Мне стало не по себе. Это было так невероятно видеть его тут, в его комнате.
— Лука?
Он поднял голову и его карие глаза засветились. Закрыв дверь, я подошла к кровати. Мне захотелось сесть рядом с ним, но прежде чем я смогла сделать это, Лука сгреб меня в свои большие объятия, прижался головой к моей шее и вдохнул мой запах.
Это заставило меня улыбнуться, поскольку это было одним из того, что он не утратил.
Я погладила его по волосам, прижалась к его голове в долгом поцелуе.
— Ты в порядке, малыш?
Он покачал головой, давая понять, что «нет», и я обняла его крепче. Я и представить себе не могла, что ему приходиться переживать прямо сейчас. Шок из-за того, что он вернулся сюда. Шок от понимания, что он не был одинок в этом мире. На самом деле, наоборот.
Его любили. Как же чертовски сильно его любили.
— Все будет в порядке, ты же знаешь, — успокаивала я его.
Лука поднял голову и наши взгляды встретились.
— Я не знаю, что делать теперь. Я так долго прожил лишь с одной целью, с единственным намерением, и не знаю, как теперь быть. — Он выглядел расстроенным. — Что теперь, solnyshko? Что мне теперь делать? Что мне делать, если все что я умею — это убивать?
Я обхватила его щеки и прижалась лбом к его голове.
— Ты научишься жить заново. И я буду рядом с тобой.
Глаза Луки наполнились слезами, и одна упала на лицо, скользя по шрамам… и это была невозможная, самая душераздирающая вещь, которую я видела.
— Малыш, не плачь, — сказала я, мое горло пересохло. — Все хорошо. Я люблю тебя, люблю тебя очень сильно.
Глаза Луки встретились с моими, его длинные темные ресницы были мокрыми. Он поднял руку и положил поверх моей, которая лежала на его щеке.
— Я — свободен… наконец-то свободен… я не…я не…
Сердце взрывалось в моей груди от выражения смятения на его лице, я прижала свою вторую половинку так близко к себе, как могла.
Поднеся рот к его уху, я спросила:
— Будешь моим?
Лука успокоился в это же мгновение. Затем я почувствовала как десять лет боли и потерь покидают его.
— Я твой, solnyshko. Я весь твой. Так было и будет всегда.