Рябиновое танго

Глава 16

— Машенька, может, тебе уже не стоит ездить на работу? Еще родишь в автобусе, — волновалась Рогнеда Игоревна, встречая Машу у главного входа в детский сад.

— Я чувствую себя замечательно! — улыбнулась Маша такому предположению. — Тем более что обратно меня часто увозит Игорь.

— И все же, Маша, надо думать о ребенке. С сегодняшнего дня больше половины наших сотрудников уходят в вынужденные летние отпуска. Оба сторожа ушли и на сессию, и в отпуск, их заменят те, кому остро нужны деньги.

— Рогнеда Игоревна! Я этого не знала! Конечно, я пойду в отпуск!

— Да, это вынужденные меры, я имею в виду не тебя, а остальных. Думаю, на следующий год мы все же снимем или арендуем помещение за городом, и многие родители захотят оставить детей у нас на один или два летних месяца. Пойдем, дорогая, получать отпускные.

Маша, не ожидавшая после выходных стольких новостей, поспешила за директором.

— Садись и рассказывай о своих делах, — приказала Рогнеда Игоревна уже у себя в кабинете.

— Я сдала все зачеты и почти все экзамены. Остался один. Его я думаю сдать в четверг. Ну а к выходным, как сказал врач, будем ждать радостного разрешения от бремени. Хотя, если честно, для меня оно не было бременем в истинном понимании этого слова. Я бы и еще походила беременной, но очень уж хочется с ним встретиться! — Маша, улыбаясь, погладила свой живот.

— Маш, даже я хочу с ним встретиться, — улыбнулась и Рогнеда Игоревна. — Ты заберешь деньги или положишь в сейф?

— У меня же будет стипендия за три летних месяца, так что эти деньги пусть лежат у вас, если можно.

— Ну, Маша! Давай не будем возвращаться к старому вопросу! И давай отметим твой первый отпуск! — улыбнувшись, предложила Рогнеда Игоревна. — Пообедаем вместе, прямо здесь, в моем кабинете. И не возражай! Я знаю, что ты можешь сказать. А вот и обед! — улыбнулась она, услышав стук в дверь.

В дверь вошла их молодая повариха Лена. Она аккуратно поставила на стол принесенный поднос с едой.

— Все, Леночка, спасибо! Дальше мы сами справимся. Руки вымоем в санузле напротив моего кабинета, — предложила она Маше.

Вымыв руки, они вместе сервировали стол, но Маша чувствовала себя несколько смущенно.

— Маша, успокойся, пожалуйста. Мне так хочется, чтобы ты перестала стесняться и смущаться. Мы ведь друзья! Давай отведаем Леночкину стряпню. Мне нравится, как она готовит.

— Наша Лена — человек неравнодушный, она болеет за свое дело, и у нее всегда ровное, хорошее настроение. Наверное, у таких людей все всегда получается, несмотря на их молодость, — поделилась своими наблюдениями Маша.

Вместе они обедали впервые. Когда только Маша пришла в сад, она обедала прямо на кухне, за стоящим в углу столиком, потом стала обедать у себя в кастелянной. Сейчас, сидя за столом с Рогнедой Игоревной и чувствуя на себе ее внимательный взгляд, Маша вспомнила их обеды с мамой. На глаза набежали слезы, которые Маша постаралась унять быстрым морганием.

— Ты вспомнила о маме? — тихо спросила Рогнеда Игоревна, заметив ее попытки остановить слезы.

Маша кивнула, но сказать ничего не смогла — спазмом перехватило горло.

— Ты так ничего и не сообщила ей?

Ярко-синие глаза Рогнеды Игоревны внимательно смотрели на Машу, которая опять только кивнула ей, отвечая, и взяла стакан с соком.

— Я обязательно поговорю с ней, — тихо произнесла она и замолчала. — Только чуть позже, не сейчас, — сделав несколько глотков, будто набравшись сил, продолжила она.

— Конечно! А мне ты обязательно звони, — уходя от неприятной для Маши темы, предложила Рогнеда Игоревна. — Весь июнь мы с Володей будем в Москве, и я все равно каждый день буду в саду. Ты еще не искала комнату?

— Не искала. Я хотела это сделать в четверг, но можно и сейчас пройтись по ближайшим к нашему саду домам.

— И правильно! Не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

— А сегодня я еще хотела бы попрощаться со своей тезкой, — вдруг вспомнила Маша, — ее отвозят на все лето к бабушке на юг.

— С Машенькой Андреевой? — догадалась Рогнеда Игоревна. — Вынуждена тебя огорчить, дорогая: буквально перед твоим приходом я простилась с ней и ее мамой.

— Обидно, но ничего не поделаешь, — вздохнула Маша.

Она тепло попрощалась с Рогнедой Игоревной, пообещав звонить ей каждый день, и пошла к дому, который стоял параллельно детскому саду.

Время было послеобеденное, пошла на убыль полуденная жара, во дворы высыпала прятавшаяся по квартирам ребятня. На приподъездных скамеечках появились их постоянные обитатели. Именно к ним и решила обратиться Маша, чтобы сократить время поисков комнаты. Маше почему-то показалось, что эти женщины знают если не все, то очень многое. Пройдя вдоль двух растянутых до бесконечности домов, она переговорила с десятком таких приподъездных женсоветов. Результатом этих разговоров стали два адреса. Ее даже обрадовала столь быстрая возможность решения квартирного вопроса, который, по словам великого писателя, испортил москвичей. Но радовалась она рано: обитателей ни одной из квартир дома не оказалось.

«Ничего, приеду сюда в четверг, когда сдам последний экзамен», — успокоила себя Маша и отправилась в Химки.

Два дня Маша готовилась к сдаче последнего в сессии экзамена. Много гуляла, по вечерам беседовала со своим малышом, прислушивалась к себе. Ничего нового в своем состоянии она не заметила ни утром в четверг, когда, выпив чая, отправилась в институт, ни через час, когда, сдав на отлично экзамен, вернулась в комнату.

Перед тем как ехать в Москву, она решила воспользоваться отсутствием в комнате соседок и упаковать сумку, которую собиралась взять с собой в роддом. Маша с любовью перебрала детские вещи, которые она потихоньку покупала в последний месяц беременности, укладывая их в отдельный пакет. Потом она собрала свои вещи, документы. Вспомнив о том, что ее никто не навестит в роддоме, она сходила в буфет и купила два больших пакета сока. Уложив все в сумку, посетовала на то, что та получилась очень объемной.

И тут Маше показалось, что она устала. Устала как никогда — отказывались двигаться и руки, и ноги. Она прилегла на свою кровать и закрыла глаза. Закрыв глаза и немного успокоившись, почувствовала боль внизу живота. Боль становилась сильнее, она словно ком росла где-то внутри и, вырастая, тянула все внутренности вниз. Дождавшись, когда окончится первая схватка, Маша, не паникуя, вызвала «скорую». Диспетчеру, принимающему у нее заказ, она рассказала о схватках, назвала адрес общежития и сказала, что будет ждать машину у главного входа.

Маша понимала, что ее отъезд в роддом увидят многие, но решила выйти и ждать машину на улице, пытаясь хоть так сократить число нежелательных для нее зрителей. Машина пришла быстро. Увидев Машу, к ней поспешил молодой мужчина в белом халате.

— Ну что, время пришло? — весело спросил он. — Как вы себя чувствуете? Сами дойдете?

— Дойду, — поморщившись от боли, ответила Маша, — только сумка… — Маша показала глазами на сумку, стоящую на скамейке.

— Не волнуйтесь, сумку я возьму, — успокоил он и, забрав сумку, взял под руку Машу. — Только почему она такая огромная и тяжелая? — удивился мужчина.

— Там все детское и два больших пакета сока. Ко мне некому будет прийти, поэтому я вынуждена все брать сразу, — как бы извиняясь, оправдывалась Маша.

— К такой красавице некому прийти? — удивился он, помогая Маше сесть в машину. — А муж? — спросил он, внимательно присматриваясь к Маше. — Объелся груш? А деньги-то у тебя есть, красавица?

— Да, конечно, возьмите, пожалуйста. Диспетчер предупредил меня. — Она протянула деньги мужчине, понимая, что вопрос о грушах был риторическим.

— Ну и отлично! Все! Поехали! — весело сказал он, усаживаясь рядом с Машей, которая, отклонившись назад, изо всех сил вцепилась руками в мягкое сиденье машины и закрыла глаза.

«Эта боль нужна малышу. Я потерплю… Потерпи и ты, малыш. Осталось совсем немного. Я потерплю, я потерплю…» — твердила она про себя.

Она сосредоточилась на своей боли, не замечала ничего вокруг. Она потеряла связь с миром, перестав ориентироваться во времени и пространстве. Откуда-то издалека до нее доносились слова медиков. Она делала все, о чем они просили, чтобы быстрее вернуться к своей боли, чтобы никто не мешал ей концентрироваться на ней, жить с ней, через нее же дать начало новой жизни.

Маша пришла в себя только тогда, когда услышала крик своего ребенка.

— Ну все, Зоя Космодемьянская! — услышала она. — Ты молодец! Знаешь, у нас тут все кричат, а ты почему-то мучилась молча, только стонала. Ты родила богатыря! Для первых родов все прошло просто идеально! Ты слышишь меня, Зоя?

— Я вообще-то Маша, — попробовала протестовать Маша, стараясь смотреть в лицо врача, стоящего у ее изголовья.

— Отлично, Маша! А теперь поверни голову в другую сторону! Там твоего горластого богатыря обследуют по шкале Апгар, — улыбнулся доктор.

— Почему обследуют? Почему он плачет? Что-то не так? — заволновалась Маша.

— Слишком много вопросов, а ответ один — так надо! И лед не трогай пока, пусть еще полежит. Так надо! Ну что, девчата? Что намерили? — спросил он у женщин, занимающихся ребенком.

— Идеальный ребенок! Девять-десять баллов! Вес — три семьсот, и довольно стройный — ровно пятьдесят семь сантиметров! Неплохое начало, малыш! — откликнулись те.

— Можно я хоть одним глазком взгляну на него? — тихо попросила Маша.

— Конечно! Одним глазком! — рассмеялся доктор.

С замиранием сердца Маша ждала, когда к ней приблизится женщина с живым комочком в руках.

— Ну смотри на своего красавца! Смотри и отправляйся отдыхать! Собственно, и он займется тем же. Думаешь, легко выйти в мир впервые? — улыбнулась ей акушерка.

Со слезами на глазах Маша всматривалась в личико сына. Слезы мешали ей лучше рассмотреть его, но сил вытереть эти слезы радости и счастья у нее тоже не было.

Сквозь слезы она смотрела на мелькавшие перед глазами лампы, когда ее везли на каталке по длинному коридору. Свет, преломляясь на мокрых ресницах, рассыпался на тысячи ярких, сверкающих брызг.

«Как салют, — подумала Маша, — но если горит свет, значит, уже вечер или ночь. Я потеряла целый день… Я нашла целую жизнь…»

Эта мысль была последней. Маше тяжело было даже думать, ей казалось, что ее мыслям трудно продвигаться в той вязкой субстанции, какой стал ее мозг. Веки ее отяжелели, она не смогла открыть глаза. Руки и ноги стали неподъемными, будто к каждой конечности кто-то привязал по огромной гире, которые Маша не видела, но чувствовала. Ей казалось, что, выполнив свое самое главное предназначение — родив ребенка, она окончательно лишилась жизненных сил. Сил не было даже на то, чтобы сделать глубокий вдох. Так и заснула Маша, чуть дыша.

«Где мой ребенок?!» Эта мысль появилась в голове раньше, чем Маша поняла, что проснулась.

Маша резко села на кровати и попыталась сориентироваться в совершенно незнакомом пространстве. Она готова была поклясться, что никогда прежде не видела этой большой комнаты с двумя рядами кроватей. В каждом ряду их было три. На всех кроватях спали женщины. Взглянув на окно, Маша поняла, что ночь ушла и сейчас раннее утро. Возле тумбочки, стоящей рядом с ее кроватью, она увидела свою сумку. Наклонившись, нашла в ее кармашке телефон.

«Пять часов! Еще очень рано и можно поспать, как спят все эти женщины, но у меня это не получится. Я буду изо всех сил ждать первой встречи с моим малышом», — думала Маша, укладываясь на спину и готовясь к длительному ожиданию.

Ей казалось, что время течет страшно медленно, и она обрадовалась, когда увидела, что проснулась одна из ее соседок.

— Привет! — прошептала та, улыбнувшись. — Как ты? Меня Катя зовут.

— Нормально, только с трудом поняла, где я. Я — Маша.

— Я родила позавчера, поэтому уже ориентируюсь в обстановке. Могу точно сказать, что ты в Москве.

— В Москве?! — Маша села на кровати.

— А ты куда ехала рожать? — удивилась девушка.

— Я вообще-то живу в Химках.

— Ну значит, привезли тебя в Москву, не сама же ты пришла.

— Конечно, только я все равно ничего не понимаю…

— А зачем? Скоро детей принесут кормить. Давай готовиться. У тебя есть влажные салфетки?

Маша кивнула, все еще продолжая размышлять, машинально занялась собой. Вдруг дверь их палаты резко распахнулась и показалась большая коляска, которую толкала перед собой, пожилая женщина.

— Мамочки! Подъем! — кричала она, стараясь перекричать плач детей. — Разбирайте молодежь! Канаева! Васько! — продолжала она кричать, раздавая детей.

Маша начала вставать с кровати, одновременно пытаясь сосчитать оставшихся в коляске малышей.

— Миронова? — вдруг услышала она и увидела женщину уже у своей кровати. — А тебе еще рановато вставать, всего шесть часов после родов прошло! Держи своего парня!

— Ой, какая мотя! — рассмеялась Маша, принимая ребенка.

— Это же мальчик! Почему Мотя? — удивилась нянечка. — А, потому что Матвей? — тут же предположила она.

— Нет, потому что замотанный! — улыбнулась Маша.

— Ложись на бок, я положу тебе твоего Мотю. Тебе самой лет-то сколько?

— Восемнадцать, — краснея, тихо ответила Маша.

— Наш человек! Я своего первого в семнадцать родила. Только не красней! Ты жизнь дала новому человеку! — заявила она строго. — Корми уж! — улыбнулась она.

— У меня, наверное, еще нет молока…

— Появится! Главное, чтобы твой Мотя не ленился.

— Но он же будет голодным! — испугалась Маша.

— У нас голодных не бывает! — заявила женщина, направляясь к выходу из палаты.

И Маша, поверив этой доброй женщине, успокоилась и целиком отдалась новому для нее процессу.

Мотя был очень активным. Волнуясь, Маша пыталась рассмотреть его личико, но видела очень мало: закрытые глазки, носик-пуговку, розовую щечку. Ей хотелось размотать этот кулек, найти его ручки и ножки, перецеловать каждый пальчик.

— В платных палатах, где дети лежат вместе с мамами, молодые мамочки все делают сами, — словно подслушав ее мысли, сказала соседка.

— Зато они там совсем не отдыхают, — сказала другая.

— Если ребенок рядом, можно кормить не по часам, а когда он проголодается.

— Сколько мамочек, столько и мнений.

Маша не следила за неожиданно возникшей беседой, она мечтала о том, чтобы ее малыш был рядом с ней всегда. Мечтая и волнуясь, Маша плохо запомнила имена своих соседок по палате, которые представились ей. Ей показалось, что первое кормление завершилось очень быстро. Дружный крик младенцев сменился тишиной.

— До десяти, мамочки! — попрощалась с ними разговорчивая нянечка, увозя малышей.

Знакомство с соседками продолжилось и в столовой, куда Маша отправилась вместе со всеми, отказавшись от предложения ждать завтрака в палате, сославшись на то, что чувствует себя отлично. Она была самой молодой в палате, поэтому ее соседки сразу же взяли над ней шефство.

— Маш, ты ешь давай, не смотри, что невкусно, — настаивали они.

— А здесь есть какой-нибудь буфет? — поинтересовалась Маша.

— Зачем тебе буфет? Вечером родственники придут с передачами!

— Ко мне не придут! — тихо ответила Маша.

— Тогда тем более ешь! — настаивали они.

Немного освоившись в палате, Маша привела себя в относительный порядок и легла, как и все ждать обхода и мечтать о новой встрече с малышом и следующем кормлении.

Когда открылась дверь и в нее заглянула девушка в белом халате, все дружно повернули головы в ее сторону.

— Кто из вас Миронова? — громко спросила она.

Маша откликнулась и подняла руку.

— У вас в карточке не отмечен резус-фактор отца. Пройдите на сестринский пост, — сказала девушка и быстро вышла из палаты.

Пять пар глаз внимательно смотрели на Машу. Она покраснела и поспешила за девушкой, которая уже ждала ее в коридоре.

— Давайте присядем, — попросила она и показала рукой на низкую кушетку, стоящую в коридоре почти рядом с Машиной палатой.

— Я не знаю резуса отца, я уже говорила об этом при поступлении, — не глядя на девушку, объяснила Маша и села на кушетку.

— Вы мне нужны совсем по другому вопросу, а резус — только повод для того, чтобы начать разговор.

— Какой? — удивилась Маша.

— Вы не хотите продать своего ребенка? — почти в упор глядя на Машу, спросила она.

Маше показалось, что от этих нелепых и страшных слов у нее зашевелились волосы на голове. Ей захотелось прижать их руками.

— Что?! Продать?! — обхватив ладонями голову, цепенея от ужаса, прошептала она.

— Вы студентка? Живете в общежитии? Где живут ваши родные?

— При чем здесь мои родные?! — чуть придя в себя, уже громче спросила Маша, опустив руки на колени.

— Ну, вы же говорили, что к вам некому прийти, значит, ваши родные далеко, а отца ребенка вы не знаете, как и его резус?

— Кому говорила?

— Не важно! У вас родился замечательный, здоровый малыш! Вы сможете обеспечить ему нормальные условия жизни?

— Простите, вы о чем? Я ничего не понимаю! Кто вы? — повысила голос Маша, непроизвольно сжав кулаки, словно собираясь драться.

— Успокойтесь! Я врач-педиатр Сухоцкая Жанна Савельевна. Я понимаю, что вам нужно подумать. Может, вы дадите мне свой телефончик? Я перезвоню вам. Нет? Тогда я навещу вас дня через два…

— Никакого телефончика я вам не дам! — зло перебила ее Маша. — И навещать меня не надо! — почти кричала она.

— Да успокойтесь же вы! Чего вы так разволновались? Это же деловое предложение! — Девушка старалась говорить спокойно, но встала и смотрела уже не на Машу, а в сторону выхода из отделения. — Я ухожу! — Она быстро пошла к выходу.

— Уходите и продайте своего ребенка! — вдогонку крикнула ей Маша.

— Я не такая дура, как ты, чтобы рожать в восемнадцать лет! — огрызнулась покупательница детей и скрылась за дверью.

Маша проводила ее взглядом и еще некоторое время сидела на кушетке, привалившись к стене, чтобы не упасть. Вникнув в смысл только что прозвучавшего дикого по своей сути предложения, она пыталась найти выход. С трудом сдерживая себя, чтобы не запаниковать от леденящего душу страха за своего ребенка, она старалась унять дрожь в коленях, до боли вцепившись в них пальцами. Она знала, что в таких ситуациях плохо работает голова, вся надежда только на инстинкт — врожденную способность человека совершать рациональные действия даже неосознанно. И наверное, не что иное, как инстинкт самосохранения и поднял ее с кушетки.

Когда она зашла в палату, ее встретили те же глаза, что и провожали, только теперь в них отражалось не любопытство, а крайняя степень удивления.

— Маша, что случилось? На тебе лица нет.

— Сказать? — Маша вопросительно смотрела на своих соседок, которые дружно кивали головами. — Я скажу, но вы не поверите! — Она замолчала, словно собираясь с духом. — Мне только что предложили продать моего ребенка, — делая паузу после каждого слова, с трудом произнесла Маша.

— Кто? — с ужасом в глазах спросила Катя.

— Вы ее видели, а мне она даже представилась: врач-педиатр Сухоцкая Жанна Савельевна.

Не стараясь вникнуть в реплики, последовавшие со всех сторон, она села на свою кровать. Взгляд ее упал на телефон, сиротливо лежащий на подушке.

«Кому, кому я могу позвонить?! У кого могу попросить помощи?! — кричала ее напуганная до беспамятства душа. — Рогнеда Игоревна! Если не она, то кто? Игорь? Нет, наши отношения слишком неопределенны. Он может понять меня неправильно».

Маша еще не приняла решения, а рука уже сама набирала номер Рогнеды Игоревны.

— Маша! Ну наконец-то! Что случилось? Ты ведь должна была вчера приехать. Где ты? — слышался в трубке ее взволнованный голос.

— Рогнеда Игоревна, я в роддоме… У меня — мальчик… — собирающиеся где-то внутри слезы мешали Маше говорить, — его хотят купить…

— Маша, я ничего не поняла, но мы сейчас приедем. На какой улице в Химках роддом?

— Я не в Химках, я в Москве, но адреса я не знаю. Подождите, — попросила она, заметив, что одна из девушек в палате машет ей и показывает на другую, которая что-то быстро пишет на листке бумаги, — сейчас будет адрес. Пишите! И, Рогнеда Игоревна, возьмите, пожалуйста, мои деньги из сейфа.

— Хорошо, ты не волнуйся! Все! Едем! Максимум через час мы будем у тебя. Я не прощаюсь!

Положив трубку, Маша сидела без движения, уставившись в одну точку.

«Всего несколько часов назад я жила счастьем, а сейчас его поглотил страх», — думала она, пытаясь сосредоточиться.

Как через пелену густого тумана до нее доносились голоса:

— Маша, тебе нельзя волноваться! Маша, очнись! Сейчас принесут детей!

Последние слова вернули ее к действительности.

— А обход был? — тихо спросила она.

— Обхода не было, — услышала Маша. — Кому мы нужны? И ты успокойся, пожалуйста, — обращалась к ней Катя. — Волноваться и в самом деле нельзя, может пропасть молоко. Никто не заберет твоего ребенка! Ну сама подумай!

Второй раз в жизни взяв своего малыша на руки, она попыталась успокоиться, думая о последствиях своего волнения для малыша. Давая ему грудь, с замиранием сердца ждала второго контакта, но ее соседка помешала ей сосредоточиться на своих ощущениях.

— Лидия Ивановна, вы не знаете, случайно, врача-педиатра Сухоцкую Жанну Савельевну? — спросила она у разговорчивой утренней нянечки.

— Да нет у нас в роддоме такого врача, — минуту подумав, ответила Кате Лидия Ивановна. — Я пять лет здесь работаю, а такой фамилии не слышала. А зачем она вам?

— Да так, слышали кое-что о ней, — ответила за свою соседку Маша, давая всем понять, что разговор этот для нее нежелателен.

— Ну понятно. Не отвлекайтесь, накормите деток как следует!

Маше так хотелось остаться с малышом наедине, очутиться под каким-нибудь волшебным колпаком, который надежно защитит их от всех бед и напастей. Слушая тихое дыхание сына, она засмотрелась на его личико, и на какое-то время у нее это получилось.

— Все будет хорошо! Мой маленький, у нас все будет хорошо! — шептала она, стараясь своими словами вселить уверенность и в себя, и в ребенка.

— Миронова! Давай своего Мотю! — неожиданно услышала она голос Лидии Ивановны. — Он ведь уже спит!

— А куда вы увозите детей? — спросила ее Маша.

— Как «куда»? В детскую, конечно, — удивившись, ответила Лидия Ивановна.

Подождав, пока Лидия Ивановна выкатит коляску с детьми, Маша встала с кровати и поспешила за ней. Дверь в детскую находилась в противоположном конце от входа в отделение. Возле этой двери Маша и заняла свой пост. Она решила, что умрет, но никакую Жанну Савельевну в детскую не пустит. Маша долго ходила вдоль большого окна и, случайно бросив в него взгляд, с высоты второго этажа увидела Рогнеду Игоревну, выходящую из большой машины. Сердце ее подпрыгнуло от радости, но от двери детской она не отошла, а издалека стала смотреть на вход в отделение. Рогнеды Игоревны долго не было. Маша уже начала волноваться, когда неожиданно увидела ее входящей в отделение вместе с каким-то мужчиной. Оба были в белых халатах. Маша почти побежала им навстречу. Их встреча произошла возле хорошо знакомой Маше кушетки.

— Машенька! Я тебя поздравляю! Ты молодец! Давайте присядем, а то мы занимаем слишком много места в коридоре. Маша, разреши представить тебе друга моего мужа. Они скорее братья, чем друзья…

— Тогда уж отцы, — рассмеялся мужчина.

— И точно! — рассмеялась и Рогнеда Игоревна. — Моего мужа, как ты знаешь, зовут Владимир Сергеевич.

— А я Сергей Владимирович! — улыбнулся мужчина.

Маша знала мужа Рогнеды Игоревны и помнила, что во всей его внешности выделялся только полный обожания взгляд, с каким он смотрел на свою жену. А Сергей Владимирович был его полной противоположностью и внешность имел очень яркую: большие черные глаза, волнистые черные волосы, зачесанные назад, смуглая кожа, высокий рост.

— Ну, рассказывайте, Маша, кто вас напугал в этом святилище? Только начните с самого начала и ничего не пропускайте, — улыбнувшись, предложил он.

Маша, стараясь унять волнение, рассказала о сегодняшнем происшествии. Рассказывая, она все время смотрела на дверь детской.

— Маша, вспомните, кому вы говорили о том, что к вам некому прийти? — задумавшись, спросил Сергей Владимирович.

— Никому, разве что девочкам из палаты, когда спросила у них про буфет…

— Так, девчонки, следствие забуксовало. Я предлагаю перейти к конкретным действиям. Вы сидите здесь и ждите меня! — приказал он.

— Машенька, ты не волнуйся! Сергей не знает, что такое преграда и трудности, потому что через многое прошел. Давай подождем! — Рогнеда Игоревна ласково накрыла ладонью руку Маши. — Как ты себя чувствуешь? Без живота легче стало?

Маша рассказывала о своих чувствах и ощущениях и, внутренне сжавшись, ждала. Ждала освобождения от какого-то необъяснимого, почти звериного страха за ребенка.

— Маша, где твои вещи? Ты переезжаешь! — заявил появившийся Сергей Владимирович, не заметив, что перешел на ты.

— В палате. — Ничего не понимая, Маша показала на дверь. — Я сейчас!

В палате она быстро собрала сумку и попрощалась с соседками.

— Ты куда? — удивилась Катя. — Вот и «ко мне не придут»!

— Пока не знаю куда, но думаю, что мы еще увидимся, — улыбнулась Маша всем на прощание.

В коридоре сумку у нее забрал Сергей Владимирович и пошел несколько впереди Маши и Рогнеды Игоревны. Посмотрев на него, шагающего впереди с ее сумкой, Маша резко остановилась.

— Я вспомнила! — воскликнула она, волнуясь.

— Сейчас придем в твою новую палату, и ты расскажешь, о чем ты вспомнила, — успокоил ее Сергей Владимирович.

Палата находилась на этом же этаже, только в другом крыле здания. У палаты их встретила дежурная сестра и, мило улыбаясь, познакомила Машу с обстановкой.

— Сейчас принесут вашего мальчика, а гостям лучше надеть марлевые маски, — закончила она.

— Мы с Мотей будем здесь вдвоем? — не веря свалившемуся на нее счастью, прошептала Маша. — А моих денег хватит, чтобы заплатить за эту палату?

— Маша, ты сейчас должна думать о ребенке, а не о деньгах! — не удержавшись, упрекнула ее Рогнеда Игоревна. — Ты уже нашла малышу имя? Ты назвала его Матвеем?

Рассмеявшись, Маша рассказала о своей первой встрече с сыном.

— Ну и где эта Миронова? — прервала ее рассказ появившаяся с ребенком на руках Лидия Ивановна. Увидев в палате посторонних, она на миг смутилась. — Я положу его в кроватку, — предложила она, — он еще спит.

— А можно, я немного подержу его? — смущаясь, попросил Сергей Владимирович.

— А чего же, конечно, можно! — за Машу ответила Лидия Ивановна и аккуратно передала ему ребенка.

— Спит, мужик, — умильно улыбнулся мужчина.

Женщины внимательно смотрели на него.

— Я неправильно его держу? — заволновался он. — Лет тридцать назад я держал на руках свою дочку, все уже забыл. Ладно, кладите его в кроватку, — вздохнул он, передавая младенца нянечке.

Когда Лидия Ивановна положила малыша в кроватку, Сергей Владимирович, взяв ее под руку, предложил:

— Девушка, разрешите вас проводить!

— Ой, меня тоже тридцать лет девушкой не называли, — рассмеялась она.

Вдвоем они вышли из палаты.

— Рогнеда Игоревна, вы присядьте. — Маша показала глазами на единственный в палате стул, а сама села на кровать.

— Так, все в порядке! — улыбнулся вернувшийся Сергей Владимирович, почему-то потирая руки. — Ну, Маша, что ты вспомнила, выкладывай! — предложил он.

— Когда вы несли сумку, я вспомнила врача «скорой», который так же нес мою сумку к машине. Вот ему я говорила, что ко мне некому будет прийти, поэтому я сразу все взяла с собой.

— А какую «скорую» ты вызывала? Почему тебя привезли в Москву? — заинтересовалась Рогнеда Игоревна.

— Я очень боялась, что обычная «скорая» будет долго ехать. У меня был целый список телефонов, я нашла их в Интернете. После начала схваток я стала набирать номера телефонов по порядку. Не помню, какой номер ответил, а бумажку я потом выбросила.

— Ты платила деньги? — спросил Сергей Владимирович.

— Да, этот врач сразу спросил про деньги, — вспомнила Маша.

— Значит, машина «скорой» была от одной из частных фирм. Концы в воду, что называется! Но даже если бы нам удалось найти этого наводчика, который, забирая молодую, красивую, да еще одинокую студентку от общежития, быстро сообразил, что к чему, у нас ведь нет доказательств, что это сделал он. Давайте, девчонки, успокоимся и выбросим все это из головы! — улыбнувшись, предложил он. — Маша, ты теперь постоянно будешь с Мотей. Вам ничего не грозит! Понятно, что мафия эта неместная, а сведения о ребенке они получили, позвонив в справочную роддома. Ты зря запаниковала: никакая мафия без твоего согласия не забрала бы у тебя ребенка.

— «Согласия»? Что вы такое говорите! — возмутилась Маша.

— Маш, прости. Это я так неудачно пытаюсь тебя успокоить…

— Да, Маша, как же ты назовешь малыша? — переключила внимание на себя Рогнеда Игоревна.

— Хорошее имя Матвей! — поддержал ее Сергей Владимирович.

— Да, мне тоже нравится. Как-то само собой получилось, — улыбнулась Маша.

— А по отчеству? — спросил он. — Ой, прости, опять я неловок!

— Ты на своих стройках разучился общаться с женщинами! — укорила его Рогнеда Игоревна.

— Нет, ничего… Матвей Максимович, — тихо сказала Маша и замолчала, как бы примеривая к сыну его имя и отчество.

— Максимович, значит? — как-то сурово-сосредоточенно спросил Сергей Владимирович.

— Нет, не надо думать о нем плохо! Он же ничего не знает обо мне и о… сыне, — тихо попросила Маша.

Сергей Владимирович удивленно посмотрел на нее, но промолчал.

— Маша, знаешь, какая у меня появилась идея?! — радостно встрепенулась Рогнеда Игоревна, опять пытаясь перевести разговор в другое русло. — Можно, мы с Сергеем будем крестными у Матвейки? Сереж, ты не будешь против?

— Я — за! — радостно улыбнулся Сергей Владимирович. — Маш? — Он вопросительно смотрел на Машу и ждал ее ответа.

— Это было бы замечательно! — улыбнулась она.

— Чудесно! На этом приятном моменте я предлагаю и остановиться! — предложила Рогнеда Игоревна, улыбаясь. — Сергей, сходи, пожалуйста, в машину за пакетами. — Да, Машенька, чем увенчались твои поиски квартиры?

Маша рассказала про не очень удачную разведку лишней жилой площади москвичей.

— Ты напиши мне адреса этих квартир, я сама зайду и посмотрю на них, — предложила она. — Может, в одну из них мы и отвезем тебя в день выписки.

Уже окончательно проводив своих гостей, Маша прилегла на кровать. Это первое в жизни ее сына утро было переполнено людьми и событиями. Стоило Маше закрыть глаза, как перед ней вереницей замелькали лица. Среди них было и ненавистное лицо покупательницы детей. Словно испугавшись его, Маша быстро открыла глаза. Взгляд ее упал на лежащего в необычной прозрачной колыбели сына. И тут он, словно почувствовав ее взгляд, завозился в пеленках и открыл глаза. Маша понимала, что это произошло случайно, что он еще не различает ее лица, но какая-то неведомая сила потянула ее к кроватке малыша.

Она здоровалась с ним, называла его по имени, шептала разные глупости, зная, что никто ее не услышит, никто не помешает:

— С днем рождения, мальчик мой! День шестого июня теперь навсегда будет главным днем в твоей и моей жизни. В этот день прервалась наша с тобой биологическая связь, в этот день стала неразрывной наша духовная связь. Я люблю тебя так, что не могу дышать, когда смотрю на тебя. Нежность переполняет меня. Ты проголодался? Как ты сообщишь мне об этом? Твоя мама еще ничего не знает и не умеет, но это не страшно. Я обязательно научусь!

— Ну, «наша Маша», как ты тут? — неожиданно услышала она веселый голос Лидии Ивановны. — Твой отец просил, чтобы я приглядывала «за нашей Машей». Как понимаешь, отказать такому мужчине, который к тому же назвал меня девушкой, я не могу. А вы с ним похожи, — приглядываясь к Маше, заметила она и рассмеялась.

— Ну что вы! Мне неудобно отвлекать вас от работы, — смутилась Маша.

— Я свою работу знаю, ты за нее не волнуйся! И не смущайся! За все уплачено! Поэтому своим опытом я поделюсь с тобой с удовольствием. Бери мальчика, и пойдем к пеленальному столику, — распорядилась она.

Лидия Ивановна по-своему поняла смущение девушки. Маша же пришла в замешательство от того, что Лидия Ивановна назвала Сергея Владимировича ее отцом и нашла их похожими.

«Я бы не отказалась от такого замечательного отца», — мельком подумала Маша, вынимая ребенка из кроватки.

— Разворачивай! Посмотрим, какие сюрпризы он нам приготовил! — командовала Лидия Ивановна.

Во все глаза Маша смотрела на сына. Она очень волновалась, но присутствие незнакомого человека, неумение сделать все хорошо как бы гасили ее эмоции, заставляли сосредоточиться и заняться обыденными делами.

С этого дня Маша старательно выполняла все распоряжения Лидии Ивановны и при этом была ей безмерно за это благодарна. Лидия Ивановна научила ее правильно кормить ребенка, пеленать, заботиться о своей груди.

— Лидия Ивановна! Почему Мотя так много спит? — волнуясь, спрашивала Маша у своей помощницы.

— Поел хорошо и спит! Расскажу тебе историю из жизни. Мы с соседкой по коммуналке родили своих первенцев почти в один день. Как и ты, ничего-то мы не умели и не знали. Я покормлю своего, он спокойно спит часов пять, а соседка покормит, у нее через час-два дите снова плачет. Ну и предложила я покормить ее пацана. Все равно остатки молока надо было сцеживать. Ну и покормила! Шесть часов кряду проспал ее мальчишка! Соседка уже начала меня ругать, — смеясь, вспоминала Лидия Ивановна. — А все почему? Не догадываешься? Молоко у меня было питательнее!

В делах, заботах и волнениях быстро промелькнули пять дней, в течение которых о Маше неустанно заботилась и Рогнеда Игоревна. Она же приехала забирать Машу с сыном из роддома. На этот раз ее привез муж, но сопровождал ее, как и в первый раз, Сергей Владимирович. Благодаря его участию все прошло очень торжественно. Он никого не оставил без внимания и, конечно, не забыл и Лидию Ивановну. Сделали фотографию на память. Маша держала сына на руках.

— А можно, я сфотографируюсь со своим будущим крестником? — попросил Сергей Владимирович.

И Владимир Сергеевич сделал еще одну фотографию на крыльце роддома.

— Маша, в какое замечательное время родился Мотя! Какая чудесная пора стоит! — восхищалась Рогнеда Игоревна. — Маша, что-то ты не очень веселая? — заметила она.

За эти дни ни в одной записке, ни в одном телефонном разговоре Рогнеда Игоревна ни разу не вспомнила о квартире. Спросить же Маша стеснялась, потому что считала, что Рогнеда Игоревна и так сделала для нее очень много. И вот теперь ее волнение достигло кульминации.

«Ну ничего, я с Мотей на руках зайду в те квартиры, а потом позвоню Игорю, и мы съездим с ним за моими вещами в Химки», — мысленно успокаивала себя Маша.

Волнение мешало ей присоединиться к всеобщему веселью.

— Маша, мы с тобой сядем в нашу машину, а Сергей поедет на своей, — услышала она голос Рогнеды Игоревны. — Но перед этим давай пять минут погуляем на свежем воздухе и поговорим. Я догадываюсь, чем ты озабочена. Я ходила по двум адресам, что ты мне дала. Это не квартиры, а притоны. Там живут обыкновенные пьяницы, которые живут тем, что сдают жилплощадь. Даже речи не может быть о том, чтобы вы с Мотей там жили! Зная о твоей проблеме с моих слов, свой вариант предложил Сергей Владимирович.

— Позволь, Рогнеда, я сам расскажу, — попросил он. — Маша, у меня огромный дом! Огромный пустой дом! Вы запросто могли бы жить у меня!

— Не думаю, что запросто, — возразила Маша. — Спасибо, Сергей Владимирович, но я не могу принять ваше предложение.

— Я так и знала! Но может, это и правильно! — поддержала Машу Рогнеда Игоревна. — От предложения хоть некоторое время пожить у нас ты, конечно, тоже откажешься. Тогда у меня есть один запасной вариант. Но о нем я расскажу уже в машине, теперь нам Сергей не нужен.

Они попрощались с Сергеем Владимировичем. Он обещал вскоре заехать проведать Мотю. Удобно устроившись на заднем сиденье машины, Маша с тревогой ждала продолжения разговора.

— Маша, ты выслушай меня внимательно, не перебивай. Может, мое предложение покажется тебе вначале даже диким, но я прошу тебя хорошо подумать. Начну издалека. Этой осенью я планирую открыть в своем саду одну ясельную группу и одну круглосуточную. Есть у нас и сторожа. То есть люди у нас в саду будут постоянно.

Есть у нас в саду и свободные помещения. Маша, вы с Мотей могли бы занять одно из них. Вы всегда будете с людьми, со своими людьми, вы никого не стесните, потому что места в саду много. Маша, ты ведь все равно хотела работать, да иначе вам будет не прожить. Вот и будешь выполнять свою прежнюю работу, распределяя свое время по-своему, а скорее, по Мотиному усмотрению. В саду есть кухня, прачечная, душ. А кухня вам пока и не нужна, потому что я поставлю тебя на полный пансион, а Моте прикорм нужен будет где-то через полгода. Маша, этот вариант, как мне кажется, самый лучший! Вы с Мотей будете всегда у меня на виду. Никто не сможет вас обидеть.

Маша сидела низко опустив голову и смотрела на сына. Услышав последние слова Рогнеды Игоревны, она резко вскинула голову. Именно последний аргумент из всех перечисленных ею показался Маше самым весомым. Она еще не забыла тот страх, который испытала, услышав предложение о продаже ребенка.

— Давай хотя бы попробуем! — настаивала Рогнеда Игоревна.

— Я очень вам благодарна, и… я согласна, — с трудом произнесла Маша.

Она боролась со своими слезами, своей скромностью, безысходностью.

— Маша, я не хочу тебя облагодетельствовать, я помогаю тебе не из милости, а по дружбе, просто потому, что люди вообще-то должны помогать друг другу. Этим мы тоже отличаемся от зверей, если ты помнишь. Ты пойми это, успокойся и смотри на все проще!

— Маша, может, вам все же послушать мою жену? — улыбаясь, спросил Владимир Сергеевич, до этого молчавший всю дорогу. — Она у меня мудрая! — добавил он, останавливая машину.

Маша улыбнулась в ответ и тревожно посмотрела на здание детского сада.

— Все будет хорошо! — успокоила ее Рогнеда Игоревна. — Пойдем, вас с Мотей в твоем кабинете ждет сюрприз.

Распахнув двери, Рогнеда Игоревна пропустила Машу вперед. Маша увидела радостных, улыбающихся немногочисленных в летний период сотрудников сада.

— По-здрав-ля-ем! — вполголоса проскандировали они.

Двое их них держали детскую ванночку, наполненную игрушками и детской одеждой.

— Маша, прими от нашего коллектива этот скромный подарок. — Выступила вперед Лилия Викторовна. — Рогнеда Игоревна, — обратилась она к директору, — мы одним глазком взглянем на малыша и разбежимся по группам.

Улыбаясь, Маша поблагодарила сотрудников и с радостью показала им сына.

— Это первая часть сюрприза, перейдем ко второй, — предложила Рогнеда Игоревна и распахнула дверь Машиного кабинета.

Маша просто ахнула от увиденной красоты: вся комната была в цветах, шарах и игрушках. Рядом с тахтой стояла детская коляска, в которой сидел большой голубой заяц.

— Это подарок от Сергея Владимировича. — Рогнеда Игоревна, взявшись за ручку коляски, немного ее покатала.

Маша, потрясенная увиденным, сначала замерла на месте, но постепенно приходила в себя и осматривалась, словно впервые видела эту комнату. Яркие детские вещи преобразили ее до неузнаваемости.

— Рогнеда Игоревна, а можно мы с Мотей останемся здесь. Мне будет уж совсем неудобно занимать еще какую-то комнату, — тихо попросила Маша.

— Маша, но к тебе же сюда приходят люди, а человеку нужен уголок, где он может уединиться.

— А мы переставим шкаф, отгородим им угол с тахтой, — предложила Маша.

— Тогда надо поставить рядом два шкафа и сделать импровизированную дверь из ширмы! — тут же загорелась идеей Маши Рогнеда Игоревна. — А кроватку для Моти? — испугалась она.

— А нам пока не нужна кроватка, ею нам послужит коляска. Я буду протирать ее после прогулок.

— Ну, дорогая, смотри сама! — согласилась Рогнеда Игоревна. — Я, пожалуй, уже оставлю вас. Вы осваивайтесь. Ужин твой на кухне! Не забудь, пожалуйста. Перед уходом загляну к тебе, чтобы помочь выкупать Мотю, и принесу постельные принадлежности для тебя, ибо у Моти уже все есть. На днях съездим за твоими вещами в Химки.

Рогнеда Игоревна ушла, а Маша в изнеможении села на тахту, все еще держа сына на руках.

— Солнышко мое, — глядя в личико спящего малыша, шептала она, — вот мы и дома. Ты прости меня, что он такой нестандартный, но я постараюсь, чтобы и в таком доме тебе было хорошо.

Маша аккуратно положила ребенка на тахту и занялась наведением порядка. Ей удалось передвинуть и развернуть шкаф. Протерев в нем полки, она разложила детское белье, расставила игрушки и переложила сына в освободившуюся коляску. Затем, чтобы окончательно обжиться, решила заварить чаю. Ее чаепитие прервал стук в дверь.

— А бабушку Рогнеду здесь угостят чаем? — улыбалась входившая Рогнеда Игоревна.

Маша не могла не улыбнуться ей в ответ, потому что впервые видела своего директора в домашнем халате.

— Как вы тут? — Она огляделась. — Молодец! — похвалила, заметив перемены. — А Мотя все еще спит? Давай я начну подготовку к купанию. Я уже все продумала: отнесу сейчас ванночку в душевую бассейна, все приготовлю, а когда проснется Мотя, нальем воды и выкупаем его. Кстати, там и термометр есть, и столик, на котором стоят песочные часы и всякие мелочи, — вспомнила она. — Я все уберу. Главное, ты не бойся! Вдвоем мы обязательно справимся! Все у нас получится!

— А чай? — вспомнила Маша.

— Чай? — удивилась Рогнеда Ивановна. — Про чай я уже и забыла, потому что увлеклась более важным делом, — рассмеялась она.

И все у них получилось. Через час выкупанный и накормленный Мотя спал в своей новой коляске, Маша ужинала, а рядом с ней сидела Рогнеда Игоревна и с умиротворенной улыбкой на лице пила чай.

— Маш, я впервые купала ребенка, как и ты, — призналась она. — Не могу передать свои ощущения, но душой я помолодела на энное число лет. И за это я благодарна тебе, дорогая.

— Ну что вы, Рогнеда Игоревна! Это у меня не хватает слов, чтобы выразить вам свою благодарность!

— Маша, ты выкажешь свою благодарность, когда позволишь мне стать крестной мамой твоего Моти. Договорились?

Проводив Рогнеду Игоревну, Маша сама сбегала в тот же душ, где мыли Мотю и который находился от ее комнаты буквально в пяти шагах. Выходя из душа, встретила сторожа, которым сейчас была одна из младших воспитателей.

— Как устроились? — улыбнулась она. — Можете спать спокойно, все двери закрыты, я — у телефона.

Пожелав ей спокойной ночи, Маша вернулась в свой кабинет, неожиданно ставший им с сыном домом. Мотя спокойно спал. Маша поставила коляску рядом с тахтой и легла сама.

«Вот и началась новая эра в моей жизни — Мотина эра. Малыш, ты рядом! Для меня теперь это и есть необходимое и достаточное условие для счастья», — думала она.

Уже засыпая, она снова открыла глаза, чтобы убедиться, что коляска вполне различима и в комнате хватит света, чтобы без помех прийти на зов сына. Убедившись в этом, заснула, улыбаясь своему большому счастью, спящему в маленькой коляске.