Рябиновое танго

Глава 19

Новость, которую Наталья Николаевна получила в день рождения Маши, стала подарком для нее самой. Она чувствовала, что в этот день что-то словно перевернулось в ее душе, меняя ее внутренний настрой. При мысли о дочери и внуке на душе у нее светлело, расстояние до Москвы казалось не таким уж и огромным, время тянулось не так медленно. На августовской конференции коллеги увидели ее помолодевшей, повеселевшей, полной планов и идей. Раиса Васильевна наблюдала за подругой со стороны, не узнавала ее, но очень гордилась ею.

Перед Новым годом, наряжая большую елку в Машиной комнате, Наталья Николаевна сетовала подруге на то, что не заметила, как промелькнули две школьные четверти. Елка стала кульминацией праздника, который воцарился в ее душе. Поздравительная телеграмма от Маши была не такой, как всегда. Хотя она, как и прежние телеграммы, была немногословной, но она была другой по своей сути. В конце послания Маша писала: «…Я люблю тебя мамочка очень скучаю».

— Доченька моя, а как же я скучаю! — прочитав телеграмму, со слезами на глазах призналась она Машиной фотографии. — В эту новогоднюю ночь я не лягу спать. Я встречу Новый год и загадаю самое большое свое желание! Оно большое, но в принципе очень скромное: я хочу увидеться с тобой, поговорить, я хочу увидеть малыша.

Очень похожие телеграммы Наталья Николаевна получила на Восьмое марта и свой день рождения.

— Ну все! Финиш! Машка готова капитулировать! Помяни мое слово! — прокомментировала их Раиса Васильевна.

— Твои слова да Богу в уши! — улыбнулась Наталья Николаевна. — Будем ждать и надеяться! Тем более что скоро весна. Весной и жить, и надеяться легче.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что надо опять дождаться Машкиного дня рождения.

— Это тебе твоя логика подсказывает или твоя интуиция? — рассмеялась Наталья Николаевна, вспомнив историю с подметным письмом.

— Я рада, что ты смеешься, и готова смешать логику с интуицией, чтобы вселить в тебя еще большую уверенность в счастливом завтра, — улыбнулась Раиса Васильевна.

Наталья Борисовна отметила для себя, что Максим вернулся из поездки на Арабатскую стрелку каким-то успокоенным. Рассказы его были немногословны и лишены каких бы то ни было эмоций.

— Какая там хоть природа? — старалась она растормошить сына.

— Я бы сказал, что это не песчаная коса, а приморская степь. Такого причудливого разнотравья я еще не видел. Очень много птиц.

— И ни одной пальмы в бикини? — рассмеялся Бернадский-старший.

— Толя! — предостерегающе одернула мужа Наталья Борисовна.

— Мама, все в порядке! Я не зверею при упоминании о девушках, — улыбнулся Максим.

— А кто здесь говорил о девушках? — удивился Анатолий Семенович.

— Как всегда, никакой серьезности! — махнула рукой Наталья Борисовна.

— Мам, а может, так и надо? Кто-то из великих сказал, что юмор — это спасательный круг на волнах жизни.

— Мать! Раз наш сын цитирует великих, значит, поездка явно пошла ему на пользу! — подвел итог Анатолий Семенович.

Раз и навсегда, сделав выводы и приняв решение, Максим больше не думал о сделанных ошибках, не боялся их повторить, надеясь на то, что после всего случившегося с ним приобрел какой-никакой иммунитет. Он решил не копаться в себе, анализируя свои поступки и взращивая комплексы, а идти вперед, распахнув душу в ожидании лучшего. Он много работал, свободное время проводил с пользой для души и с еще большей пользой для тела. Немного скучал, когда родители, влекомые жаждой освоения новых мест и всего нового, на некоторое время покидали его. Летний отдых Наталья Борисовна, опасаясь оставить Максима одного, перенесла на декабрь. Новый год родители Максима встретили в Индии, а потом целый месяц делились с сыном впечатлениями и сожалели о том, что он не поехал с ними:

— Встретил бы свой день рождения на слоне под пальмой, а не на диване у телевизора!

— Нет, на диване мне гораздо спокойнее! — смеялся Максим, радуясь тому, что с возвращением родителей все вернулось на круги своя.

Как-то незаметно зиму вытеснила весна, она еще больше оживила и без того оживленную столицу, будто и в ее сердце впрыснула она свой весенний адреналин. Затем, день ото дня теплея и расцветая, весна незаметно перешла в лето. Максим наблюдал за изменениями вокруг него, радуясь, что в его жизни ничего не меняется. Теперешняя его жизнь ему положительно нравилась.

— Вам не кажется, что мы давно никуда не выезжали семьей? — спросила как-то Наталья Борисовна, когда вся семья, отужинав, собралась у телевизора. — Мы давно не отдыхали на природе.

— Ты имеешь в виду саванну, горы или альпийские луга? — сразу откликнулся Анатолий Семенович.

— Нет, я имею в виду Подмосковье! И не иронизируй, пожалуйста! — обиделась Наталья Борисовна.

— Извини, просто я думал, что ты давно забыла, что такое Подмосковье. А как тогда было хорошо: костер, палатка, каша с тушенкой, чай с дымком! — вздыхая, вспоминал Анатолий Семенович.

Максим видел, как при этом посветлело его лицо.

— Пап, ты вздыхаешь об этом, как о чем-то невозможном.

— С нашей мамой легче собраться на остров Пасхи, чем выехать на родную природу, — опять вздохнул Анатолий Семенович.

С улыбкой Максим отметил для себя, что в этот раз отец вздохнул уже не мечтательно, а как-то обреченно.

— Интересно! — тут же возмутилась Наталья Борисовна. — А кто начал разговор о Подмосковье?!

— Неужели это была ты, дорогая? — рассмеялся Бернадский-старший. — И неужели ты не шутила, а мы с Максом можем собирать удочки?

— А почему бы и нет?! — повеселела Наталья Борисовна. — Завтра ведь суббота, у вас впереди два выходных дня, давайте проведем их на природе, как в старые времена!

— Отлично! Я иду собираться. Продуктов докупим по дороге, — обрадовался Анатолий Семенович.

Рано утром Максим с отцом грузили вещи в машину.

— Можно подумать, что мы едем на неделю, — ворчал еще сонный Максим.

— А вдруг дождь или похолодает? Кстати, и ты возьми какую-нибудь куртку, — предложил Анатолий Семенович.

— Да у меня здесь ничего походного нет, — вспомнил Максим.

— Придется заехать к тебе, потому что мои кольчужки тебе маловаты будут.

Услышав слова отца, Максим внутренне насторожился. Он не был в своей квартире почти год и не планировал появляться там и в ближайшее время.

«Но когда-то же надо будет туда вернуться, так пусть уж это будет сегодня. Несколько минут пребывания в квартире не выбьют меня из колеи. За год дух Светланы уже должен был выветриться», — думал Максим, настраивая себя на решительные действия.

Согласившись с отцом, который уже жалел о пропавшей утренней рыбалке, Максим посвятил в их планы вышедшую из дома мать. Наталья Борисовна слушала, настороженно приглядываясь к сыну.

— Мам, все нормально, — заметив ее волнение, успокоил ее Максим.

— Тогда посмотри заодно, как там Инга хозяйничает, — попросила она. — Она должна была хотя бы раз в неделю появляться там и делать уборку.

Хоть и настраивал себя Максим, но в квартиру свою входил с опаской. Отметил какую-то почти идеальную чистоту и удивился большому букету сирени в вазе, стоящей на журнальном столике. Присев на диван, постарался сориентироваться и вспомнить, где может висеть его старая кожаная куртка. Куртка не висела, упав с плечиков, она лежала на дне шкафа. Обрадовавшись, что все-таки нашел пропажу, Максим тут же надел ее и сунул руки в карманы. В одном из них что-то странно зашуршало. Собрав содержимое кармана в горсть, он вынул руку и, разжав пальцы, увидел на своей ладони горстку сухих ягод.

Максим некоторое время бессмысленно смотрел на сморщенные оранжевые ягодки, потом прошел к дивану и сел. Он смотрел на ягоды, а перед глазами вставали картины давно минувшего: незнакомка, ее глаза, рябиновые бусы. Он облизнул губы и почти явно ощутил горечь тех ягод. Не думая, он снял с нитки одну ягодку и положил ее в рот. Раскусив ее, уже в действительности почувствовал на губах легкий вкус горечи. Почти два года пролежав в куртке, ягоды горчили, как и тогда, только эта горечь была мягче. Так на нее подействовало время. Но оно не подействовало на горечь, которая осталась в душе Максима: горечь разлуки, горечь утраты чего-то жизненно важного, горечь необратимости произошедшего с годами стала острее, болезненнее.

— Я не должен был уезжать! Уехав, я совершил самую большую ошибку в своей жизни!

— Макс, ты с кем разговариваешь? Мы тебя зажда… — Наталья Борисовна, вошедшая в комнату, увидев бледного и взволнованного сына, замолчала на полуслове.

— Мама, как звали капитанскую дочку у Пушкина?

Наталья Борисовна непонимающе смотрела на сына, пытаясь самостоятельно вникнуть в суть вопроса.

— Макс, прости, но я не помню. Кажется, Маша, — заволновалась Наталья Борисовна.

— Маша? И все? Ты знаешь, сколько Маш в России?! Как я ее найду?

— Кого?

— Ее! — Максим, разжав ладонь, показал матери горстку сухих ягод.

— А давай поищем в книге! — предложила Наталья Борисовна, по-прежнему ничего не понимая.

Наталья Борисовна успела заметить всплеск радости, мелькнувшей в глазах сына, прежде чем он бросился к книжному шкафу. Максим, просмотрев глазами полки, уверенно достал стопку книг и поделил ее на две части.

— Ищи! — приказал он. — Оба принялись судорожно пролистывать книги, ища оглавление. — Оно в конце. Ищем прозу.

— Есть! — радостно воскликнула Наталья Борисовна.

— Все, сосредоточься, пожалуйста, — почти жалобно попросил Максим.

— Что?! Я их жду, а они… — Шутка, готовая слететь с языка вошедшего в комнату Анатолия Семеновича, так и не слетела, он с недоумением всматривался в лица жены и сына, которые не обращали на него никакого внимания.

— Вот, почти в конце: «…брак с Марьей Ивановной…»! — радостно воскликнула Наталья Борисовна.

— А кто женится? — удивился Бернадский-старший.

— Толя, подожди! Сядь! — распорядилась Наталья Борисовна.

— Хорошо, я сяду. Может, сам чего пойму, — согласился Анатолий Семенович.

— Мама, я помню какое-то письмо Маши. — Максим забрал из рук матери книгу и стал листать страницы. — Вот! Глава «Разлука» и письмо подписано: «Марья Миронова»!

— Миронова Мария Ивановна! — радостно и вместе с тем недоуменно воскликнула Наталья Борисовна.

Со стороны это было похоже на то, что она, радуясь, как бы не понимает причину этой радости. Так это видел Анатолий Семенович. Максим же обрадовался по-настоящему:

— Миронова Мария Ивановна! Капитанская дочка! Как все просто! Почему я не подумал об этом раньше?!

— Макс, но могут ведь быть и другие варианты, — боясь огорчить сына, начала Наталья Борисовна. — Ну подумай сам. Она может быть и Машей, и Мироновой в отдельности, но может не быть Мироновой Машей. Отчество, я думаю, рассматривать совсем не стоит.

Радость в глазах Максима постепенно, пока до него доходил смысл слов, сказанных матерью, сменилась на отчаяние, которое тут же сменилось надеждой:

— Что-то из найденного варианта должно же быть правильным! А если нет, то я знаю, где она училась, еще ее мама работает в школе. Я найду ее!

— Это ж когда было? Пугачевский бунт, да и она… — заговорил Анатолий Семенович, испуганно поглядывая на своих близких.

— Пап, успокойся! Крыша у нас на месте! — успокоил Максим отца. — Мам, ты помогала мне сейчас искать ту, которую я потерял два года назад, — объяснил он наконец и матери. — Я лечу прямо сейчас!

— Как «лечу»? Мы же на природу едем! — дружно прореагировали на его заявление родители.

— Лечу в Сибирь. Чтобы прилететь туда рано утром и успеть хоть что-то сделать, надо вылететь из Москвы поздно вечером. У меня еще вагон времени, — рассуждал вслух Максим.

— Замечательно! Значит, у тебя найдется пять минут для нас, чтобы хоть что-то объяснить! — не спрашивала, а утверждала Наталья Борисовна.

— Мам, не могу я пока ничего объяснить, — развел руками Максим. — Я хочу попытаться найти Миронову Марию Ивановну.

— В Сибири? — с иронией в голосе спросил Анатолий Семенович.

— Так это тот самый привет из созвездия Персея? — вопросительно посмотрела на сына Наталья Борисовна и кивнула на томик Пушкина, который Максим все еще держал в руках.

— Нет, мам, это Пушкин, — улыбнулся Максим, удивляясь, что мать все еще помнит когда-то мельком оброненную им фразу. — Пап, ты извини, что я сорвал поездку.

— Да ладно! Сочтемся, свои ведь люди!

В этот раз, сидя в самолете и слушая стюардессу, Максим четко знал, куда летит и зачем, Полет прошел в полусне, как и дорога от Новокузнецка до Таштагола. Поджидая каких-то пассажиров, опаздывающих куда-то летчиков, автобус из аэровокзала выехал с опозданием, и Максим опоздал и на поезд, и на электричку, которая ушла еще раньше поезда. Поэтому ехать пришлось автобусом, на котором Максим добрался до Таштагола быстрее, чем в прошлый раз, когда ехал с Андреем и Вселдычем поездом. В час дня он уже подъезжал на такси к Машиной школе.

«Сегодня воскресенье, школа, должно быть, закрыта», — думал Максим, рассчитываясь с водителем.

Макс чувствовал, что волнение холодком осело где-то в груди; ощущал лишнюю тяжесть в ногах, которая мешала идти; слышал свое сердце, которое работало толчками, словно дающий сбои мотор. Но он шел, медленно приближаясь к школе. Двери ее, вопреки опасениям Максима, были распахнуты настежь, из открытых окон первого этажа слышались голоса. Поднявшись по ступенькам крыльца, он открыл дверь и сразу попал в большой пустой холл, в котором тоже звучали голоса. Осмотревшись, Максим заметил на одной стене яркий заголовок «Ими гордится школа», под которым рядами висели фотопортреты.

«Если ей все говорили, что она умная, значит, я сейчас найду на этой стене ее портрет», — подумал Максим, волнуясь.

Он узнал ее издалека, а подойдя ближе, убедился, что школа гордится и Марией Мироновой. Застыв как завороженный, он смотрел на фотографию Маши, вполне осознавая, что нашел не Машу, а всего лишь ее образ. От образа, который был в его памяти, он отличался только тем, что был зримым.

«Теперь бы так же быстро найти оригинал», — мечтательно подумал Максим и неожиданно услышал звук бежавших детских ног.

Обернувшись, Максим увидел рыжеватую девчушку лет десяти, мчащуюся мимо него.

— Стой! — крикнул Максим.

От неожиданности девочка чуть не упала, но Максим успел придержать ее.

— Эй, вы чего! — возмутилась она.

— На минутку остановись, пожалуйста, — стараясь держаться дружелюбнее, попросил он. — Ты знаешь эту девушку? — Максим рукой показал на фотографию Маши.

— Это не девушка, это Машка, она подруга моей сестры Женьки, — с гордостью, прямо в соответствии с заголовком, произнесла девочка.

— А тебя как зовут? — улыбнулся Максим.

— А кто как! — Она беспечно махнула рукой.

— А учительница как тебя называет?

— Ругает она меня как Фадееву, а хвалит как Юлю, но чаще меня называют Юлой.

«Да, в этой школе надо усилить борьбу с кличками!» — улыбаясь, подумал Максим, а вслух спросил:

— Юля, ты не знаешь, где сейчас Маша? Я приехал из Москвы и очень хотел бы ее найти.

— Из Москвы?! — От удивления девочка даже присела. — Так Машка же в Москве!

— Ты это точно знаешь? У твоей сестры есть ее адрес? — заволновался Максим, услышав такую новость.

— Нет, они вообще потерялись, — огорченно вздохнула девочка.

— У нее мама учитель литературы? Она работает у вас в школе?

Юля что-то ответила ему, но Максим не расслышал, потому что из кабинета напротив вышли старшеклассники. Они смеялись, громко разговаривали с учительницей.

— Все, мои дорогие! Не проспите экзамен! До завтра, и ни пуха ни пера! — попрощалась она с ними.

— Прости, я не расслышал, — извинился Максим, а девочка как-то странно на него посмотрела.

— Да ладно, — засмущалась она. — Я сказала, что Гончарова работает у нас в школе.

— Гончарова? — удивился Максим.

— Юля! Как тебе не стыдно! Не Гончарова, а Миронова Наталья Николаевна! Через год я буду вызывать к доске Юлу, ты не будешь обижаться? — присоединилась к разговору Юли и Максима проходящая мимо учительница.

— Здрасте, Раиса Васильевна! Это я нечаянно! Вот, — обратилась она к Максиму, — у Раисы Васильевны все узнаете, я пойду. До свидания, Раиса Васильевна!

— Спасибо! — улыбаясь, крикнул вслед убегающей девочке Максим и встретился с внимательным взглядом карих глаз учительницы, удивительно молодых в сравнении с приличным возрастом самой женщины. — Здравствуйте, — сказал он, потому что надо было что-то сказать.

— Беда в школе с этими кличками! Наверное, сказывается кандально-ссыльное прошлое Сибири. Здравствуйте, молодой человек! — поздоровалась она и замолчала, ожидая его ответа.

— Я ищу Машу Миронову и хотел бы найти и Наталью Николаевну. Я приехал из Москвы…

— Из Москвы?! — перебила его Раиса Васильевна.

Максим отметил, что ее удивление было еще большим, чем у Юли.

«Как-то странно здесь реагируют на название столицы».

— Простите, ради Бога! Как вас зовут? — заволновалась женщина.

— Да, извините, я не представился! Максим Бернадский! — отрекомендовался он.

— Максим! Как я вам рада! Как вам сейчас обрадуется Наталья Николаевна! Мы сейчас же пойдем к ней!

Ничего не понимая, Максим еле поспевал за женщиной. На бегу она позвонила Наталье Николаевне и предупредила, что ведет к ней гостя из Москвы. До дома Маши они добрались довольно быстро.

«Однако! Это какую же надо иметь подготовку, чтобы в ее годы на одном дыхании одолеть два пролета лестницы?!» — с восторгом думал Максим, бегом поднимаясь на второй этаж.

Боясь отстать, он почти перестал волноваться, а волнение и неловкость первых минут встречи двух незнакомых людей исчезли под натиском бурного темперамента Раисы Васильевны. Она за минуту успела представить их друг другу и рассказать о ее встрече с Максимом. Он смотрел на Наталью Николаевну, искал общие черты с Машей, но не находил их.

— Вы ищете Машу? — удивленно глядя на Максима, спросила она.

Этот взгляд несколько смутил Максима, и он, не найдя слов, смог только кивнуть в ответ. Его выручила Раиса Васильевна:

— Наташка, у тебя есть чего поклевать? Максим же с дороги и как пить дать не завтракал, а уже время обедать.

Максим хотел было отказаться, но вспомнил о темпераменте Раисы Васильевны.

— Максим, правда, вы ведь в гостях у сибиряков, — поддержала ее Наталья Николаевна. — Садитесь обедать, а мы вам расскажем о своей беде. Я говорю «мы» и делю беду на двоих, потому что нет у меня человека ближе Раи.

— Нет, перед обедом тебе лучше было бы сказать «я». Лучше для меня, так как я бы с удовольствием присоединилась к Максиму и пообедала! — запротестовала Раиса Васильевна.

Она же отвела Максима в ванную, где они, сменяя друг друга, вымыли руки. За это время Наталья Николаевна накрыла на стол.

— Максим, у нас без церемоний, все просто, поэтому не стесняйтесь. Еда у нас тоже простая. — Раиса Васильевна пыталась снять некоторую напряженность, возникшую за столом.

— Но очень вкусная! Спасибо! — поблагодарил он и попросил рассказать о Маше подробнее.

Наталья Николаевна рассказала о том, как почти два года назад ее дочь уехала учиться в Институт культуры и связь между ними оборвалась почти через месяц. Волнуясь, Наталья Николаевна показала Максиму телеграммы, рассказала о своем звонке в деканат, о том, что Маша перевелась на заочное отделение.

— Ну вот, собственно, и все. Максим, я вас умоляю: помогите мне найти дочь! Химки и Москва ведь где-то рядом? Ой, Максим, вы нас простите! Мы все о своем, но вы ведь тоже ищете Машу?

— Да, — подтвердил он и на некоторое время замолчал, не зная, что сказать, — я хотел передать ей этот конверт. — Максим вынул конверт из кармана и положил его на стол. — Вы передадите? Вдруг мы в Москве где-то с ней разминемся…

— Конечно-конечно, вы не беспокойтесь!

Собственно, отдавать Наталье Николаевне рябиновые бусы Максим не собирался, но, застигнутый врасплох ее вопросом, растерялся и сказал первое, что пришло в голову.

Обратная дорога показалась Максиму еще короче, потому что всю дорогу он систематизировал факты и составлял план действий, да и с транспортом ему везло. Вылетев из Новокузнецка в восемь вечера в воскресенье, он вскоре был уже в Москве.

«Время работает на меня. Но сколько же времени я упустил! Два года я просто проспал. Хватит спать! Пора начинать новую жизнь! Опять новую? — поймал себя на мысли Макс. — И опять шестого июня? Просто мистика какая-то!»

В аэропорту, садясь в такси, Максим назвал адрес своей квартиры, чему даже сам удивился. Из машины позвонил родителям и сообщил, что он уже дома. Разговаривал он с отцом, но слышал, как запричитала мать, узнав, что он едет не к ним, а в свою квартиру, и как отец успокоил ее, сказав, что так надо. Слова отца очень понравились Максиму, который был решительно настроен на поиск, на поиск не только Маши Мироновой, но и на поиск чего-то главного в жизни, утраченного в тот далекий августовский вечер.